ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Третьего сентября, в день приезда жены, Столыпин почувствовал облегчение: совсем здоров, только тяжесть в животе справа. Воспрянул духом. Снова сосредоточился мыслями на делах, на всем, что ждало после возвращения в столицу. Немедленно утвердить «Инструкцию о повсеместном привлечении секретных сотрудников». Принять крутые меры против забастовщиков в портах Черного моря. Разобраться с Курдовым. Поставить перед Николаем II вопрос о Распутине ребром: или – или!.. Теперь, после случившегося в театре, исход спора ясен. Даже царь не осмелится поднять руку на министра. Парадоксально, но он, Петр Аркадьевич, мог бы поблагодарить этого неудачливого юнца в пенсне – своими выстрелами он рикошетом попал во всех, нынешних и будущих, противников Столыпина. Если бы не постарался кто-то другой, впору самому Петру Аркадьевичу было придумать это покушение. Да вот кто постарался?.. Нет, без милейшего Павла Григорьевича не обошлось… Сколько же времени уйдет на выздоровление? К рождественскому посту встанет он на ноги?..
Палата наполнена солнечным светом. В таком покое, в легкой искрящейся тишине думалось хорошо и энергично. Много месяцев не испытывал он подобной умственной бодрости. Вот только бы скорее встать! Дел, столько дел! Пусть выздоровление будет засчитано за выпрошенный у царя отпуск…
И вдруг к вечеру наступило резкое ухудшение. Поднялся жар. Врачи не могли умерить его никакими лекарствами. И снова накатилась боль. С каждой минутой она становилась мучительней. Жгли бы на костре – и то, наверное, было бы терпимей. Он в кровь кусал губы, не в силах сдержать стонов.
– Я так и знала!.. – заламывала руки Ольга Борисовна. – С Аптекарского острова знала!.. – Отирала пот, заливавший его лицо, успокаивала: – Потерпи, дружочек, потерпи! Доктора говорят: обычное обострение… Но почему не приехал он?
Столыпин понял, кто этот «он». Занят своими играми…
Считал, что хорошо знает царя. И все же не представлял, что столько в нем равнодушия. Не к своим приближенным. К судьбе России… А он, Петр Аркадьевич, знал ли? Выходит, ошибался?.. Неужели такая же иллюзия то, что он знает и понимает русский народ и чаяния самой России?.. Тогда зачем же… Во имя чего?..
Снова собрались в палате доктора. Осматривали, прослушивали, ощупывали. Отошли к балконной двери, переговариваясь. Он не мог уловить. Голоса глушил жар, в голове гудело, и не унималась боль.
Профессор-баритон наконец сказал:
– Рана тяжелей, чем мы полагали, ваше высокопревосходительство. Повреждена правая доля печени. Крепитесь. Организм у вас могучий. И будем уповать на милость господнюю…
Значит, приговор?.. Не может быть! Год назад… Ровно год назад он испытал судьбу, когда поднялся в воздух на «Фармане» штаб-ротмистра Мациевича, эсера-боевика. Тогда не было страха. Верил, что не может умереть. Неужели судьба дала ему лишь отсрочку? Всего год! Боже, как мало… Распутин: «В Симеонов день…» Случайное совпадение?.. Деготный мужик!.. Почему?.. «Вам нужны великие потрясения – мне нужна великая Россия!» Как прозвучали эти его слова с думской трибуны – прозвучали над всей Россией!.. Неужели же тот государственный переворот, который должен был послужить возвеличению империи, привел к распаду, породил это исчадье – Распутина? Породил этого юношу в пенсне с пятнами на щеках?.. Выходит, это он сам себя… Как скорпион. Как же так?.. «Добрыми намерениями вымощен путь в ад». Банально… Ложью нельзя родить правду, бесчестьем – честь, жестокостью – утвердить добро… А это чье? Нет, это не его… Это – старца!..
Неужто он все еще ведет спор с яснополянским стариком? «…Пишу Вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России. Человека этого Вы знаете и, странно сказать, любите его, но не понимаете всей степени его несчастия и не жалеете его, как того заслуживает его положение. Человек этот – Вы сами…» Но ведь он победил в их споре! Победил потому, что Толстой проиграл! Победил потому, что старик умер, отторгнутый обществом, семьей, доведенный до отчаяния, на каком-то безвестном полустанке. А он, Петр Аркадьевич, живой, исполненный сил, с энергией продолжал осуществлять свои преобразования!.. Неужели судьба дала ему всего год?.. Неужели он проиграл?.. «Давно уже я хотел писать Вам не только как к брату по человечеству, но как исключительно близкому мне человеку, как к сыну любимого мною друга…» Почему-то граф не отправил этого письма. Его доставил в департамент полиции агент, снявший копию, когда ворошил архив опального писателя в Ясной Поляне. Помнится, Зуев доложил, что кличка агента – «Блондинка». Та самая, которая не пощадила и великого артиста?.. А он, Петр Аркадьевич, на могилу великого старика вместо слез и белых цветов послал «Блондинку»… И все же ошибался и мудрец! Он всех равнял по себе и не мог понять, что существует напиток власти, пьянящий крепче всех других напитков на свете. Власти – пусть и ценой азефов?.. Как сказал тот, Покровский: «Язва чересчур глубоко проникла и приняла омерзительный, гадкий вид и грозит заразить весь государственный организм». Посмел даже большее: «Эта политика – в угнетении, в полном угнетении всякой гражданской жизни, в полицейском насилии, в ужасе полицейских застенков, в тюрьмах и виселицах…» Покровскому, он помнит, рукоплескали те, кто сидел слева. А он приказал арестовать друга детства, Сашу Лопухина… С каким достоинством Саша вручил ему тогда только что полученное из Парижа письмо, в котором революционеры благодарили его за все, что он сделал для раскрытия истины. Он знал истину?.. Она стоила ему пяти лет каторги… В том споре с самим собой и с Лопухиным он тоже победил?.. Думал – да. Но сейчас Саша в Сибири, а он умирает в Киеве. Перед Сашей преклоняются, Саше сочувствуют, а он, оказывается, не нужен никому. Никому! Ни царю, ни народу. Ради чего же все это, во имя чего?.. Нет, Толстой не победил, жизнь доказала!.. И Саша не победил… Но неужели проиграл и он?.. Не правы оба? А кто же тогда прав? «Русский народ просыпается к новой борьбе…» Нет, нет! Это было бы слишком жестоко! Не может быть! Они тоже не правы!.. Кто же тогда прав?.. «Таракашка…» Боже, как это было давно… Карета в залитой грязью колее, Ясная Поляна, огромный чернобородый старик в поддевке… И его указующий перст… Предостерегающий, будто разглядел через годы… «Не могу понять того ослепления, при котором Вы можете продолжать Вашу ужасную деятельность… Вас каждую минуту хотят и могут убить…» Неужели предвидел?.. И этого юнца с пятнами на лице?.. Пистолет в его руке?.. По ковровой дорожке… Все ближе… Еще шаг, еще… Черный фрак… Судьба. Сам породил… Юноша будет расплачиваться за свое рождение… Разве его в том вина?..
Столыпин размежил веки. Свет обжег глаза.
– Оля, позови детей… – Ему было трудно размыкать челюсти. – Прошу… Скажи им о моей… воле… – Со словами прорывался хриплый стон. – Прошу… этого юношу… стрелявшего… помиловать… Не казнить…
Жгучая боль останавливала дыхание. Комната словно бы преобразилась. Наполнилась дымом. Сквозь дым продирались языки огня. Тишины не было. В уши давили голоса. «Вы жадною толпой…» Кто это? Чей голос? Чушь! Он не мог слышать… Да, Михаил Юрьевич – их рода, рода Столыпиных. И рос в том имении, которое потом унаследовал отец Петра Аркадьевича и где прошло его собственное детство… Одна деревня… Какие разные дороги… Бабушка вспоминала: «Несносный был мальчишка…» На дуэли… «Вы, жадною толпой…» Имя в истории России навечно. А он – вместо слез и белых цветов… «Человек должен служить добру, а Вы с ног до головы в крови народной…» Кто это?.. Опять яснополянский провидец?.. Как жжет!.. Почему, когда меняли повязку, кровь была черной? Или так всегда? Он не помнил. Никогда, после Саратова, он не присутствовал при исполнении… Когда пороли мужиков, кровь брызгала алая… Почему у него черная?.. Душит! Как же без меня?.. Пропадет Россия!..
Он впал в беспамятство. Однако боль была так сильна, что и потеряв сознание он метался, скрежетал зубами и стонал.
Профессор Маковский подошел к Ольге Борисовне и беспомощно развел руками:
– Мужайтесь… Печень – и кровотечение в брюшную полость, вызвавшее перитонит. Медицина бессильна…
Сегодня 5 сентября 10 часов 10 минут пополудни скончался шеф жандармов.
Предлагаю безотлагательно телеграфировать результатах розыска и дознания по делу о злодейском лишении жизни министра внутренних дел статс-секретаря Столыпина.
Обыски оказались безрезультатными. Указаний на соучастников пока не добыто.
5-го сентября. Понедельник
Спал хорошо в своей уютной каюте. Встал около 9¼. Утро было сырое и прохладное. Читал бумаги. Завтракали в 12½. Пришли в Чернигов в 3¼ с опозданием в ¼ из-за очень малой воды. Город и реки расположены очень красиво. У пристани встреча должностных лиц, депутаций и проч.; караул от 176-го пех. Переволочинского полка. Поехал в коляске в город в Спасо-Преображенекий собор и затем в Борисоглебскую церковь. Тут же па площади произвел смотр Переволочинскому полку и массе черниговских потешных. Посетил дворянское собрание, пил чай с дамами и осмотрел часть музея земства – украинских древностей. По дороге на пристань заехал в Феодосиев городок, где были собраны крестьяне всех уездов губернии. В 6½ вернулся на пароход и отвалил на нем в обратный путь. Сели обедать в 8 ч. Было тихо, но холодно. Опять вдоль реки начали зажигать арки с иллюминациею. Лег спать раньше.