– Ну… Она грубо с тобой обращается. Как будто ты не человек…
– Что именно она сказала?
– Ну… Я точно не помню… Типа, ты невоспитанный…
Он немного подумал. И произнес очень отчетливо:
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
И нашлось еще кое-что в том нашем разговоре, что меня слегка подрубило. Он сказал: «Это хорошо, что мама меня не видит. Ей было бы плохо».
А я подумал о своей маме. Ведь ей-то не стало бы так уж плохо при виде меня? Или стало бы?
21И снова шакшука
Утром я встал не на обычные сорок две, а на двадцать пять минут раньше. Решил все-таки довести шакшуку до совершенства, и пусть тот парень в клетчатой рубашке обзавидуется. Правда, готовил-то я по его рецепту, хоть и сильно измененному: в нашем российском холодильнике другой набор овощей, чем в его английском. Ну и шпинат я не очень люблю.
Да, получился шедевр. Жаль, что монпэр не вышел к завтраку. И потом не вышел, когда нужно было выезжать. Мне стало неудобно перед Петей, что я не могу его сегодня подвезти. Вот я и выскочил пораньше. Очень тихо прошел мимо их двери и сломя голову помчался по лестнице, чтобы не ждать лифта и не столкнуться случайно с Петей. Потому что тогда – здравствуй, троллейбус, здравствуй, людская доброта, а я этого второй раз не перенесу. От одной мысли об этом я превращался в свирепого викинга, опившегося настойки из мухоморов (неподтвержденный исторический факт). Мне хотелось орать во всю глотку и что-нибудь жестоко ломать голыми руками.
Я так ускорился, что пешком добрался быстрее, чем обычно на троллейбусе. И подумал: чего я сразу в школу пойду. Купил банку колы и творожный сырок. Сел на скамейку во дворе и стал думать. Не специально, само так получилось.
С отцом мы не ссорились ни разу в жизни. Поэтому я совершенно не понимал, что теперь делать: идти просить прощения, что ли? Но я же не маленький. И потом, это он со мной ссорился, не я. Я вообще ничего плохого не совершал, наоборот, сделал первый шаг к самостоятельности, к своему будущему заработку. А он мне не поверил. И телефон еще отобрал. Поэтому лучше выждать, может, он сам прощения попросит.
В голове быстро нарисовалось мрачное кино: монпэр так и не прощает меня, я убегаю из дома, взяв с собой только камеру и штатив. И комп, пожалуй. Скитаюсь. Потом мне удается прибиться к маленькой, но подающей надежды кинокомпании. Я подметаю пол, подаю кофе, заказываю по телефону такси для режиссера. Никто меня не замечает. Но однажды, когда собираются снимать важнейшую сцену со специально приглашенной из Голливуда звездой, неожиданно заболевает оператор. Что делать? Все мечутся по павильону в панике, режиссер рвет на себе волосы. И тут выхожу я: «А давайте я сниму!» – «А разве ты сможешь?» – «Да! Я уже снимал когда-то…» Делать нечего – и я становлюсь за камеру. Сцена отснята. Когда режиссер начинает отсматривать материал, оказывается, что я снял на редкость хорошо. Он в изумлении жмет мне руку: «Отныне я буду снимать свое гениальное кино только с тобой!» Голливудская звезда отбывает обратно в Голливуд со словами: «Я расскажу всему Голливуду об этом необыкновенном операторе! Гуд-бай, Влад Веревкин, мы еще увидимся!» Первый оператор выздоравливает и увольняется – пусть дальше снимает Влад, у него получится лучше. Следующий свой фильм режиссер снимает уже со мной официально. Потом приходит приглашение из Лос-Анджелеса: звезда сдержала свое слово, и теперь весь Голливуд борется за право поработать со мной… Через десять лет я, прославленный оператор, приезжаю на родину проведать отца. Звоню в нашу дверь, и мне тут же, как будто всё время ждал меня у двери на тумбочке, открывает седой, сгорбленный монпэр. Он заключает меня в свои объятия: прости, сын, как же я был неправ и как я жалею о нашей ссоре! Вот, забери свой телефон! И этот конверт – видишь, я сберег твой первый гонорар! И мы идем на кухню, и я готовлю шакшуку, ведь отцу с тех пор никто завтраков не готовил. И тогда он мне говорит:
– Опа! Влад, ты, что ли?
Оборачиваюсь: Вэл.
– Ты что здесь делаешь?
– Я здесь живу. А ты что здесь делаешь?
– Просто сижу, – мрачно сказал я и метнул пустую банку в мусорку.
– Ты в школу идешь?
– Иду.
– Тогда пошли, – сказал Вэл.
– Классно, что я тебя встретил, – продолжал он. – Есть разговор.
– Да?
– Да. Я вижу, ты всё время с этим новеньким инвалидом возишься…
– Я? Да я…
– Я понял. Тебе его поручили.
– Да, – сказал я. – Всучили буквально. Чтобы я с ним возился.
Это было совсем не так, но Вэлу об этом знать не обязательно.
– Ты уже придумал, как от него отвязаться?
– Зачем? Нет, пока нет.
И добавил зачем-то:
– Я работаю над этим.
Вэл оживился:
– Хочешь, вместе поработаем?
О чем это он? Но я сделал вид, что понимаю его, как никто на свете:
– Я справлюсь. Хотя идея клевая.
– Ну а я о чем? Сможешь сегодня поснимать? Только не вечером, а днем.
– Наверное. Я с отцом в контрах, надо посмотреть, как он.
– Тогда я тебе часа в четыре наберу, окай?
– Окай, – автоматически ответил я, думая только о том, успею ли я после школы поставить камеру на зарядку. О том, что мой телефон лежит где-то, куда его положил монпэр, я не вспомнил.
Точнее, вспомнил, но через секунду.
– Да, кстати, – сказал Вэл. – Мы выложили видео. Я тебе утром ссылку на телефон кинул.
Это была катастрофа.
22
– Объясни мне, что это? Вот такое кино ты смотришь?
Опоздал. Хотя и не выдержал, сбежал домой после четвертого урока: вдруг монпэр уехал на работу, а мой телефон лежит у него на видном месте? Но нет. Пришло сообщение, он открыл ссылку и посмотрел наше видео. Ничего не понял, но разозлился здорово. Я его таким злым вообще никогда не видел.
Понятно, надо делать вид, что я ни при чем.
– Да я не знаю, что там за ролик. Мне друг прислал…
– Почему именно тебе?
– Не знаю я!
– И зачем? Вот скажи, зачем? Чтобы ты порадовался? Или так теперь принято развлекаться у подростков?
– Да не знаю я ничего!
– Не знаешь? Что-то я сомневаюсь, что ты действительно ничего не знаешь!
Я молчал, смотрел в никуда.
– Ты вообще понимаешь, к чему приводят такие вот ролики?
Я молчал.
– А я тебе отвечу. Вот это всё – уголовно наказуемые действия. Покушение на жизнь человека. Суд, колония, сломанная судьба. И судьбы ломаются отнюдь не у тех, кто всё это придумывает. И не у тех, кто вербует исполнителей. А у таких вот ребяток, твоих ровесников.
– Может, это актеры? – вырвалось у меня.
– Вряд ли.
– Да почему? Ты же не знаешь!..
– Профессиональные актеры сыграли бы всё это красиво. И драку бы поставили по законам сцены. Понимаешь? А здесь всё как-то корявенько, как в жизни. И снято криво-косо…
– Нормально снято! – взбесился я. – Человек старался, а ты!..
– При чем тут «старался»? – обалдел монпэр. – Тут человека избивают, а ты рассуждаешь, как это снято! Что у тебя с головой?
– У меня нормально с головой! А ты никому не веришь! Это у тебя с головой не всё в порядке!
– Да просто я разбираюсь в жизни! И тебе не позволю смотреть такие ролики и во всё это ввязываться!
– Почему ты всё время врешь?! – завопил я, уже не контролируя себя.
– Когда это я врал? – возмутился монпэр.
– Да всё время! Ты думаешь, я не знаю, что ты к маме ездишь? И потом напиваешься, и ходишь здесь… пылесосишь…
– Что-о-о-о? – заорал на меня отец. – Что ты несешь? К какой маме я езжу? Я даже не знаю, жива она или нет!
И тут из меня полились слезы. Как будто он снова меня обманул. Я ведь правда думал, что он встречается с мамой. Ну и пусть втайне от меня, зато она где-то есть. А теперь выясняется, что ее, может, и вовсе нет нигде. И нет никакой возможности отыскать, раз уж даже отцу это не удалось.
Я попытался размазать слезы по щекам, но их было слишком много, и я никак не мог их остановить. Поэтому я схватил со стола свой телефон и просто выскочил к себе в комнату. С адским грохотом захлопнул за собой дверь. И снова разревелся – вспомнил, как несколько дней назад гремели у меня за спиной петарды и к чему это привело…
Отец не пошел за мной и не стал продолжать разговор.
Я даже подумал: может, пролежать на диване до вечера и не ходить ни на какую съемку? Ребята поставили к этому видео хештег #справедливость. Но я так и не понял, почему. Точнее, я понял, что это идея будущего фильма и что в конце концов все всё поймут. А пока надо делать свое дело – снимать ролики и получше прятать гонорары.
Вот да. Потом, в конце, отец поймет, как он ошибался: ему, художнику, не удалось отличить действия по сценарию от лайфа. Я так сниму, что ему понравится. И тогда скажу, что это сделал я, его сын, которого он считал ничтожеством.
Комп был включен, когда на почту мне капнуло письмо. Адрес отправителя начинался на kaver. Знакомый какой-то адрес. Но мне совершенно некогда было его читать – позвонил Вэл. Я увидел только, что к письму прикреплена какая-то фотография, и побежал на съемку. Всё равно это спам, наверно.
– Куда сегодня? – я старался всеми силами показать, какой я бодрый и готовый к работе.
– Сегодня здесь будем снимать, – Вэл махнул рукой в сторону торца нашего дома. Окна в ту сторону не выходили, да и машины не парковались, потому что деревья мешали. Место было нехоженое, необитаемое. Да, здесь достаточно тихо, можно снимать.
Я деловито кивнул Вэлу:
– Нормально!
И стал устанавливать штатив.
Мы уже все перемерзли, когда вдалеке показалась одинокая фигура. Ага, вот и наш новый герой! Интересно, кто это будет, что придумали ребята? Какой-нибудь противный мутный дядька? Патлатый сисадмин в наушниках? Фантазия моя сегодня дремала. И еще перед глазами стоял странный хештег #справедливость. При чем тут она? И в чем справедливость, если трое подростков бьют прохожего? Они же не защищают девушку