Ответы Щуке давал высокий, чернявый ефрейтор. Мешая русские слова с немецкими, он объяснил, что их взвод выделен из хозяйственного подразделения 53-го армейского корпуса и специально был послан по деревням для сбора коров и лошадей, что отобранный у крестьян скот они собрали на скотном дворе, а сами остались в Липовичах лишь потому, что накануне крепко перепились и не хотели в таком виде являться в свое подразделение.
— Откуда взялся тут ваш корпус? — прервал Щука объяснения ефрейтора.
— Нам было приказано сменить войска двадцать четвертого танкового корпуса, — ответил ефрейтор.
— А куда направлен танковый корпус? — снова спросил Щука.
Ефрейтор развел руками, а потом приложил их к груди. Он с удовольствием ответил бы и на этот вопрос, но куда повернули танкистов, ему неизвестно.
Разведчики тем временем осмотрели дом, вытащили оттуда уцелевшее оружие и еще четырех раненых солдат, оказали им помощь, после чего всех пленных погрузили в машину.
Вокруг разведчиков начали собираться местные жители. На площадке перед домом состоялся импровизированный митинг. Щука рассказал колхозникам о временных трудностях, какие испытывает Красная Армия, поклялся от имени своих бойцов в том, что Красная Армия еще вернется в эти места, что врага, какой бы сильный он ни был, она разобьет. И попросил колхозников помочь его части с продовольствием.
Колхозники слушали майора затаив дыхание, поглядывали на бронемашины, на грузовик, в котором сидели пленные, и тут же решили поделиться с бойцами всем, чем располагали. Через час, погрузив на машины мешки с картошкой, хлебом, салом и другой снедью, разведчики направились в расположение дивизии.
Уже совсем рассвело, вся окрестность была видна как на ладони, и оставаться в Липовичах дальше было небезопасно. А впрочем, и делать разведчикам тут было нечего. Задание, возложенное на них командованием, они выполнили.
ПОСЛЕДНИЙ БРОСОК
Кунанбаев вернулся только под вечер. Он приполз с противоположной стороны, весь вымазанный грязью, в изорванной гимнастерке, но довольный, что выполнил задание.
Барбашов и Ханыга чуть не задушили его от радости.
— Все видел, все знаю, — для начала коротко доложил Асхат.
Барбашов снова развернул карту. За день она высохла, и теперь с ней вполне уже можно было работать…
— Покажи, как добирался до деревни, — попросил Барбашов.
Кунанбаев долго смотрел на зеленые квадраты, вертел головой, потом вытер рукавом гимнастерки пот на лбу и вздохнул:
— Что-то я по-немецки не понимаю. Вот Чинкин, тот сейчас бы все показал.
Барбашов добродушно улыбнулся:
— На названия не обращай внимания. Покажи, какими перелесками крался. Можешь?
Кунанбаев снова склонился над развернутым листом. На этот раз изучение только что проделанного маршрута было гораздо более тщательным. Зато и ответ, последовавший за ним, прозвучал конкретнее и убедительнее.
— Я, товарищ старший политрук, вам так все объясню. Зачем карта? — смущенно проговорил Асхат. — Перелески разные, они тоже по-немецки.
— Ну давай так, — улыбнулся Барбашов.
— В поле немцев нет. А за полем у самого леса немцы строят дот, — доложил Кунанбаев. — Я к ним подполз совсем близко, видел, как они устанавливали мины и натягивали колючую проволоку.
— Здесь по опушке они тоже проволоку тянули, — заметил Барбашов и показал, как это выглядит на карте.
— Это одна и та же проволока, — уверенно сказал Кунанбаев. — Они потом как раз сюда пошли. Потому что тут лес. А там, за лесом, большая поляна.
— Вполне возможно, — согласился Барбашов и провел на карте карандашом четкую линию. — Ну, а что дальше за лесом?
— Я там не был, но там стреляют, — доложил Кунанбаев. — Пулеметы стреляют. Минометы стреляют. Винтовки тоже стреляют.
— Это и отсюда слышно, — подтвердил Ханыга.
— А в деревне? — спросил Барбашов.
— В деревне я тоже не был.
Барбашов и Ханыга переглянулись.
— Ну, а наблюдал за ней?
— Очень долго наблюдал. Людей там нет. Одна собака пробежала. Потом одна женщина на огород зашла, и больше людей нет.
— Попрятались, наверно, все. А немцы в деревне есть?
— Нет.
— Странно. Что еще видел?
— Когда полз назад, видел орудия, в окопах стоят, и расчеты видел. Это вот там, справа от нас, — указал рукой Кунанбаев.
— Какие орудия, противотанковые? — попытался уточнить Барбашов.
— Нет, скорее гаубицы. Стволы совсем кверху.
— Похоже, это полковая артиллерия на позициях, — определил Барбашов. — Значит, передний край у них правее от нас проходит ближе к реке. Вот почему в том направлении и стрельба слышна глуше.
Несколько минут Барбашов молча, сосредоточенно разглядывал карту. Потом аккуратно свернул ее, как делал это всегда, убрал в полевую сумку и огляделся. В вечернем небе над рекой вереницей летели гуси. Заходящее солнце обдало их холодным, тускнеющим румянцем. И от этого крылья и грудки птиц заалели. Гуси летели, то опускаясь, то поднимаясь и оглашая окрестность тревожными криками. Похоже было, что они кого-то искали, кого-то звали, но не могли дозваться и летели дальше. Стрельба, как показалось Барбашову, немного стихла, но, как только птицы появились над лесом, возобновилась с новой силой. Ударил пулемет. На фоне туч мелькнули колючие огоньки трассы. Стая сразу же смешалась. Трасса качнулась и подвинулась к птицам ближе, потом резанула клубящийся в воздухе живой хоровод пополам и уже не угасала до тех пор, пока птицы не разлетелись в разные стороны.
Барбашов взглянул на бойцов. Приподнявшись на руках, они с тревогой наблюдали за тем, что творилось в небе. Только тогда, когда последние птицы скрылись за деревьями и пулемет, сердито гавкнув, словно собака, замолчал, бойцы облегченно вздохнули.
— Так ведь и думал, что сшибут. Аж дух захватило, — взволнованно проговорил Ханыга. — Вот сволочи, гуся им нашего подавай!
— Подавились бы они этими гусями! — сквозь зубы процедил Барбашов. — А я смотрел на этих птиц и почему-то наших ребят вспомнил. И Федора Васильевича, и Чиночкина, и ростовчанина, и тех остальных. А почему — не знаю.
— Да, скольких мы потеряли, — вздохнул Ханыга. — А какие были хлопцы… Я вот иногда думаю. Ну почему так получается? Разные гады на земле живут, а хорошие люди, значит, гибнут?
— Детский это вопрос. Хотя и мне он не раз на ум приходил, — сказал Барбашов и встал. — Пойдемте. Последний бросок остался. Через пару часов у своих будем. Ноги, товарищи, на месте не стоят.
Бойцы проворно поднялись за своим командиром.
Солнце село, и над землей сгущались мерцающие голубизной сумерки. Дохнуло сыростью. Из-за леса донесся гул танков. Было похоже, что немцы готовятся к ночному броску и предварительно стягивают в низине свои силы. Бойцы, пригибаясь к земле, пробирались вдоль кустов, густо разросшихся по опушке молодой березовой рощи. Шли гуськом, друг за другом, впереди Барбашов, за ним Ханыга, последним — Кунанбаев. Шли, чутко прислушиваясь к далеким и близким шорохам, напряженно вглядываясь в мерцание теней, волнами перекатывающихся от опушки к полю и дальше над золотистыми усами полутораметровой вызревшей за лето ржи.
Гул танков нарастал. Барбашов прибавил шаг. Надо было во что бы то ни стало опередить немцев и незаметно скрыться во ржи. Подошли к краю опушки. На фоне зари ломаной линией мелькнули крыши домов. Миновали кусты. И в тот же момент с противоположной стороны опушки на дорогу вывалился танк, угловатый и приземистый, с короткой пушкой и черным крестом на борту. Он двигался на большой скорости, оставляя за собой шлейф дыма и грязи, непрерывно вылетающих из-под гусениц.
Барбашов с досадой поморщился.
«Не успели малость», — подумал он и обернулся к бойцам.
— Ложи… — хотел было скомандовать он. Из танка вырвался короткий всплеск огня. В спину Барбашову ударило чем-то горячим и острым.
«Что это? — подумал Барбашов и схватился за ветки. — Но ведь и раньше стреляли. Ведь свои совсем рядом…»
Боль обожгла тело с новой силой и безжалостно бросила Барбашова на землю. До слуха донесся дробный звук пулемета. «Значит, я ранен! — мелькнула догадка. — Но ведь мы же почти у цели!» Он попытался приподняться на руках. Но руки не сдержали ставшее вдруг непомерно тяжелым тело, и он ткнулся лицом в траву. Тогда он попробовал приподнять голову, чтобы увидеть бойцов. И тоже не смог. Голова налилась свинцом. Но Барбашов не сдался. Он сжал пальцы, напряг руки, превозмогая боль, повернулся на бок и глянул перед собой. Ханыги и Кунанбаева не было видно. Перед глазами плыли большие красные гуси. «Откуда они здесь?» — невольно подумал Барбашов и вдруг понял, что это вовсе не гуси, а знамена. Необозримое море развевающихся красных знамен. И только нет среди них Почетного революционного Знамени ЦИК, врученного 24-й Железной дивизии.
— Оно здесь! Оно у меня! Ханыга! Кунанбаев! Да возьмите же его! — собрав последние силы, закричал Барбашов.
Но его никто уже не слышал. Рядом с ним, уткнувшись лицом в траву, лежал Ханыга. Чуть поодаль, раскинув руки, будто в последний раз меряя землю, навечно успокоился Кунанбаев.
— Поднимите Знамя! — еще раз, уже совсем тихо, прошептал Барбашов. — Поднимите! Ведь я не могу идти!
Красные знамена взвились в воздух и улетели вслед за крикливой стаей гусей. Над опушкой сгустилась ночь.
…И ОПЯТЬ МАНЕВР
9 июля генерал Галицкий неожиданно повернул полки Железной, продолжавшие отход в южном направлении, на юго-восток. Основанием для такого маневра послужили показания пленных, захваченных накануне разведчиками майора Щуки и 168-го стрелкового полка. Эти показания убедили Галицкого в том, что выдвигавшийся с запада из-под Барановичей к линии фронта 53-й армейский корпус гитлеровцев должен будет сменить в районе юго-восточнее Бобруйска части 24-го танкового корпуса. Здесь комдив и решил прорвать линию фронта и соединиться с действующими частями Красной Армии, В тот же день в новом направлении движения Железной комдив выслал разведку.