– Давай вставай! Кто будешь?
– А ты?
– Я спрашиваю – ты отвечай, хорошо, да?.. – В свете керосиновой лампы черное лицо старшего было страшным. – Зачем-почему пришел, а?
Антон подумал: он ничем не рискует, если назовет пароль.
– Я искал Мамеда-али. Чтобы передать ему привет от Васо.
– Почему раньше не говорил! – распростер руки для объятий старший. – Это я самый Мамед!
– Странный способ встречать гостей, – пробурчал Путко, отряхиваясь и разминая затекшие руки. Пощупал ребра: кажется, целы.
– Ха-ха-ха! – сверкнул белыми зубами хозяин дома. – Мне сказали: ходит чужой туда-сюда. Ему что надо? Фараон? Забирай свою хурду-бурду. – Он протянул все, что извлек из карманов пришельца. – Провожу!
Провожать было недалеко – выйти из сарая и войти в дом Мамеда.
– Ну, знаешь! – с сердцем сказал Антон, увидев улыбающегося до ушей Камо. – Что ни встреча с тобой, то фокусы: на Шайтан-базаре чуть не утопили, здесь поколотили.
– Спасибо скажи Иисусу или аллаху, что на кол не посадили! – расхохотался друг. – Ты же на Востоке, а тут свои законы. – Оглядел еще злого Антона. – И поделом! Ишь каким франтом пожаловал! С золотой цепью и чуть не во фраке! Как не притащил за собой всю бакинскую охранку?
– Потому и не притащил.
– И то правда, – согласился Тер-Петросян. – Теперь давай пошевелим мозгами, как нам выбираться отсюда. У Мамеда-али есть один план…
Антон чувствовал себя рядом с Камо совершенно спокойно: все получится так, как придумает его друг, даже если это будет самый фантастический план. Хоть по земле, хоть по воде – скоро выберутся они отсюда, а еще спустя несколько дней увидит он своих товарищей. Может быть, Ольгу… И снова – работа. Вероятно, вернется назад вместе с Камо. Если не дадут другого задания…
Но Камо, на следующий день пошептавшись с Мамедом-али с глазу на глаз, сказал Антону:
– Меняются наши планы. Мне-то приказано убираться немедленно. А ты должен остаться. Нужен здесь. – В голосе его прозвучала нескрываемая зависть. – Приехал один товарищ… Не буду тебе называть кто. Этому товарищу нужен помощник для очень важного дела. Согласен?
– Еще бы!
– Он такой же мой брат, как и ты… Знаешь, когда мы с ним начинали? Кажется, я рассказывал тебе, как еще в третьем году, в тифлисском театре, на Шекспире, мы листовки бросали с галерки и одна пачка хлоп прямо на лысину командующему войсками? Это он, товарищ, мне помогал! А в пятом, на демонстрации, вместе с ним несли мы красное знамя по Головинскому проспекту, мимо дворца наместника… – Он тяжело вздохнул. – А теперь приехал и даже встретиться со мной не может: конспирация. Такое важное у него дело. Но какое, я и сам не знаю.
Антон уже не мог усидеть на месте:
– Когда я увижусь с ним?
– Не торопись. Когда теленок бежит впереди коровы, знаешь, что с ним волк делает?
– Косточки выплевывает, – согласился Путко. – Да ведь мы с тобой такие, что не проглотишь нас и не выплюнешь. А все же…
– Вот когда выпроводишь меня из Баку, чтобы не навел я на его и твой след полицию… Эх, мне бы тоже остаться!
Потом втроем они обсудили, каким путем выбираться за границу Камо. Мамед-али предложил пароходом. У него были надежные друзья на некоторых судах, курсировавших через Каспий в Персию.
Этот разговор был вчера. И вот теперь Камо и Антон сидели в глинобитном сарайчике и ждали Мамеда-али, который с утра отправился в порт.
Уже начало темнеть, когда наконец звякнула железная калитка. Улыбающийся Мамед-али шел через двор.
– Собирай свою хурду-бурду! – Он сдернул с головы шапку, провел ладонью по мокрому, черному от загара и грязи лицу.
Рассказал: в порту заканчивает погрузку «Аббасия», уходит завтра в полночь. Капитан в дружбе с полицией и пограничной стражей. К тому же в порту перед самым отходом каждую пассажирскую и грузовую «коробку» тщательно осматривают таможенники. Но Мамед-али договорился с кочегарами и «дедом»-механиком: они ребята что надо, тоже большевики.
Решили так: когда «Аббасия» после таможенного досмотра выйдет из гавани, они сбросят пар и остановят посудину в открытом море. Мол, поломка. Это произойдет около полуночи. К тому времени Камо должен подойти в лодке к борту судна. Все остальное берут на себя матросы.
– Придется суток двое посидеть в бочке или в мешке, – подмигнул Камо. – Да мне не привыкать! Ну а с персами я общий язык найду, есть у меня кой-какие адреса в Энзели и Реште. – Достал бумажник, вытряхнул все его содержимое на стол – несколько купюр. Выскреб горстку мелочи. – Хм, все, что осталось…
Мамед-али молча развел руками.
– А давайте продадим мой костюм! – предложил Антон. – Замучился я в нем в такую жару – что там тифлисская баня!
– Нельзя, – отверг Камо. – У тебя паспорт чистый? То-то. Ты коммерсант? Такой солидный человек должен быть одет прилично.
– Тогда хоть мой «Эриксон». Отличные часы, золотые, много дадут! – он отстегнул цепочку, протянул хронометр Камо.
Тот щелкнул крышкой, взвесил с цепочкой на ладони:
– Вот это бакшиш. Берем, а, Мамед?..
Следующим вечером, в сумерках, они оставили сарай и по солончаковому пустырю пробрались меж нагромождений железных бочек к берегу. Слева, рукой подать, проступала на фоне неба тюрьма.
В бухточке, огороженной камнями, лежали вытащенные на песок лодки. Мамед-али подошел к одной, уложил под скамью мешок с провизией и одеждой Камо, поставил в уключины весла. С Мамедом-али был молчаливый дюжий парень – один из «встречавших» Антона в день его прихода на Резалку. Мужчины, поднатужившись, стащили в воду лодку-«туркменку», на такой не страшно выходить и в открытое море. На «туркменке» было три пары весел. И Антон попросил:
– Можно мне с вами?
– Гребешь хорошо? – с сомнением оглядел его Мамед-али.
– Конечно!
Весла оказались очень тяжелыми. Антон сбился с ритма. То лопасти погружались слишком глубоко в воду, то промахивались над волной.
– Сойди на корму!
– Нет! – Он взмок, хотя вечер был на редкость прохладный. «Не суетиться… Р-раз!.. Р-раз!..» Чем дальше уходил берег, тем уверенней становились движения Антона.
Море было спокойное. Безлунная ночь накрыла их, только светились тусклые огни на берегу.
– Глядите! – тревожно прошептал молчавший все время парень. – Сзади!
От берега отделились два огонька. Они быстро приближались.
– Пограничная стража!
– Ловят живые деньги, – буркнул Мамед-али. – Табань весла!
– Почему? – удивился Путко.
– От них на «туркменке» все равно не уйдем. Откупаться нечем. Будем отбиваться. Оружие есть у всех?
– У меня нет, – отозвался Антон.
– Какой же ты революционер, если нечем стрелять? – Камо сунул ему в руку револьвер. – Тихо!..
Патрульное судно прошло стороной.
– Теперь поднажмем! – приказал Мамед-али. – Долго на «Аббасии» ждать не смогут.
Судовые огни приближались. Наконец черный борт поднялся прямо над лодкой. Мамед-али молча похлопал Антона по плечу. Тот понял, выбрал из воды весла. Азербайджанец трижды негромко свистнул. Сверху с кормы мигнул в ответ красный огонек. Зашуршала и плеснулась в воду различимая даже в темноте белая веревочная лестница.
– Вот так всю жизнь: на веревке вниз, на веревке вверх, – пробурчал Камо. – Как акробат!..
Шутка сняла напряжение. Все по очереди обнялись с Тер-Петросяном. Антон протянул револьвер.
– Дарю, – отвел его руку друг. – У меня еще два есть.
Путко перегнулся через борт, вытащил из воды конец лестницы. Камо закинул за плечо мешок со снедью, ухватился за веревку, поставил ногу на перекладину… Еще минута, и лестница уползла наверх. С палубы снова прощально вспыхнула красная звездочка.
Они опустили весла и начали разворачиваться.
Спустя два часа, уже когда над горизонтом заалела рассветная заря, лодка ткнулась носом в песчаный берег. Уставшие гребцы вытащили ее на песок, вернулись в дом. «С детства мечтал о путешествиях… Что это за человек, который не объехал весь свет?» – засыпая, вспомнил Антон слова друга. Вот он и снова в путешествии…
Вечером того же дня Мамед-али отвел Антона в другой дом, в том же поселке Баилово.
Встретивший их там мужчина молча, внимательно посмотрел на Путко. Антон тоже разглядывал его: молодой, если и старше, то самое большее – на год-два. Крупный нос, оливковый цвет лица, большие жгучие глаза. Типичный красивый кавказец. «Какое же это дело, из-за которого он не смог повидаться даже с давним другом?» – подумал Путко, едва сдерживая нетерпение.
– Мне передали, как относится к вам Камо, – первым проговорил мужчина. – Знаю и о вашей предшествующей работе… Рад познакомиться. Будем действовать вместе, товарищ Владимиров. Меня зовут Серго. – Пригласил к столу. – Значит, Никитич снова в России? А я думал, что он еще в Берлине… Выдающийся человек. Но сейчас… – Он остановился.
– Что сейчас? – с тревогой спросил Антон. – Что с ним случилось? Мне показалось странным и непонятным, почему он возвращается в Россию не на партийную работу, а инженером. Еще до каторги, в Париже, я что-то слышал о его разногласиях с Лениным. Но не хотел поверить… Неужели…
– Все очень сложно, – буквально теми же самыми словами, что и Красин, ответил Серго. – Вы же знаете сами: после поражения революции среди большевиков нашлись люди, которые ударились в опасную крайность – стали добиваться, чтобы партия отозвала своих депутатов из Думы, отказалась от всякой работы в легальных организациях, ушла в глубокое подполье и оттуда развернула «революционные действия».
– Слышал – это отзовисты, ультиматисты.
– Да. Ленин видит огромную опасность в их призывах: отказываясь от всех форм легальной работы, от широких связей с массами, лишая нас легального прикрытия, они превращают партию в узкую секту. Так вот: Никитич примкнул к этим группам. А теперь сам почувствовал, наверное, свою неправоту и отошел от партийной работы.
– Не может быть! – все еще не хотел поверить Антон.
– К сожалению, это так… Но у каждого в выборе позиции есть много своего личного. Перед отъездом из Парижа у меня был один разговор о Никитиче. Конечно, Леонид Борисович глубоко не прав, но понять это ему особенно трудно: он боевик, всегда занимался техникой, был на самых опасных участках борьбы, а теперь надо сесть в Думе рядом с теми, против кого он еще недавно дрался на баррикадах. М