– Мы решили в Белгород не заезжать. Проследуем прямо в Киев.
«Вот оно что! „Мы решили!..“ Кто? Александра Федоровна? Или пройдоха Распутин?.. Наверное, оба… Разгадал негодный мужик мой план, боится потерять влияние… Надеюсь все же, что хоть в Киев не осмелится он заявиться со своей богомерзкой рожей…»
Настроение Столыпина начало портиться. А ему очень нужно присутствие духа и твердость для предстоящего трудного разговора. Оттягивая, он приступил к изложению программы пребывания в Киеве, Овруче и Чернигове. Все дни после прибытия в «мать городов русских» были рассчитаны по минутам и заполнены посещением соборов, монастырей, осмотром церквей и маневрами войск. Царь опять слушал с интересом – и вывел «С» на бумаге.
Еще не переходя к главному, министр доложил: дабы достойно ознаменовать трехсотлетний юбилей царствования дома Романовых, Государственная дума по предложению Родзянки обсудила вопрос об устройстве в Петербурге памятника династии в виде великолепного сада со скульптурами, фонтанами и павильонами. Под памятник будет отведено сорок тысяч квадратных саженей, главная скульптура в виде древнерусской ладьи и фонтана встанет на центральной площади, вокруг ладьи будут изображены русские реки – маленькими фонтанами, соединяющими свои струи в один могучий бассейн царственной Невы. В аллеях, прилегающих к фонтану, запроектировано разместить бюсты и статуи представителей династии и выдающихся сподвижников.
Идеей празднования трехсотлетия «Дома Романовых» Столыпин решил занять царя и двор, чтобы отвлечь Николая и камарилью от реальных забот государства. Пышное празднование должно также способствовать консолидации нации и укреплению устоев трона. Хотя юбилей предстояло отмечать лишь через два года, но на возведение памятников и иных монументальных сооружений, на чеканку медалей и юбилейных монет оставалось не так уж много времени. Главное же – одический настрой в общественном хоре, медь литавр и звуки фанфар, которые объединяют, окрыляют души и сплачивают даже разномыслящих, как хорошая победоносная война могла бы объединить в патриотическом порыве всех несогласных. Такое объединение надобно Руси более чем когда-либо прежде. И если на победоносную войну после постыдного поражения на Дальнем Востоке рассчитывать пока не стоит, пусть этой идеей явится юбилей царствующего дома.
Николай заразился мыслью – хотя наверное знал, что в его жилах нет, да и не может быть ни капли крови подлинных Романовых, взявших начало от царя московского Михаила Федоровича, сменившего в 1613 году на троне Василия Шуйского. Не посчастливилось бы тому жрецу науки, который осмелился без оглядки исследовать корни государева древа. Тем смехотворнее были славословия по поводу того, что нынешний государь – избранник божий. При деде нынешнего императора, Александре II, все дворцовые мудрецы делили ставки на наследование престола между старшим сыном царя, тоже Николаем, и побочным, прижитым от венценосца княгиней Долгорукой-Юрьевской. У сластолюбивого Александра II было немало внебрачных детей, принесенных фрейлинами и гоф-мейстеринами. Но лишь красавице Долгорукой-Юрьевской удалось пленить его настолько, что царь при живой супруге поселил фаворитку в Зимнем и в ее опочивальне принимал доклады сановников. Мудрецы гадали: Николай или Георг; сын-цесаревич или плод любви? Кто воссядет на российский престол? Шансы Георга неизмеримо возросли, когда царица умерла, и Александр II обвенчался с Долгорукой-Юрьевской, ставшей великой княгиней. Развязка наступила неожиданно. И такая, какую не мог бы предугадать сам Соломон. Царевич Николай умер на средиземноморском курорте от скоротечной чахотки. Княгиня Долгорукая-Юрьевская подписала полное отречение для себя и своих детей от всех прав на трон. Первого марта 1881 года, в час сорок пять минут пополудни разорвались бомбы Желябова, Кибальчича и Перовской, разнесшие в щепы царский экипаж и сподобившие Александра II «почить в бозе». И тогда, из дальнего имения, из круга помещичье-хозяйственных и семейных забот был призван к венценосным обязанностям даже и не помышлявший о престоле второй сын почившего монарха – тридцатишестилетний Александр Александрович, ставший с того часа государем всея земли русской Александром III. А его двенадцатилетний отпрыск тщедушный Ники был объявлен наследником.
Ники не легко было готовиться к будущему служению отечеству. Громоподобный, геркулесового сложения отец, живший уединенно и замкнуто, нещадно порол сына, держал в трепете и готовил к полковой службе. Атмосфера страха, безусловного повиновения и унижения, господствовавшая в семье, уже в детстве подавила в будущем монархе те качества характера, которые определяют личность. Даже и после того, как батюшка стал самодержцем всероссийским, мало что изменилось в воспитании наследника. Напуганный бомбами, растерзавшими отца, Александр III жил в страхе перед покушениями. Местом добровольного заточения он избрал Гатчину, забаррикадировавшись там и окружив дворец заслонами охраны. Он боялся бомб настолько, что специальные отряды круглосуточно несли дежурства даже на крышах и в подземельях дворца, чтобы пресечь попытки поджогов и подкопов. Несмотря на все меры, государь находил то на своем рабочем столе, то в спальне, то в кармане мундира письма, угрожавшие карой. Как удавалось анархистам проникать к самому ложу империи? Столыпин, изучая архивы своего ведомства, не мог найти убедительного ответа на этот вопрос. Однако, ознакомившись с практикой предшественников, вправе был предположить, что все это были проделки самой охранной службы, дабы не забывал государь о верных стражах трона. Подобная обстановка отнюдь не способствовала духовному совершенствованию наследника.
После тринадцати лет царствования (несчастливое число!) батюшка, не знавший меры в спиртном, скончался от болезни почек, и двадцатишестилетний наследник стал императором всероссийским. Единственное, что он в полной мере принял от своего отца, – это веру в незыблемость абсолютной монархии, в великую силу бюрократической централизации государственной власти. Пока позволял инерционный ход, Николай II являл собой как бы тень Александра III. Став верховным главнокомандующим российской армии, он сохранил себе чин полковника Преображенского полка, пожалованный ему батюшкой, не догадываясь, что этот чин среди полных генералов, адмиралов и действительных тайных советников звучит как насмешка.
На еженедельных докладах, наблюдая за царем, Столыпин думал: нет, не легок крест государя, ох не легок! Ведь чувствует же, что и умишка не хватает, и знаний недостает, а надобно по каждому поводу и случаю свое суждение высказать. А суждение это – уже и указ и закон. Хорошо ль оно? Справедливо? Мудро? Главное же – выгодно ли оно империи? Как знать?.. Если бы не было у трона таких, как Петр Аркадьевич, вконец запутался бы государь…
Сейчас, завершив рассказ о проекте памятника династии и даже разложив перед Николаем II цветные картинки, Столыпин заключил:
– Если ваше величество соблаговолит утвердить проект, нам останется лишь выяснить, во сколько обойдется казне его осуществление.
Царь с интересом разглядывал картинки. Судя по всему – доволен. Теперь можно приступать к существенной части доклада.
– Ваше величество, киевский генерал-губернатор в связи с назначением Курлова начальником охраны во время торжеств просит отставки, так как усматривает в этом признание его негодным для поста, им занимаемого.
Вопрос о Курлове и генерал-губернаторе был лишь пробным шаром.
– Уведомите Трепова, что в настоящий момент отставка принята быть не может из-за торжественности момента, – ответил Николай II. – К этому вопросу мы еще вернемся.
Шар в лузу не попал. Но Столыпин решил довести дело до конца. Весной, когда ему потребовалось распустить на каникулы Государственный совет и уволить строптивых сенаторов, он добился своего. Значит, царь послушен ему. Правда, никогда нельзя точно определить, как далеко простирается государево благоволение. Нередко сановник, вчера еще осыпаемый милостями, сегодня становился неугодным Николаю. Царь – тоже из-за слабости и неустойчивости характера – не любил решительных, неприятных разговоров. При любой возможности перепоручал их кому-нибудь другому или оттягивал до самой последней минуты, а тогда, будто очертя голову, выпаливал решение, никак не объясняя его и отводя в сторону глаза. Подобным образом император поступил с опасным соперником Столыпина графом Витте. Тот, сделав доклад и удостоившись высоких похвал, уже направился к двери, когда Николай II неожиданно сказал: «Ах, да, Сергей Юльевич, час назад я назначил на ваше место барона Плеске». Был и другой случай. Одного из приближенных царь пригласил к завтраку, оказывал ему знаки внимания, даже подвел к постели тяжело заболевшего в ту пору цесаревича. Сановник уехал в приподнятом настроении. А дома его уже ждало уведомление об отставке. Столыпин не опасался такого оборота – царь не посмеет! Но Петру Аркадьевичу нужен был полный успех. Он должен раз и навсегда решить с Распутиным!..
Этот мужик – как изжога. Все, что связано с его именем, министр до поры относил к третьестепенным заботам. Тем более что полковник Додаков в последнее время весьма скупо докладывал о действиях «друга»: приезжает, правда, в Царское, государь и государыня беседуют с ним, но о чем – неизвестно. В донесениях иных осведомителей Столыпина мелькало: «Видели», «Вчера приезжал из города», «Государыня императрица проследовала в дом фрейлины Вырубовой, где в это время находился Распутин…» Прежнее. Но вдруг и новое: шифровка от начальника нижегородского губернского жандармского управления. Генерал, выдвинутый на этот пост Столыпиным, конфиденциально уведомлял, что на днях в Нижнем Новгороде объявился Распутин, был принят губернатором Хвостовым, по выражению гостя, «на славу, чего лучше невозможно» и открыто заявил: «Приехал посмотреть на тебя, каков ты есть. У нас там часто идут разные разговоры с папой и мамой, так вот: хочешь быть министром внутренних дел?» На замечание губернатора, что министром состоит Столыпин, мужик ответил: «Сегодня есть Столып