ернут боевые порядки, построятся в колонну и двинутся в свои казармы.
Но время шло, а команды не поступало. Вместо нее слабый ветер донес отдаленный глухой шум откуда-то с севера. Майор прислушался. Шум то затихал и пропадал, словно его и не было, то нарастал и слышался все более отчетливо.
Майор оглянулся. Рядом с ним, прижавшись к березе, стоял такой же широкоплечий, как и сам он, разведчик Крутко. Тот почувствовал на себе взгляд командира и повернул голову.
— Слышишь? — шепотом спросил Щука.
— Похоже, техника… Наверно, наши подтягиваются?
Щука задумался: «Какие наши? Железная осталась южнее. Разве какая-нибудь часть тридцать седьмой дивизии?»
За лесом по-прежнему что-то гудело и фыркало. Но шум этот не нарастал и не утихал. И вообще, как казалось отсюда, с опушки, не перемещался.
— Не разберешь, — прервал мысли командира Крутко.
Щука вернулся в бронемашину, развернул карту, нашел точку своего месторасположения: лес за полем тянулся на запад и север на многие километры, но в том месте, откуда доносился шум, вправо и влево от дороги, связывавшей Лиду с Воложином, простиралась полоса старой вырубки. Здесь вполне могла разместиться боевая техника противника. Майор собрал разведчиков.
— Вот здесь, товарищи, стоим мы, — ткнул он травинкой в зеленый завиток на карте. — А из этого квадрата доносится шум. Наша задача следующая. Если это наши — узнать, кто они, и установить с ними связь. Если противник — как можно быстрее получить самые точные данные о его составе и замыслах. На задание пойдут пять человек. Старший — сержант Линьков.
— Есть, товарищ майор! — отозвался коренастый круглолицый разведчик.
— Выступайте немедленно. Поле за лесом переползете, а в молодняке держитесь ближе к опушке, — продолжал Щука. — Ни в коем случае сами в бой не ввязывайтесь. Наверно, все же на вырубке — свои. А если это враг — действуйте смелее, берите «языка» и сюда. Мы вас прикроем.
Получив задание, Линьков быстро отобрал самых проворных бойцов, проверил их вооружение и, не теряя ни минуты, повел за собой. Люди шагнули в чащу и пропали, словно растворились в ней.
Щука еще некоторое время прислушивался, затем приказал:
— Подготовиться к обороне.
В ход пошли лопаты. Вскоре опушка превратилась в позицию, подступы к которой можно было надежно прикрыть автоматным и пулеметным огнем.
ШУМ НА ВЫРУБКЕ
Сержант Линьков быстро продвигался вперед. Прошли с километр, приблизились к полю. Линьков разбил людей на пары и, указав каждой направление, пополз в густую рожь.
Он полз по полю долго. Шум нарастал с каждой сотней метров. И вдруг впереди послышалась громкая немецкая речь.
Если бы сержант наткнулся на какой-нибудь валун или поблизости от него разорвался снаряд, он не оторопел бы так, как сейчас.
«Так вот чья техника гудит впереди!» — молнией пронеслось в голове Линькова. Он был опытный разведчик, воевал с белофиннами, не раз ходил к ним в тыл. Доставал «языков». Сутками просиживал, зарывшись в снег возле дорог. Ему приходилось бывать во всяких переплетах. Он привык ко всяким неожиданностям, и эта захватила его врасплох лишь на миг. Он мгновенно приготовился к прыжку, к схватке, к тому, что если вдруг придется сцепиться, то он, Линьков, дешево свою жизнь не отдаст.
Но немцы ничем больше себя не проявили, и сержант понял, что это патруль охраняет технику.
Прошло еще немного времени, и немецкая речь послышалась уже в стороне. Линьков позволил немцам отойти еще подальше и подал условный сигнал. Ответ последовал немедленно. Теперь сержант действовал уже совершенно уверенно. Как мышь проскочил он через полоску ржи и углубился в кустарник. Прополз еще метров двести и увидел серые коробки вражеских танков. Между ними то и дело сновали люди. Линьков отползал вправо, влево и везде — танки, танки, танки…
«Сколько же их тут? Если они все ударят по дивизии с тыла…» — с тревогой думал сержант.
Приказ комбата Линьков почти выполнил. Он имел уже определенное представление о численности врага и о его технике. А надо бы еще узнать, почему немцы стоят? Почему не продвигаются? Чего они ждут? И тут сержант вспомнил о тех патрульных, голоса которых услышал на опушке вырубки. «Уж они-то наверняка что-нибудь знают», — подумал сержант и, не теряя времени, повернул обратно к полю. Теперь нужно было как можно скорее собрать всю группу.
В поле у разведчиков были одни сигналы, в лесу — другие. На опушке Линьков сложил ладони рупором и глухо простонал, как стонут витютни. Это был сигнал сбора. Но ответ сержант получил не сразу. Ему пришлось повторить сигнал трижды, прежде чем послышался отклик. Разведчики рассредоточились на вырубке, и собрать их было не так-то просто.
Наконец все они, тяжело дыша, полукругом легли перед сержантом.
— Где патруль? — полушепотом спросил Линьков.
Разведчик Семин, приползший последним, молча указал рукой в сторону:
— Туда надо идти.
— Нет! Будем ждать здесь, — уверенно сказал Линьков и быстро поставил задачу каждому из пятерых.
Расчет сержанта оказался правильным. Прошло минут десять, и на опушке послышались шаги патрульных. Немцы изредка о чем-то вполголоса переговаривались. Они, очевидно, чувствовали себя в полной безопасности. Линьков наблюдал сквозь орешник. Он подпустил их шагов на десять и тихо свистнул. И в тот же момент из-за куста выскочил проворный, как кошка, Семин и что было сил ударил валежиной одного из гитлеровцев по голове. Валежина хрустнула, гитлеровец как мешок повалился на траву. Его напарник на мгновение опешил, но и этого было достаточно, чтоб на него с двух сторон навалились наши бойцы. Фашиста свалили на землю, вырвали у него из рук автомат, всунули в рот чехол от лопатки и, не теряя ни секунды, потащили в рожь.
— И этого тоже берите! — приказал Линьков и, подобрав немецкий автомат, поспешил за своими товарищами.
Остановку сделали посреди поля. Сержант внимательно осмотрел фашиста, которого ударил Семин, перевел взгляд на разведчика и укоризненно покачал головой.
— Разве так надо? Надо бы легонько. А ты!..
Разведчик виновато улыбнулся.
— Не рассчитал малость. Да он очухается. Валежина-то трухлявая была…
— Ладно, там разберемся, тащите обоих, — приказал Линьков и двинулся дальше. Но не успел он сделать и десятка шагов, как за спиной у него послышался гул и лязг. Сомнений не было: немцы, сделав на вырубке остановку, снова двинулись вперед по дороге, ведущей в Ошмяны.
Линьков и его группа прибавили шагу, почти побежали. К своим они добрались тогда, когда левее их, на дороге, загремели выстрелы. Разведбат встретил противника ружейным и пулеметным огнем.
Пленных доставили к комбату. Майор Щука посмотрел на них пристально и, указав на того, который так еще и не пришел в сознание, сказал Линькову:
— Плесните на него водой.
Линьков снял с пояса фляжку и облил гитлеровцу лицо. Тот застонал, открыл глаза и уставился на майора.
— Дай ему отхлебнуть глоток, — посоветовал Щука и развернул солдатские книжки пленных. Потом присел на корточки и, вырвав из своей полевой книжки лист, написал донесение:
«Веду бой с передовыми танковыми частями противника западнее Ошмяны. Захвачены пленные… В районе Ошмяны находится разведка 50-й стрелковой дивизии. Части этой дивизии после ночного марша сегодня утром сосредоточились в лесу в районе Куренец (10 км севернее Вилейки)».
Потом передал исписанный лист Линькову и приказал:
— Бери мотоцикл и лети в штаб дивизии. Вручи начальнику штаба. Скажи, пленных пришлю чуть позднее, как только подойдут основные силы батальона. А сейчас и сопроводить-то их некому.
СЛЕДОМ ЗА ПЕРВЫМ ЭШЕЛОНОМ
В назначенное время Барбашов появился в комендатуре. На пороге он столкнулся с Анищенковым.
— Машина и люди готовы? — с ходу перешел к делу Барбашов.
— Готово все, — ответил капитан и пропустил старшего политрука вперед.
Они пошли по узкому коридору.
— Как думаешь догонять полк? — спросил Анищенков.
— Поеду на Воложин. Кого-нибудь встречу. Должна же хоть какая-нибудь служба на маршрутах быть.
— Вряд ли. Неясно всё, — озабоченно сказал Анищенков. — Что дальше будет?
— Известно что. Подтянем войска из внутренних округов, соберемся с силами, и от Гитлера только пыль полетит! — ответил Барбашов.
— Не очень что-то на это похоже, — вздохнул Анищенков. — Сводку слышал?
— Слышал. Ну и что?
— А то… В начале сообщения говорится о боях на гродненском и каунасском направлениях, а в конце уже говорят, что за Каунас и Гродно идут бои. Вот оно что…
— Ничего. День-два — и все войдет в норму. Финская тоже не ахти как началась, — уверенно проговорил Барбашов. — Пойдем. Давай людей. Давай Знамя. У меня тоже времени в обрез.
Анищенков молча распахнул обитую дерматином дверь и жестом пригласил Барбашова зайти в комнату. Знамя дивизии находилось здесь. Возле него с автоматом в руках стоял рослый красноармеец. Здесь же в полном снаряжении, с оружием сидели бойцы. Увидев командиров, встали.
— Теперь вами будет командовать старший политрук, — сказал Анищенков. — Чтобы порядочек был! Сухой паек цел?
Барбашов внимательно разглядывал своих новых подчиненных. Большинство из них были ему знакомы: не раз приходилось проводить с ними политинформации. Ближе всех стоял долговязый, веснушчатый боец Ханыга. Его Барбашов знал давно, еще с финской. Их вместе награждали. Барбашова — орденом Красного Знамени, а Степана Ханыгу — медалью «За отвагу». Награду Ханыга получил за то, что вынес с поля боя раненого товарища.
Рядом с Ханыгой стоял красноармеец в очках. Михаил Чиночкин. До армии он преподавал математику, мечтал о научной работе. Весной его призвали на переподготовку. Как Чиночкин попал в знаменное отделение, Барбашов не знал.
Тут же в строю — Кунанбаев, юркий, сметливый красноармеец. Одно время он даже был связным у Барбашова и не раз прибегал к нему на квартиру.