Очнулся он в какой-то комнате, на диване. За столом сидел Колесников и при свете лампы с зеленым абажуром что-то писал.
— Очухался? — спросил он. — Тогда садись к столу. Чаю хочешь?
— Хочу, — сказал Карпуня.
Чай был крепкий и сладкий. От него по телу разливалось тепло.
— Ну а теперь к делу. С кем ты был на Провале?
И неожиданно для себя Карпуня назвал Котельникова.
Почему именно эту фамилию, он и сам не знал. Ведь Вальки с ними не было. Были Бондаревский, Шагораш и Димка Корабельников.
— Так, Котельников Валентин. — записал Колесников. — Где живет?
— Улица Красная, пять.
— Вы были вдвоем?
— Да.
— Куда вы дели фотоаппарат?
— Бросили в кусты. И портфель бросили.
— А зачем вам понадобился портфель?
— Думали найти что-нибудь из еды.
— Шоколад, например?
Карпуня кивнул. Ему казалось, что все складывается удачно. Даже если Вальку арестуют, тот ничего не сможет сказать: ребят он не знает. И они останутся на свободе. Вальке, само собой, достанется на орехи, но не убьют же его полицаи. А фотоаппарат и портфель, конечно, не найдут — мало ли кто мог их подобрать.
Карпуня вздохнул свободнее: ловко сумел он провести врага. Но тут Колесников молча положил перед ним листок бумаги с отпечатанным на машинке текстом. В нем было оставлено несколько пропусков. Карпуня пробежал листок глазами:
" Заявление-обязательство
от 6 сентября 1942 года.
Я… — . —. —. —…., проживающий…… даю добровольное обязательство активно помогать германским властям в деле установления нового порядка и сообщать им обо всех известных мне лицах, опасных для нового строя. Мне известно, что за разглашение данного обязательства я буду привлечен к строгой ответственности.
Подпись
Присвоенный псевдоним".
Колесников с интересом наблюдал, как меняется у Карпуни выражение лица. Изумление сменилось ужасом, ужас — растерянностью.
— Ну давай, парень, — спокойно сказал Колесников, подавая Карпу не автоматическую ручку. — И не волнуйся: красные не вернутся.
Карпуня заплакал. Глотая слезы, он заполнил пропуски. "Все равно я никого предавать не буду, — твердил он про себя. — Как только выпустят, убегу куда глаза глядят".
Колесников взял листок и вслух прочел:
— "Я, Карпов Юрий Семенович, проживающий по улице Верхняя, 38, даю добровольное обязательство… Присвоенный псевдоним…"
Колесников задумался и написал: "Глаз". Потом он снял телефонную трубку.
— Господин капитан, с парнем все в порядке. Да, назвал фамилию и адрес.
На воле и в гестапо
Передавая матери портфель с документами, Юра рассказал все без утайки.
— Как ты думаешь, ма, это была ловушка или просто случайность?
Нина Елистратовна сидела бледная, сложив на коленях руки. Ей было не по себе. Сердце сжимало какое-то предчувствие.
— Случайность? — переспросила она. — Это можно проверить: немедленно отнести портфель Никитиной, и пускай Федор разберется, насколько важны документы. А вам затаиться, ничего не предпринимать. Кстати, как ребята?
— Как и приказано. Отсиживаются по домам.
— А этот ваш новенький… Карпов, кажется?
— Он молодцом. Сердится на нас, что не поручаем ему ничего серьезного. Вроде не доверяем.
— Не спешите. Вы все знаете друг друга с детства, а он человек почти незнакомый.
— Но проверить его можно только в деле! — горячо возразил Юра и умолк: в дверь постучали.
Вошел Витька Дурнев и, не здороваясь, спросил:
— Долго мы еще будем бездельничать? Забились по своим норам, как кроты. Сидим, штаны просиживаем…
— Кроты, между прочим, штанов не носят, — попробовал отшутиться Юра, но Шагораш уже закусил удила:
— Тебе все хахоньки. А нас Карпуня трусами обозвал. Это как?
— Он что, был у тебя? — насторожилась Нина Елистратовна.
— Был недавно. Звал на "охоту".
— А приказ?
— Приказ, приказ… — проворчал Витька, но ток заметно сбавил. — Обидно же сидеть сложа руки. А Карпуня обещал принести мину, у него есть.
— Откуда?
— А откуда они у нас взялись, когда мы душегубки взорвали? Ясное дело, у немцев спер.
— Что-то раньше он про мину не говорил, — недоверчиво заметил Юра.
— Не было мины, и не говорил, а теперь есть.
Нина Елистратовна решила прекратить бесполезный спор.
— Вот что, ребята, я еще раз повторяю, никакой отсебятины. А если ваш Карпуня будет разводить самодеятельность, то организации он больше не нужен. Так ему и передайте. Без дисциплины мы провалимся с треском. Я сейчас ухожу. До моего возвращения ни шагу из дома.
Нина Елистратовна вынула из портфеля бумаги, сунула их в хозяйственную сумку и ушла.
Юра и Шагораш, чтобы, убить время, сели играть в шашки.
— Когда же наши-то вернутся? — заговорил Вптька. — Терпение лопается. Веришь, каждую ночь снится, будто выхожу на улицу, а там ни одного фашиста. И все по-старому. Дураки мы были, ох и дураки…
— Ты о чем?
— Да хотя бы о себе. Это надо же, на уроки из-под палки ходил… Ну теперь дудки. Землю носом рыть буду, а выучусь. И в Одессу, в мореходку, махну.
Юра хмыкнул:
— Раньше ты вроде в киномеханики собирался.
— Киномеханикам тоже лафа. Только чтоб на передвижке работать. Ну какой, скажи, интерес торчать на одном месте? Жизнь пройдет, и ничего не увидишь. А я дальше Пятигорска нигде еще и не был.
— А я бы учителем стал. Как мама…
ИЗ БЕСЕДЫ С СЕСТРОЙ ВАЛЕНТИНА КОТЕЛЬНИКОВА ВЕРОЙ ФИЛИППОВНОЙ ПОНОМАРЕВОЙ
"…7 сентября 1942 года меня, маму мою Феодосию Федоровну и бабушку — ей было 75 лет — арестовали.
На рассвете во двор нашего дома пришел немец в военной форме, с ним два полицая и парень по имени Юрий Карпов, друг моего брата Валентина. Спросили, где Валентин. Получив ответ, что он дома не ночевал, они арестовали нас и отвезли в подвал под армянской церковью.
Где был в эту ночь Валентин, я не знаю, но на следующий день его бросили в подвал, избитого, окровавленного. Он рассказал, что его взяли на улице, возили домой, делали обыск, искали оружие…
Как только привели Валентина, меня, маму и бабушку вызвали наверх и отправили в комендатуру. Поместили в одну из комнат, где уже находилась мать Карпова.
Мою маму вызывали на допрос и истязали. Требовали сказать, с кем из подпольщиков связан Валентин. Говорили, что у нас нашли оружие. Мама отвечала: "Не может быть". Два дня спустя нам отдали ключи и под конвоем полицая отвели домой.
Мама носила Валентину передачу до 14 сентября, а потом его не стало, и по сей день о его судьбе ничего не известно… Когда мы сидели в подвале, Карпова Юрия там не было".
Его действительно там не было. Потому что он все еще находился в гестапо. Очную ставку его с Валентином проводил Колесников.
Когда Вальку ввели в камеру Карпуня его не узнал. Изуродованное, отекшее от побоев лицо казалось маской, одна рука висела как плеть.
— Твой товарищ все нам рассказал! — сказал Колесников. — Может, и ты теперь соизволишь открыть рот?
Валька заплывшими глазами посмотрел на Кар-пуню и помотал головой. Он не верил, что его предали.
— Оставьте нас одних, — отводя взгляд в сторону, попросил Карпуня.
— Будь по-твоему. — Колесников вышел и звякнул засовом. Валентин сел на пол, прислонившись спиной к стене.
— Про какой фотоаппарат допытываются? — тихо спросил Валентин. — Это ты его взял?
— Нет. — Карпуня оглянулся на дверь и быстро зашептал: — Взяли Бондаревский и Дурнев. А я сказал, что ты.
— Зачем?
— Понимаешь, они грозились меня расстрелять, если не скажу, с кем был у машины. И я назвал тебя. Ты маленький, поплачь хорошенько — и сойдет. Ну, чего ты молчишь?
Карпуня подошел к Валентину и сел перед ним на корточки.
— Скажи им, что мы оставили "лейку" и портфель с бумагами в кустах. Мы должны спасти ребят. Слышишь?
— Слышу… Жалко… — чуть внятно отозвался Валя.
— Что жалко?
— Жалко, что не могу дать тебе по морде: рука сломана. Ты сволочь. И ребят ты уже продал. Или еще не успел? — Опершись на здоровую руку, Валя подался вперед и плюнул Карпуне в лицо. — Отойди от меня, шкура продажная, и успокойся: я все приму на себя… А ты поживи… До прихода наших…
Подготовка к новой операции
Целых четыре часа просидела Нина Елистратовна у Никитиной в томительном ожидании, да так и не дождалась ее. В голову лезли мысли одна страшнее другой: вдруг Екатерина Александровна угодила в облаву и портфель с документами попал в руки врагов. А может, Федора и Анатолия арестовали?
Однако все страхи оказались напрасными. Ничего плохого не случилось. Скорее наоборот. Партизанская разведка готовилась нанести оккупантам чувствительный удар. Все говорило о том, что сведения Федора верны.
Возвращаясь в смятении домой, Нина Елистратовна увидела у входа в гостиницу "Бристоль" [10] группу немецких офицеров. К гостинице то и дело подъезжали легковые машины, из них выходили все новые и новые чины, среди них были даже генералы.
У своего дома Нина Елистратовна ощутила смутное беспокойство. Она оглянулась исподтишка: неподалеку, у перекрестка, стоял невзрачный человек и читал наклеенную на заборе афишу. В ее сторону он не глядел, но Нина Елистратовна почувствовала неладное. Неужели за нею установлена слежка? Чепуха! Просто сдают нервы. Однако не мешает проверить…
У Бондаревских сидели Дурнев и Лева Акимов.
— Здравствуй, сосед, — сказала ему Нина Елистратовна. — Ты чего такой невеселый?
— Да мать шумит, — нехотя отозвался Лева. — Даже к вам насилу пустила. Грозится на ключ запирать.
— Тебя запри, так ты дверь на себе унесешь, — заметил Юра и повернулся к матери: — Ну что?
Она присела к столу.
— Начну по порядку. Документы, которые вы добыли, исключительно ценные. В них есть сведения о вражеских аэродромах. Они сразу же уйдут по назначению. И еще всем вам большущий привет, угадайте, от кого… От лейтенанта Маркова.