За что ей это?
Почему она должна выносить столько страданий, чтобы быть счастливой? И будет ли она когда-нибудь счастлива?
Ее раны на теле быстро затягивались, благодаря соблюдению всех рекомендаций. Но как быть с сердцем? Там были такие раны, которые начинали гноиться, заставляя ее биться в агонии. Только там раны не хотели заживать.
Она вытерла рукавом слезы и положила цветы на красивое надгробье.
— Я люблю тебя. И безумно по тебе скучаю. Прости меня. Если бы ты сейчас был рядом! Ты бы подсказал, что мне делать… Как не сойти с ума!
Она запустила две руки в по-мальчишески остриженные волосы и опустилась на холодную плиту.
— Дай мне сил. Пожалуйста.
«У тебя огромное сердце, доченька. Твоя душа чиста, как и твои глаза. И ты такая же сильная, как твоя мать.».
Виктория снова увидела себя маленькой, сидящей на коленях у отца, когда он говорил ей об этом.
— Я благодарна тебе за встречу с ним, папа, — сквозь слезы, смотря на гладкий камень, шептала девушка. — Благодаря ему я узнала, как сильна бывает любовь… Но и как сильны бывают страдания.
Поговорив еще немного с отцом, она направилась к дому.
Они уехали подальше от Лондона, в особняк дядюшки Альберта. Там, где воздух пахнет цветами и лесом …
Тори снова нарвала букет полевых цветов и вдохнула их аромат. И именно запах цветов снова вернул ей веру в то, что жизнь прекрасна, несмотря ни на что.
Как только она вошла в дом, к ней навстречу выбежала служанка.
— Мисс, он отказывается есть! Требует, чтобы его кормили вы!
Виктория тяжело вздохнула.
Он сведет меня с ума!
Поднимаясь по лестнице, Тори вспоминала события двухнедельной давности.
Когда ее ожоги позволили двигаться с терпимой болью, она первым делом пошла к Дэю. И увидев его, разрыдалась.
В комнате было светло, свежий воздух проникал через открытое окно, но он напоминал покойника.
Бледный цвет лица, синяки под глазами, впалые щеки…
— Дэй… — прошептала она, нежно проведя по его руке.
Но он не отвечал.
Тори откинула простыню, чтобы осмотреть его живот. Рана была забинтована… Лишь небольшое пятно проступало через белую ткань…
— Тори? — голос в дверях заставил ее обернуться.
Роэн.
Увидев, что он держит в руках чистые бинты, она растерялась.
— Не смотри на меня так, — произнес Роэн, смутившись. — Как ты себя чувствуешь?
— Уже немного лучше.
Но мое тело больше не такое совершенное, как говорил мне Дэй…
Роэн заходил к ней несколько раз, развлекая ее рассказами об Ирландии. И всегда знал, как чувствует себя герцог. Тогда ей показалось странным, что он интересуется его здоровьем. В ее голову закрадывались нехорошие мысли, что Роэн просто ждет смерти Дэймона…
А сейчас ей стало стыдно.
Потому что она поняла, что он ухаживает за ним. За человеком, которого ненавидит.
— Спасибо! — она медленно подошла к Роэну и обняла.
О'Каллахану не надо было гадать, за что она его благодарит…
— Я делаю это ради тебя, Тори. Потому что этого хочешь ты. И ради Дрейка, потому что он меня об этом попросил. Но не ради него.
— Я знаю…
Тори обернулась и посмотрела на мужчину, лежащего на постели.
— Я буду ухаживать за ним сама.
— Тори, ты не понимаешь, все сложнее, чем ты думаешь…
Словно в доказательство этих слов, с постели донесся тяжелый стон.
— Ему плохо?
— Он испытывает сильную боль. Но рана затягивается. И худший период мы пока еще не прошли.
— Я буду рядом с ним, Роэн… И я всю жизнь буду перед тобой в долгу за его жизнь.
В глазах ирландца отразились смешанные чувства. Он открыл рот, словно хотел что-то сказать… А потом лишь кивнул и вложил в ее руку бинты.
— Тори, ты должна знать еще кое-что…
— Да?
— Вчера приезжал доктор. Дрейк притащил сюда его, говоря, что он лучший из лучших…
В ее глазах читался страх. Тревога.
— Что? Не тяни, Роэн!
Мужчина взглянул на стонущего от боли герцога.
— Он потерял зрение.
И это был для него ад. Темнота и боль. И Тори знала это. Именно поэтому ей было так необходимо быть с ним рядом. Чтобы он чувствовал ее свет. Чувствовал ее любовь.
Первую неделю Дэй был очень слаб, еще не осознавая того, что эта темнота станет его спутником надолго.
Дрейк обнадежил ее, сказав, что доктор считает, что зрение может вернуться. И что это лишь временная потеря, потому что он реагирует на яркий свет.
Виктория читала Дэймону книги, меняла повязки, разговаривала с ним. Но он молчал. Его губы лишь немного шевелились, словно он пытался что-то ей сказать, но не мог.
И в одно утро Тори проснулась от его крика. Слезы радости покатились из глаз.
Он говорит! У него появился голос!
Она так и помчалась в одной ночной сорочке в его спальню.
И замерла в дверях.
Там был Дрейк. Он удерживал Дэймона, прижав его к кровати.
— Доктор сказал, что оно может вернуться, Дэй! — кричал на него друг.
— А если нет?!
В комнате повисла тишина.
— Где она? — его голос был холоден.
Гордон обернулся к девушке и покачал головой.
— Скажи ей, чтобы уезжала с Роэном, Дрейк. Пусть уезжает в Ирландию и выходит за него замуж. Скажи ей, прошу.
— Я никуда не поеду. — Тори бросилась к нему. — Слышишь? Ты не сможешь меня прогнать!
Дэймон почувствовал тепло ее руки. Желанное тепло. Но он не хотел, чтобы она видела его таким. Жалела его.
— Меня не надо жалеть, Тори.
Дрейк тихонько поднялся с постели и направился к двери, оставляя их наедине.
— Я не жалею тебя, Дэй. Я тебя люблю.
Мужчина почувствовал ее теплые губы на своих губах. Родные. Желанные. Но не мог видеть ее чудесных глаз. Не мог видеть ее.
— Тори, я прошу, уезжай.
— Нет.
— А чего ты хочешь? Чего? Провести свою жизнь с калекой? Быть мне служанкой? — он перешел на крик.
— Я хочу быть с тобой, и я буду! Нравится тебе это или нет! — так же закричала она.
— Ты будешь об этом жалеть! Рано или поздно ты меня возненавидишь!
— Нет! Я буду рядом!
— Глупая… — прошептал Хант, откинувшись на подушки. — Если ты хочешь стать моей служанкой, пожалуйста. Но знай, если я почувствую твою жалость, то прогоню тебя…
Виктория опять попыталась его поцеловать, но он отвернул лицо.
Она еще несколько минут просидела в полном молчании, а потом встала и направилась к двери.
— Глупый ты, Дэймон. Потому что не хочешь слушать свое сердце.
И она вышла за дверь.
Герцог открыл глаза, а потом снова закрыл. Только яркий свет и неясные силуэты. Нечеткие. Едва уловимые. Она была так близко… Он чувствовал легкий запах розы… Но не видел ее лицо. Не видел ее глаз.
При мысли о том, что Тори останется с калекой, который не сможет дать ничего, он злился. На ее глупость. Она отказывается от всего. От женского счастья, от дома, от семьи, что может дать ей ирландец.
Ради чего?
Он даже не способен ее защитить! Теперь без посторонней помощи он не сможет даже ходить по собственному дому!
— Тори, я прошу. Уезжай.
И Виктория действительно в этот момент собирала вещи.
— Дрейк! Дэю стало лучше! Поэтому мы не можем больше злоупотреблять твоим гостеприимством! Мы уезжаем за город! — закричала она громко, чтобы это слышали все.
В том числе и этот упрямый мужчина, который так старательно ее прогонял.
И уже через день они были в загородном поместье.
И Дэймон Хант, судя по всему, решил сделать все для того, чтобы она его покинула.
Глава 50
Если ты ищешь свет, то в конце концов можешь его найти. Но если ты ищешь тьму, ты всегда и везде будешь видеть только тьму.
Тори медленно поднималась по лестнице на второй этаж, продолжая держать в руке букет полевых цветов.
— Если ты думаешь, что я буду бежать к тебе по первому зову, ты ошибаешься, Дэй, — громко объявила она, заходя в его спальню.
Тори подошла к столу и поставила в вазу свежие цветы.
— Ты опять их принесла? — недовольно спросил Хант.
— Да.
— Они воняют. Убери их.
— Они пахнут восхитительно! Это те же, что я приносила вчера. Когда ты спросил, чем так вкусно пахнет в комнате, — она улыбнулась и посмотрела на нахмуренного Дэя. — Ты чего недовольный?
Потому что тебя, черт возьми, долго не было!
В нем остался страх. Дэймон боялся, что с ней что-нибудь случится, и он не сможет ей помочь… Именно поэтому Хант чувствовал себя более спокойно, когда Тори была рядом.
В нем вообще все было по-другому. Внутри все ощущалось иначе.
За эту неделю, что они провели здесь, он научился узнавать Тори по шагам. Легким, невесомым, но быстрым.
Почему я никогда не обращал внимания на то, что она быстро ходит?
Он научился узнавать ее настроение лишь по голосу… Вот сейчас она улыбалась. Дэй не видел это, он это чувствовал.
А еще он слышал перешептывания слуг и его раздражало, что прислуга о нем сплетничает. Герцог начал замечать те вещи, на которые просто раньше не обращал внимания.
Предметы были лишь очертаниями, и то при ярком свете… Когда же наступал вечер, он совсем ничего не видел.
— Почитать тебе?
— Я не ел. И хочу поесть.
— Ты прогнал служанку с едой! — возмутилась Виктория.
— Я передумал!
Девушка застонала и пошла к двери.
— Я говорю, Тори, ты всегда можешь уехать с Роэном.
— Мне иногда кажется, Дэй, что, если бы пострадал твой язык, пользы бы было больше! — парировала, улыбаясь, Тори.
Хант засмеялся.
— Ошибаешься, милая. Если бы ты знала, что этот язык умеет делать, ты бы так не говорила. Ты бы умоляла вылечить его.
В комнате на мгновение повисла тишина.
А потом по коридору послышались ее быстрые шаги.
Смутилась? Черт! А это надо только видеть!
Он скучал по ней. По губам, по телу, по ее мягким волосам… Но она не подходила к нему. Не целовала. И от этого он злился еще больше.
Почему?
Последний раз ее пухлые губы целовали его неделю назад, еще в Лондоне. И он дико тосковал по ней.