— Тоже мне командир выискался…
Но Юра уже не слушал товарища.
— Пошли.
Они, как будто прогуливаясь, не спеша пошли по поляне. Оглянулись. Все кругом было спокойно. Ни души. И тогда они побежали. К машине. На заднем сиденье Юра увидел фотоаппарат.
— Бери, — шепнул он Витьке, а сам полез в брезентовый карман под приборной доской. В кармане лежала небольшая папка.
Юра сунул ее под мышку, и тут до него донесся отчаянный крик Карпуни:
— Ата-ас!
Оглянувшись, Юра увидел летчика, который со всех ног бежал к машине. На бегу он выхватил из кобуры пистолет.
Все решали секунды.
— Беги! — крикнул Юра Витьке. Тот уже сломя голову мчался в сторону Подкумка.
«Правильно сообразил, там кусты», — подумал Юра.
Он бежал петляя. Каждый миг офицер мог выстрелить. Вот и овраг. «Поднажми еще немного».
Юра скатился по заросшему акацией склону. Лицо и руки его были в крови. И только тогда наверху дважды тявкнул пистолет. Наверно, офицер стрелял по Витьке.
«Шагораш, миленький, спасайся», — взмолился Юра.
Гестапо выходит на след
Карпуня не помнил, как очутился на другом берегу Подкумка. Он бежал в сторону Горячеводска и вдруг на дороге увидел верхового в форме полицая. Не сознавая, что делает, Карпуня свернул с проселка и бросился наутек. Это его и погубило.
— Стой! — крикнул полицай.
Остановись тогда Карпуня и соври что-нибудь, все могло бы кончиться по-другому. Однако проклятые ноги сами несли его, и подозрение полицая переросло в уверенность: парень что-то натворил.
На открытом месте от конного далеко не уйти. Вскоре Карпуня услышал за спиной лошадиный храп, и шею ему обожгла крапивная боль. Он оглянулся: сидевший на коне полицай — он казался огромным — снова поднял плеть для удара.
— Дяденька, не бейте! — прохрипел Карпуня, прикрывая руками голову.
— А зачем тикав, бисов сын? Давай топай, в полиции разберемся.
Карпуня помертвел, увидев перед зданием полиции знакомую машину с дубовым листом на борту. По пути он успел сочинить историю о хромовых ботинках, которые обновил только сегодня. «Скажу, что украл ка базаре у какой-то бабы. Потому, дескать, и кинулся бежать от полицейского. Все просто и понятно. Ну, отлают за воровство, пусть даже надают подзатыльников, переживу».
Так думал Карпуня, постепенно приходя в себя от пережитого страха. И вот этот план рухнул в один миг. Что говорить теперь? Как оправдываться? Ведь он даже не знает, что пропало из этой чертовой машины. Что же делать?
Так ничего и не решив, Карпуня в сопровождении полицая вошел в какую-то комнату.
За столом сидел широкоплечий пучеглазый мужчина в русской гимнастерке. Он мельком взглянул на полицая.
— Что у тебя, Гришан?
— Вот подывитесь, ваше благородие, на этого хлопца.
— А чего мне на него смотреть?
— Тикав вид мэнэ. Дивлюсь, бежит по шляху на Горячеводск як скаженный…
— Ага. — Мужчина встал, подошел к Карпуне и взял его за подбородок. — Так это, значит, ты был на Провале, у Телечеевских ванн.
«Знает, все знает», — с тоской подумал Карпуня и непроизвольно кивнул.
— Оч-чень хорошо, — обрадовался пучеглазый и снял телефонную трубку. — Барышня, Колесников говорит. Попросите ко мне господина обер-лейтенанта… Да, с переводчицей.
Вскоре вошел офицер-летчик и с ним Вера Вайнштейн.
— Ты можешь идти, — сказал Колесников Гришану и обратился к девушке: — Скажите господину обер-лейтенанту, чтобы он внимательно присмотрелся к этому парню. Мы подозреваем его в ограблении вашей машины.
Вера заговорила по-немецки. Летчик оглядел Карпуню с головы до ног, покачал головой и что-то сердито ответил.
— Господин Зауэр говорит, что этого мальчика он не видел, — перевела Вера. — Там действовали двое других, поменьше ростом. Они были босые.
Карпуня тупо посмотрел на свои новые ботинки и вдруг понял, что совершил непоправимую ошибку. Никто из ребят не пойман, летчик видел только Шагораша и Бондаревского, Карпуня мог бы наврать пучеглазому с три короба, и никто бы не уличил его во лжи. Свидетелей-то нет! Ребята на свободе, а он, как последний дурак, сунул голову в петлю.
Пучеглазый что-то говорил немцу, кажется, извинялся. В речи летчика повторялись два слова: «ди Маппе» и «камера».
«Маппе» — это портфель, папка, — понял Карпуня, — из-за нее меня посадят в камеру".
Офицер с переводчицей ушли, а Карпуня остался один на один с Колесниковым.
— Садись, парень, — сказал тот и подмигнул выпуклым синим глазом. — Приступим сразу к делу. Ответь на мои вопросы и пойдешь домой. Согласен?
Карпуня молчал.
— Итак, вопрос первый: кто из твоих дружков обчистил машину?
— Я не видел никакой машины.
— Но ты же был на Провале?
— Был.
— Так. А машина там была только одна. Получается нескладно. И зачем ты туда ходил?
Колесников говорил доброжелательно, и Карпуня немного успокоился, собираясь с мыслями.
— Так зачем?
— Туда часто приезжают немцы фотографироваться. Ну и после них остается кое-что. Хлеб, мясо в банках… На донышке, конечно…
— Стало быть, подкармливаетесь? И заодно шарите по машинам?
— Я ни разу ничего не украл.
— Верю, А твои приятели?
— За приятелей я не отвечаю.
— Правильно. Человек отвечает только сам за себя, за свою голову. А голова-то у тебя одна…
Карпуня молчал. Он был зол на себя: так глупо попался в ловушку. Теперь спасти его может только одно: надо говорить правду. Но если он расскажет про проколотые шины, листовки, которые они с Валей Котельниковым расклеивали, это пахнет расстрелом.
— Долго мы будем играть в молчанку? — спросил Колесников. — Что ж, не хочешь по-хорошему, дело твое. Придется познакомить тебя с гестапо. Там умеют развязывать языки. Поразмысли до завтра…
Гестапо… Тело Карпуни покрылось липкой испариной.
Палачи
Утро 5 сентября выдалось тихое. Просвеченный солнцем туман заполнял улицы, и в нем темными тенями двигались сотни людей. Они брели к старым Кавалерийским казармам, толкая впереди себя ручные тележки и тачки с пожитками. Было много детей и стариков.
Юра Бондаревский, Витька Дурнев и Эдик Попов стояли на улице Анджиевского и вглядывались в лица проходивших мимо людей. Среди них были знакомые.
— Смотри, Женька! — Юра дернул Эдика за рукав.
Женя Каган учился с ними в одном классе. Он шел рядом с матерью, держа за руку четырехлетнюю сестренку. Девочка хныкала. Он сердито совал ей в руки плюшевого одноухого зайца.
— Перестань канючить. Скоро придем, там и достанем твоего Мурзика. Он у мамы в котомке сидит. И помалкивает, не то что ты.
Юра подошел к Жене.
— Слушай, Жека, ты вот что: сворачивай в первый же двор. Мы тебя спрячем. Ведь скоро наши придут.
Женя глянул на мать. Он колебался.
Тогда Бондаревский сказал:
— Анна Осиповна, отпустите Женю с Людкой…
— Зачем? — устало и безразлично спросила мать. — Уж если пропадать, так всем вместе.
— Ты, Юра, дальше не ходи, — сказал вдруг Женя. — Там оцепление…
В конце улицы, по обеим сторонам, выстроились солдаты с автоматами на изготовку. Некоторые из них держали на поводках рослых, откормленных овчарок.
Юра повернулся и пошел назад, до хруста сцепив зубы.
У Кавалерийских казарм, напротив кладбища, стояли десятки грузовиков, крытых зеленым брезентом. Просторный плац был оцеплен жандармами и полицаями.
Подъехала легковая машина. Из нее вышел штурмбаннфюрер Пфайфер с мегафоном в руке.
— Приказываю все вещи оставить здесь. Багаж будет доставлен следом за вами. За его сохранность отвечает командование. При посадке на машины соблюдать очередность и порядок.
И посадка началась.
Набитые до отказа машины одна за другой уходили с площади. К полудню около трех тысяч человек были доставлены в Минеральные Воды.
Ни в чем не повинных людей убивали с часу дня до позднего вечера. Руководил расправой штурмбанфюрер Пфайфер. Одним из самых ретивых его помощников был Колесников: он жаждал заслужить доверие оккупантов.
Падение
Когда Гришан привел в полицию перепуганного насмерть парнишку, Колесников даже не предполагал, что первый же его вопрос, заданный наобум, попадет в точку. Мальчишка не пытался отрицать, что был на Провале. Правда, потом он опомнился и отказался назвать своих дружков-приятелей. Но, судя по всему, орешек этот не из крепких, расколется.
И тогда Винц заткнется со своими попреками. Ему самому пока хвалиться нечем, а "русское" гестапо уже ухватило ниточку и скоро размотает весь клубок.
Не исключено, что и к листовкам этот парень имеет какое-то отношение.
После "акции" в Минводах Колесников сразу же поехал в полицию и велел вызвать арестованного.
— Ну, ты не передумал? Зря… Ладно, пошли.
У подъезда стояла легковая машина марки BMW. Колесников посадил Карпуню на переднее сиденье, а сам сел на место шофера. На улице было совсем темно, и Колесников включил фары.
Ехали молча.
"А что, если броситься на него? — лихорадочно соображал Карпуня. — Нет, ничего не выйдет. Мне с ним не справиться… А может, выпрыгнуть на повороте?"
Словно угадав его мысли, Колесников сказал:
— Не вздумай валять дурака, сразу станешь покойником.
Машина подъехала к гестапо. Колесников, взяв Карпуню за руку, повел его по лестнице куда-то вниз.
В подвале горели тусклые лампочки. Они освещали ряд железных дверей. Внезапно из-за одной двери раздался душераздирающий крик, от которого у Карпу ни волосы встали дыбом.
Еле переставляя ноги, Карпуня вошел в соседнюю дверь, которую Колесников открыл своим ключом.
Камера была ярко освещена. Карпуня поднял глаза и увидел в углу камеры подвешенного за руки обнаженного мужчину. Лицо его было сплошным кровоподтеком, тело исполосовано багровыми полосами. В голове у Карпуни зазвенело, стены камеры качнулись, и он потерял сознание.