Дэй тяжело вздохнул. Вытрясти свою душу и погрузить ее в свой грязный мир? Ему и хотелось этого, и не хотелось одновременно.
А вдруг она поймет? Если она действительно сможет принять меня таким?
— Я отрекся от Бога в семилетнем возрасте, когда избитая до смерти мать умирала на моих руках, — заговорил он. — Когда никто не пришел в эту темную комнату. Никто не открыл дверь, впуская туда свет. Никто не пришел спасти ее. Меня. Порой мне кажется, что я так и остался в той комнате.
Всхлипы ее усилились, и она крепче прижалась к Дэймону, пытаясь слиться с ним и забрать его боль.
— Ее убил мой отец. Избил до смерти, сразу после рождения Грейс. Единственное, что успела сделать мать — это спрятать сестру в другой семье. От него, — Хант на мгновение замолчал, пытаясь подобрать слова и справиться со своими чувствами. — Когда я представляю, какую жестокость пережила Грейс перед своей смертью, мне становится не по себе… Словно до нее добрался отец.
Тори подняла на него свои сапфировые глаза, в которых стояли слезы. А потом снова обняла его. Резко. Порывисто. Словно пытаясь заслонить его собой. Передать ему тепло.
— Мой отец был очень жестоким человеком. Убийцей. Мать была самой красивой женщиной в Лондоне. А он просто над ней надругался. Изнасиловал. И она забеременела мной. А дед, вместо того, чтобы защитить свою дочь, отдал ее замуж за своего мучителя, чтобы избежать позора в обществе…
Так вот почему ему так плевать на общественное мнение… Вот почему он пренебрегает приличиями…
Тори было страшно слушать его историю. Она была пропитана жестокостью и болью. Чернотой. Но не узнав ее, она никогда не поймет, что же у него внутри…
Я люблю тебя.
— Он издевался над ней еще три года. А потом просто отправил ее в одно из поместий. Отец уже вдоволь наигрался своей игрушкой, и она просто ему надоела. Я же остался с ним. Сын. Наследник. Его гордость. Его кровь. Через несколько лет он вспомнил о матери… — в голосе слышалась такая боль, что Виктория начала ненавидеть себя за то, что заставляет его это все испытывать. — Когда он приехал за ней, мать была на последнем месяце беременности. Она нашла себе любовника. И отец опять ее избил, чем вызвал преждевременные роды. Но Грейс было суждено появиться на этот свет. Правда он все-таки сделал то, что хотел. Убил мою мать. И заставил меня на это смотреть. Заставил смотреть, как она умирает, — Дэймон опять замолчал. Тори уже не всхлипывала, и от этого ему стало легче. Ему не нужна ее жалость. Что угодно… Презрение, ненависть, холод, но только не жалость и ее сочувствие. Погладив ее по волосам, он поцеловал ее в макушку. — Ты точно хочешь слушать дальше?
Виктория лишь кивнула. Ей казалось, что она чувствует его боль. Чувствует каждой клеточкой его отчаяние.
— Он воспитывал меня в строгости и жестокости всю жизнь. По соседству с нашим поместьем жил мальчишка. Алекс Хервест. И именно он не один раз спасал меня от гнева отца. Тащил меня избитого к себе домой, где его отец и слуги ставили меня на ноги. Но отец меня возвращал.
— За что он наказывал тебя?
— Он не наказывал. Он приучал к боли. Заставлял полюбить боль. Чтобы она стала моей частью. Наслаждением, а не страданием. «Сила мужчины в том, сколько боли он может выдержать» — именно это говорил мне отец.
— А ты?
— И я привык к этому. Полюбил ее. Наслаждался ей.
— Дэй…
— Когда всю жизнь ты видишь только жестокость, боль, извращение — рано или поздно ты принимаешь это. У меня не было примера любви, нежности и ласки. Я просто не знаю, что это такое.
Вот о чем он мне говорил… Вот почему он так часто говорит мне, что я нежная. Милая… «А я не такой… Я не умею быть таким». Он не лгал.
— Почему дед тебя не забрал?
— А почему он не спас свою дочь? Почему отдал ее? Он знал, что отец избивал ее! Он понимал, к чему это рано или поздно приведет! Ты думаешь, дед бы захотел устроить скандал в обществе ради внука?
Он жалел об этом, Дэй. Мне кажется, что он понял свою ошибку… Как жаль, что слишком поздно. Но я понимаю твой гнев на него.
— А что было дальше? Грегори рассказывал, что ты путешествовал…
— Можно эту часть истории я отпущу?
Дэймону совсем не хотелось ей об этом говорить. Потому что он знал. Она сбежит. Испугается. Увидит в нем чудовище.
— Нет. Я прошу… Будь со мной честен. Я приму любую правду.
Хант вздохнул. Отойдя от девушки, он взял с маленького столика бутылку бренди и подошел к камину, встав к ней спиной. Он не хотел видеть ее осуждающий взгляд.
— С женщинами отец учил обращаться точно так же. Избивать, брать грубо. Жестко. Получать от этого наслаждение. Он всегда приводил женщин сам, я и понятия не имел, что на самом деле они были предупреждены. У нас в доме появилась молодая служанка. Мне было восемнадцать. Тори! Если бы ты видела, что я с ней сделал! Как она кричала от боли! И в какой-то момент вместо наслаждения, я впервые почувствовал страх. В комнату ворвался отец и, увидев, что произошло, он улыбнулся. Улыбнулся! Гордо сообщив мне, что я — истинный сын своего отца. Его наследник! И тогда я осознал, что он вырастил еще одно чудовище. Свое подобие.
Когда герцог почувствовал, как Тори прижалась к нему сзади и обняла его, он закрыл глаза.
Беги, Тори. Неужели в тебе нет и капли здравого рассудка?
— Я сбежал из дома. Нанялся на корабль. Потому что знал, что на суше отец найдет меня. У меня было другое имя. Другая жизнь. Но только душа оставалась той же. Я путешествовал по миру, нанимался с одного корабля на другой, пытаясь увидеть другую жизнь, других людей. Хотел стать другим. Все было для меня абсолютно новым.
— Мне кажется, что у тебя получилось…
— Нет, — Дэй обернулся к ней и отошел на шаг. — Мне даже довелось побывать там, куда никогда не пустят обычных людей… Эти места священны. Маленький остров, скрытый от любопытных глаз. Храм, где многие пытаются найти покой. Но моей душе и это не помогло. Два года я пробыл там и не смог до конца истребить в себе это. Моя натура, привитая с раннего возраста, просыпается. Я научился только контролю. Конечно, с женщинами я стал обращаться намного лучше, чем раньше. Но этого все равно недостаточно. Но, как видишь, я тренируюсь почти каждый день, — на его губах появилась горькая ухмылка.
А вот и причина твоего распутства… Оказывается, что твои мотивы не продиктованы жаждой разнообразия…
— Дэймон, ты лучше, чем тебе кажется. Ни один человек не знает, какой он на самом деле. Иногда даже самые святые люди совершают ужасные поступки, но при этом они могут простить их себе. Или закрывают на них глаза. Ты же знаешь свои пороки, но почему-то не хочешь увидеть достоинств. Ты честнее многих, потому что ты признаешь их, стараешься с ними бороться. Ты честен сам с собой.
— Тори. Не обманывайся на мой счет. Я тот, кто я есть.
— Я чувствую, что ты лучше. Я знаю это. Я верю в это, Дэй. Дай себе шанс на другую жизнь.
Слишком сильны были эмоции Ханта в этот момент. Душа выворачивалась наизнанку от того, что разбередил старые раны… От того, что она его поняла, и потому что верит в него. Возможно больше, чем он сам.
Нежная. Милая. И желанная.
Как ему хотелось сейчас прижать ее к себе, раствориться в ней, забывая обо всем. Найти в ней спасение. И не отпускать. Никогда не отпускать от себя. Но он боялся, что не сможет оправдать ее надежд. Боялся увидеть в ее глазах разочарование.
Пытаясь побороть свой порыв, герцог направился к двери.
— Игра закончена, Виктория. Спокойной ночи.
— Нет, — ее громкий голос, заставил его остановиться в дверях. — Я прошу еще об одном броске.
— Ты еще не все узнала? Или не все рассказала?
Дэй старался не смотреть на нее, боясь, что просто сейчас сгребет Тори в охапку и потянет в постель, несмотря на ее протесты.
— Я предлагаю сыграть на желание.
Тори, какое желание? Дай мне уйти. Прошу.
Поняв, что она все еще ждет, Дэймон развернулся и медленно направился к ней, и она тут же вложила в его руку кости.
— Какое твоё желание, Тори? — спросил он, утонув во взгляде голубых глаз.
Только не проси, чтобы я отпустил тебя… Пожалуйста.
— Если я выиграю, я хочу провести с тобой эту ночь.
Ему казалось, что у него повредился рассудок. Что это просто сон. Игра воображения.
Черные глаза блеснули. Одной рукой он отбросил кости в сторону, и они разлетелись, издав несколько ударов по полу, а второй резко притянул девушку к себе.
— Ты выиграла.
Глава 41
Нет зверя настолько дикого, чтобы он не отзывался на ласку.
Тори обняла его за шею и притянула к себе, пытаясь приникнуть к его губам. Дэймон подхватил ее на руки и направился из кабинета, неся ее словно пушинку.
— Я не умею быть нежным, — известил он, словно оговаривая правила новой игры.
— Моей нежности хватит на двоих.
— Я могу сделать тебе больно.
— Я скажу тебе об этом.
— Я могу потерять контроль.
— Тогда главной буду я.
Он остановился перед дверями спальни и заглянул в ее глаза.
— Но почему, Тори? Почему?
В голубых глазах читалась такая нежность, такая любовь, что мужчина растерялся.
— Потому что я люблю тебя, Дэймон Хант.
— Я не знаю, что такое любовь.
— Тогда я буду любить за двоих.
С животным рычанием он впился в ее губы и распахнул с ноги дверь своей спальни, внося туда девушку.
Вещь за вещью их одежда оказывалась на полу, и уже через несколько мгновений два обнаженных тела словно слились на прохладных простынях.
Дэймон не спешил. Он целовал ее медленно, наслаждаясь каждым миллиметром ее кожи, словно все время мира было в его власти. Слабый аромат роз сводил его с ума.
Тори перебирала его темные волосы, пока он, уткнувшись в ее обнаженное плечо, согревал ее тело своими поцелуями.
Я хочу остаться с ним. Навсегда.
Мужская рука гладила женское тело. Пальцы едва касались нежной кожи, и она чувствовала его дрожь. Ощущала его желание и трепет.