– Вот как-то надо сделать так, чтобы они не плакали. Чтобы у них была надежда. И чтобы им было с кем поговорить.
– Они не будут ни с кем разговаривать. Я пробовал.
– Тогда пусть пишут! Пусть пишут письма про то, что с ними произошло! И мы им будем отвечать! А потом они сами друг другу будут отвечать! Давай сделаем такой клуб для общения!
– Вообще, – сказал Алексей после долгой паузы, – идея классная. Давай думать. Для начала заведем общую почту. Я даже адрес придумал: сложим две наши фамилии – Калинин и Веревкин – и получится kaver.
А потом мы подумали, что надежда – это не только когда тебя поддерживают. Надежду надо увидеть. Немного подбодрить свой организм, чтобы он мог держаться, пока ему плохо.
– Чего никогда не бывает в больнице? – рассуждал Алексей. – В больнице никогда не бывает праздников. Как на вокзале – нужно переждать, перетерпеть. Невесело там.
– Точно! – Я понял его мысль. – Нам нужен праздник!
– Мои Инна с Сашей запросто подключатся.
– Мне, кроме бабушки, особо подключать некого. И она сейчас делает трудный жизненный выбор между йогой и танцами. Поэтому я не уверен, что смогу кого-то подключить. Но я попробую.
И мы попрощались с намерением изменить жизнь в больнице.
Как раз было воскресенье, и в доме пахло пирогами.
Я дождался, когда бабушка накормит Валерия до потери пульса, и гордо подъехал к столу. После пирогов Валерий почти не напоминал боевой эсминец, скорее маленький домашний катерок.
– Мне нужно с вами посоветоваться, – сообщил я таким тоном, чтобы не возникло сомнений в том, что дальше будет серьезный разговор.
Бабушка и Валерий смотрели на меня испуганно, но внимательно.
И я выложил им наш с Алексеем план. Мы должны, должны во что бы то ни стало хотя бы чуть-чуть и ненадолго, но украсить жизнь больницы. Потому что как никто другой знаем, как там может быть плохо. И потому что, если ребята, которые там оказались, хотя бы на пару часов на что-то отвлекутся и чему-то порадуются, им наверняка станет легче. И кого-то мы наверняка отвлечем в самую трудную для него минуту, когда он готов будет сдаться и не бороться дальше. И чья-нибудь усталая мама во всем черном вспомнит, как это приятно – улыбаться. Окна от пола до потолка мы, конечно, не прорубим, но что-то же можем сделать!
– И еще нужно дядю Игоря позвать. Больнице нужны компьютеры.
Я тараторил, кидал все идеи в одну кучу, боясь, что меня остановят и разобьют мою речь каким-нибудь взрослым аргументом. Но бабушка с Валерием молчали и слушали.
Наконец я выдохся, и в кухне повисла пауза.
Тишина смешивалась с запахом пирогов, самым домашним запахом на свете. Я не смог ее вынести, отломил от пирога краешек и принялся его жевать, ожидая, что же мне скажут. В конце концов, они должны понимать, что, кроме них, мне не к кому обратиться.
Тут бабушка произнесла:
– Да… Взрослеет мальчик…
А Валерий неожиданно зажегся:
– Послушайте! Вы помните, как мы все встретились?
Мы, конечно, помнили.
– А что, если нам пригласить в больницу какой-нибудь уличный театр? Я могу разузнать по своим каналам.
– Точно! – завопила бабушка. – Давайте пригласим клоунов! С патефоном!
Ей лишь бы потанцевать.
Через полчаса на кухне стоял дым коромыслом. Бабушка размахивала полотенцем и представляла в лицах, как дети из больницы будут общаться с клоунами и мимами. Валерий звонил своим знакомым, узнавал, как получить разрешение на концерт. Приехал дядя Игорь и тоже куда-то звонил. Я пытался перекричать их всех и вообще был на седьмом небе от счастья. Мою идею не отвергли, не отмели – «своих забот полно», – а приняли как родную. Я смотрел на них, моих взрослых, готовый одновременно разрыдаться или броситься их обнимать. Потому что это оказалось ни с чем не сравнимым чудом – получить помощь от своих.
И когда я уже склонялся к пункту «разрыдаться», затрещал звонок домофона. Приехал мой папа.
15
Раз в месяц папа приезжает нас навестить. Обычно он сидит минут десять со мной в комнате и еще полчаса на кухне с бабушкой. Потом уезжает. Иногда он привозит какое-нибудь угощение, вроде торта с кремом, или подарок для меня, но даже тогда его визит мало напоминает праздник.
Вот и сейчас папа прошел на кухню, наскоро приобнял меня, покосился на Валерия и сел на краешек табуретки, как стрекоза на камыш – чуть что не так, и вспорхнет. Было видно, что он, папа, мрачнее тучи. Что-то его глодало изнутри, и очень скоро мы должны были узнать, что именно.
Да он и не старался сдержаться.
– Это вы прислали Владу фотографию Кости? – сурово спросил он у бабушки.
Бабушка растерялась. Вид у нее сделался виноватый. Хотя я-то прекрасно знал, что никакой фотографии она не присылала.
Они были как туча и облачко. Папа грозный и какой-то тяжелый. А бабушка тихая и невесомая. И с каждым мгновением она становилась всё меньше. Я уже испугался, что она совсем растворится или превратится в маленькую птичку, вроде колибри, и, взмахнув крылышком, вылетит из этого разговора, из этого дома, из этого дня. По крайней мере, на лице у нее было написано: «Как мне всё это надоело!», а ведь еще несколько минут назад она вся светилась от радости и вдохновения.
Единственным человеком, который мог бы защитить бабушку, был я. Ведь именно я попросил Алексея найти моего брата в одной соцсети и намекнуть ему на мое существование. Фотографию, которую Алексей послал Владику, я нашел в мамином фотоальбоме. Там на задней стороне было написано: «Костик и Владик», – и еще год, когда был сделан снимок. На нем мы с братом, в одинаковых костюмчиках. Он стоит, я устроился в кресле, и вместе со мной огромная лохматая игрушечная собака, она и сейчас сидит у нас в прихожей.
Я понял, что Владик снимок получил. Но я примерз к своему месту и помалкивал. И думал совсем не о том, что происходило на кухне, а о том, что теперь вся идея с больничным представлением пойдет насмарку. После этого разговора взрослые сделаются усталыми, замученными, слегка глуховатыми, на мои вопросы будут отвечать: «Давай не сейчас?» – и обрадуются, когда я совсем отстану со всеми своими вопросами.
Короче, мир рухнул.
Но тут ожил эсминец по имени Валерий. Ему, конечно, не понравилось, что кто-то, пусть даже и близкий родственник, приходит и ни с того ни с сего портит бабушке настроение.
– Простите, – сказал он солидным голосом, – а что, собственно, здесь происходит?
Папа принял подачу:
– А то, что мне не нужно, чтобы кто-то вмешивался в жизнь моего ребенка и присылал ему фотографии, о которых он и понятия не имеет!
– Вы о каком ребенке сейчас говорите? – уточнил Валерий.
– О Владе, разумеется.
– А жизнь Кости вас не интересует, я правильно понимаю?
Папа растерялся:
– Интересует, конечно… Но я… Мы сейчас живем не вместе… Такая неприятная ситуация… Я не знаю, что сказать ребенку…
И тут он словно прозрел:
– А вы, извините, кто такой?
Валерий протянул ему руку и скромно сказал:
– Валерий. Может, чайку?
– Пойдем, Костя, я тебя в твою комнату провожу, – встрепенулась бабушка.
В коридоре она зловещим шепотом спросила:
– Твоя работа?
– Не совсем, – ответил я. – Мне просто хотелось его увидеть. Я же даже не знаю, он обо мне помнит или нет.
– Можешь не объяснять, – махнула рукой бабушка. – Дуй в свою комнату. Пусть они обсудят мировые проблемы.
Я немного посидел в комнате, но на душе у меня скребли неведомые до этого зверьки, поэтому я чуть-чуть подумал и решил, что в некоторых ситуациях подслушивать не так уж и нехорошо. Тогда я осторожно выкатился в коридор. Кого, вы думаете, я там встретил? Бабушку, крепко-накрепко припавшую ухом к кухонной двери! Видимо, мужской разговор получился увлекательным, потому что она даже не сразу заметила, что я торчу у нее за спиной.
– Что? – с вызовом шепнула она, когда поняла, что я поймал ее на преступлении.
– Мне тоже интересно, – сказал я. – Может, подвинешься?
– Вообще-то подслушивать нехорошо, – запальчиво ответила бабушка и подвинулась.
То, что я услышал, поразило меня в самое сердце.
– Смотри, – говорил Валерий. – Самое лучшее – это цирк или какой-нибудь уличный театр. Чтобы поменьше слов, побольше красок.
– У нас по соседству, – отвечал ему папа, – есть маленький частный цирк. Я как-то для них афишу рисовал. Попробую с ними договориться, если они не на гастролях.
– Должны быть не на гастролях, – поднажал Валерий.
– Если нужно – будут свободны, – пообещал папа.
16
Первые два письма с хештегом #не_плачь пришли почти одновременно. Первое писала девочка.
Привет, ребята! Начнем с того, что мне ужасно повезло – у меня хорошие родители. Только у них сейчас трудное время – у папы совсем нет здоровья, он инвалид по зрению, а мама не может выйти на работу, потому что ухаживает за мной. Я думаю, что должна их поддержать и начать зарабатывать самостоятельно.
Родители никогда не разговаривали со мной о моей болезни. Я не особо и спрашивала. И так всё понятно. Только совсем недавно немного стала общаться с одной девушкой в соцсетях. У нас с ней один диагноз – спинальная мышечная атрофия, СМА. Это очень неудобно. Нужно соблюдать очень много правил. Иначе умрешь.
У меня была лучшая подружка, ее звали Ира, она жила в Пятигорске. Ей было 12 лет, она просто жила как обычный ребенок, она ничего не знала про откашливатель и другие приборы, которые обязательно нужно иметь под рукой. Она не следовала правилам, которые должны соблюдать все СМА. Мы с ней болтали по несколько часов каждый день, мы действительно были лучшие подруги. А потом я зашла на ее страничку, а под ее фотографией – надпись: «Покойся с миром». Я была в шоке, думала, это ошибка, позвонила ей, трубку взяла ее мама. Оказалось, правда.
До какого-то момента мне казалось, что я такая одна. Все нормальные, а я – вот такая. На ул