Виктор обожал играть здесь роль «хорошего мальчика».
— Видели бы вы, каких типов приглашала в квартиру мать после того, как отец ушел к другой.
— Бедный ребенок! — сердобольно качала головой тетка, придвигая к нему розетку с вареньем.
— Я никогда не осуждал ее. Она же моя мать.
— Наталья всегда была вульгарной и взбалмошной, — произнесла Виктория Павловна, и в ее ровном тоне можно было различить презрение. — Никогда нельзя было предугадать, что она выкинет в следующую минуту. Вместо того чтобы пойти в МГУ, как советовал отец, она окончила какой-то дрянной политехникум. Полагаю, назло ему. И что с ней стало теперь? Живет с алкоголиком! Мы всегда говорили с ней на разных языках. Удивительно, что у нее вырос такой культурный и воспитанный мальчик, — на этих словах она поощрительно улыбнулась и прикоснулась своей холодной сухонькой ручкой к его руке.
— Я всегда ценил все, что вы для меня делали, — со слезой в голосе произнес Виктор.
В порыве чувств, так редко ею проявляемых, она прижала его голову к груди и поцеловала его в лоб.
— Вы всегда можете считать этот дом своим, Витя.
В это время в столовую зашел Олег Иванович. Он был подчеркнуто элегантен — в костюме, галстуке, в совершенно новом английском пальто, шляпе и лаковых туфлях.
— Олег Иванович, друг мой, я прошу тебя быть сдержаннее, — поднялась ему навстречу Виктория Павловна. — Витя обещал присмотреть за тобой на этой конференции.
— Очень любезно с его стороны, — с совершенной серьезностью произнес старик. — Нам пора?
— Да, да, — улыбнулся Виктор и, поцеловав тетку, вышел с Олегом Ивановичем на площадку.
Они молча спустились к «хонде» Виктора.
— Нам стоит что-нибудь купить по дороге для… дамы? — спросил старый жуир.
— Не стоит, — покачал головой Виктор. — Там, куда мы направляемся, все уже готово. Сервис по высшему разряду. Расходы были, как вы понимаете, не малые. Дамы, съем квартиры, антураж, аксессуары…
— Да, понимаю. Сколько?
— В общей сложности, что-то около пятисот. Долларов.
— Однако! — фыркнул старик, покраснев.
— Олег Иванович, дорогой дядюшка, мы ведь не на базаре. И не в секонд-хенде. Хорошие, чистые девочки в приличной обстановке требуют хороших денежных вложений.
— Не будем спорить! — трясущимися ручками Олег Иванович достал из кармана конверт, вытащил оттуда несколько купюр, спрятал их в карман, а сам конверт передал Виктору. — Там триста пятьдесят евро. Надеюсь, этого хватит?
— Более чем! — осклабился Виктор, выводя машину с парковки.
Через час они стояли у двери квартиры Оксаны. Открыла сама улыбающаяся хозяйка в платье немного непристойном, глубоко декольтированном, с бокалом вина в руке. Олег Иванович недоуменно оглянулся на племянника.
— Это не она, — шепнул Виктор, разгадав его недовольство. — Настоящие коллекционные экземпляры внутри. Я вас оставляю, Олег Иванович, в хороших руках. За все заплачено, так что вперед и с песней! Надеюсь, виагру вы с собой захватили, потому что вас ждут такие одалиски, которых вы долго не забудете. Хорошего отдыха! Буду ждать вас в машине.
С этими словами он слегка подтолкнул старика вглубь квартиры и перемигнулся с Оксаной.
Подруга детства позвонила через час.
— Этот старый козел оприходовал обеих. Крепкий дедуля. Девки сейчас коньяком силы восстанавливают.
— Сам как?
— Храпит.
— Ключи? — быстро поинтересовался Виктор.
— Нашла.
— Сейчас прибегу.
Он оказался на площадке перед квартирой меньше чем через минуту.
Оксана проскользнула в дверь растрепанная, слегка пьяная и потому смешливая.
— Ф-у-у, блин! А дед-то твой — живчик еще тот! Обеих затискал, засмешил. Ко мне начал подваливать, еле отбилась.
— Если проснется, постарайтесь занять его чем-нибудь, пока не вернусь, — попросил Виктор, забирая у нее связку ключей.
— Сделаем. Но спать он будет долго. Гарантирую.
В машине он рассмотрел связку более внимательно. И сразу нашел необходимый ключ — большой, с двойной бороздкой. Отцепив его от связки, помчался в магазин неподалеку, где располагалась маленькая мастерская по изготовлению дубликатов ключей.
Все складывалось более чем замечательно!
Леня
Все было хуже, чем он думал. Не хотел думать, но только слепец мог не видеть то, что происходило с женой. Ему хотелось наказать ее. Хотелось встряхнуть за плечи и кричать что-то страшное и непоправимое. Если бы ему сказали, что это ревность, он бы не поверил, так как всегда полагал, что ревность унижает.
Он даже с облегчением воспринял просьбу матери приехать на некоторое время, потому что Олег Иванович был за границей, а сама она прихворнула. Леня забрал протестующих детей и уехал, оставив Иру в пустой квартире. Но измучился, извелся из-за своих подозрений и из-за нескончаемого зудения матери с уничтожающими намеками. Леня понимал, что упускает свою Иру, теряет ее так, как не хотел бы потерять. Неискоренимая боль поселилась в его душе. И только дети были способны отвлечь его от этой боли.
Вероника однажды тихо спросила его, когда они занимались с ней домашним заданием по географии:
— Пап, а вы теперь что, разведетесь?
Леня, лежавший с ней рядом на полу, обложенный картами и учебниками, обнаружил в себе изрядные навыки мгновенного лицедейства, позволявшие изобразить веселое недоумение:
— С чего ты взяла, дочь? Откуда такие мысли? Или бабуля что-то наговорила?
— Я бабулю мало слушаю, ты же знаешь. Просто сама вижу. Ты сразу скажи, мне смиряться уже сейчас или пока не надо?
— Ника! — изумился он уже неподдельно.
— А что? У меня в классе многие с родителями в разводе. Тебя я люблю чуточку больше, чем маму, но и маму я люблю сильно, хотя она сложный человек, — Вероника задумчиво грызла кончик ручки.
— Это потому, что она тебе спуску не дает, не то что я, — улыбнулся он, в очередной раз поражаясь способности дочери говорить так неожиданно по-взрослому.
— Ты добрый, пап. В тебе этого… гуманизма больше.
— Дурочка! Ты хоть знаешь, что это слово означает?
— Без понятия! Но так твоя Римма как-то сказала.
Леня перевернул ее и защекотал, пока не добился визга и смеха, приговаривая:
— Римма Исааковна, Римма Исааковна! Что еще за Римма? И не моя вовсе!
Дочь хохотала и отбивалась. И лишь суровое лицо Виктории Павловны, которая заглянула в кабинет, остановило их возню.
Сама Душечкина, легкая на помине и каким-то образом узнавшая, где они теперь обитают, приволоклась в субботу с требованием сопроводить ее в Музей изобразительных искусств на Волхонке.
Дети и сами были рады вырваться из-под благопристойного надзора любимой бабули, поэтому согласились.
Леня со стыдом осознал, как давно не был в музее. Коренной горожанин всегда думает, что еще успеет сходить куда-то, вот только разберется с этим делом и с тем. Сегодня некогда, завтра лень и вообще выспаться хочется. И так из года в год. Дети еще ходили на экскурсии с классом, но, взрослея, тоже продолжали эту традицию откладывания «на потом».
Ни Вероника, ни Ваня на Волхонке еще не были. Вероника вела себя чинно, как инструктировала бабушка. Виктория Павловна настояла на строгом платье, нитяных перчатках и сумочке и сама же сделала ей на голове «бабетту»[13], которая была так актуальна в 60-х годах прошлого столетия. Ванька усмехался, шептал сестре в машине что-то язвительное, но Ника, войдя в образ «леди на прогулке», реагировала со спокойной, сдержанной презрительностью.
— Можешь хихикать, сколько вздумается. Все равно вырасту, и мне руки будут целовать. Так бабушка сказала.
Римма, сиявшая на переднем сиденье, поддакнула:
— Если бы мужчины делали это почаще, проблем было бы меньше!
— Хотел бы я посмотреть на дурака, который будет ей руки целовать!
— Отпрыски, прошу без ссор сегодня, — сказал Леня, ища удобное место для парковки. — Мы отправляемся в гости к искусству, а к нему, как и к Богу, надо идти с благоговейным ожиданием в сердце. Короче, заключайте пакт о мире, возьмите себя в руки и не позорьте отца! Иначе поедете обратно к бабушке на ежедневное чтение Диккенса вслух!
Дети сзади возопили с театральной мольбой не быть к ним таким суровым.
— Ты великолепен, — шепнула Римма, восхищенная под очередной своей широкополой шляпой. На этот раз сиреневой с искусственными цветочками и ягодками на тулье.
— Иногда бываю, — улыбнулся Леня.
Очереди к кассам почти не было. Леня расплатился за всех, удивляясь весьма неумеренной цене билетов.
Римма, желавшая непременно начать с «голландцев», потащила их в одиннадцатый зал. И спустя минуту потерялась в залах, встретив какую-то свою знакомую.
Ваня и Вероника старались держаться рядом с отцом, задумчиво переходившим от одной картины к другой. Вероника, правда, взяла для себя «электронный гид». Ей нравилось направлять устройство на картину, а потом слушать рассказ о ней в трубке.
— Ваня! — тихо позвал Леня сына и приобнял его за плечо. — Что ты видишь?
— Средневековая веселая пьянка. Прикольно. Они тоже, оказывается, тогда напивались.
— Это Адриан Янс ван Остаде. «Деревенская пирушка». Помещение, написанное художником, довольно большое, со вторым этажом. Скорее всего, сельский трактир. Здесь же дети, куры, собака — видишь? Свет падает откуда-то из левого верхнего угла картины. Краски размыты, словно в туманной дымке испарений, поэтому буквально чувствуешь, что там тепло, влажно и шумно. Один персонаж пытается даже танцевать… Нет статичности. Все в движении — кто-то кричит, кто-то смеется, кто-то пьет, шепчется, наливает вино… И это чудо. Зримое чудо таланта.
— А почему стул вверху висит? — спросил Ваня.
— Вероятно, запасной, — улыбнулся Леня, порадовавшись, что сын сказал «висит», а не «нарисован». Это означало, что он начал проникаться этим чудом и верит в него. — Так что ты еще видишь на этих картинах?