С созданием Одесского оборонительного района по-новому стали называться должности еще некоторых знакомых читателю лиц, хотя круг их обязанностей оставался, по существу, прежним. Комбриг В. П. Катров, например, стал заместителем командующего ООР по военно-воздушным силам (звучало это громко, но ВВС оборонительного района составлял все тот же один 69-й истребительный авиаполк), генерал-майор А. Ф. Хренов — помощником командующего ООР по оборонительному строительству.
Относительно себя я узнал, что являюсь также заместителем начальника штаба ООР. Другим заместителем Г. Д. Шишенина на его новом посту стал капитан 1 ранга С. Н. Иванов, но не по совместительству, как я, а с освобождением от прежней должности. Начальником штаба военно-морской базы вместо него был назначен капитан 3 ранга К. И. Деревянно.
В Одессе тогда не очень заботились об официальном оформлении назначений и перемещений, которые решались на месте. В телеграмме из Севастополя, где сообщалось об утверждении Г. Д. Шишенина начальником штаба ООР, говорилось: "Вместо Шишенина генерал Софронов назначит сам". Эта телеграмма пришла дня через два после того, как я выполнил устное распоряжение взять бразды правления штабом в свои руки. А приказа о своем назначении начальником штарма Приморской, насколько помню, тогда вообще не видел.
Командарм высказал пожелание, чтобы я, во всяком случае пока не станет немного спокойнее на фронте, никому не передавал оперативный отдел. Таким образом, за мною остались и главные из прежних обязанностей.
Обстановка действительно требовала, чтобы у кого-то концентрировались все данные о фактическом положении дел на нашем фронте. Я непрерывно впитывал в себя эти данные из всех возможных источников, не полагаясь на одни донесения, "аккумулировал" их и постоянно спрашивал себя: все ли знаю, точно ли знаю? Понял: это важнейшая моя задача — держать теснейшую связь с секторами обороны, всегда быть в состоянии доложить обо всем, что там происходит и может произойти.
Естественно, мне и раньше требовалось быть в курсе всего, что касается управления войсками, использования кораблей и авиации, распределения боеприпасов, изыскания резервов. Тут вникать во что-то новое не пришлось. Просто стало больше прав, самостоятельности — многое мог решать сам.
Но у начальника штарма хватало и других дел, о существовании которых я за последние недели, занятый только непосредственно фронтом, почти забыл. Приходили со своими вопросами и медики, и финансист, и представители остальных служб. Тыловики продолжали эвакуацию не нужного для обороны имущества, и этому тоже надо было уделять внимание. Ждали утверждения разные планы, заявки, акты. Казалось, война, а тем более обстановка осажденного города, заставит людей писать меньше бумаг. Однако хозяйственники оставались верны себе: если уж АХО что принимал, передавал или списывал, то по всей форме!
Не спорю, вероятно, так и следовало делать. Но, вынужденный заниматься и "небоевыми" вопросами, я с завистью вспоминал выдержку Гавриила Даниловича Шишенина, которому все это, может быть в силу многолетней привычки, как будто не так досаждало.
* * *
Когда усилились вражеские воздушные налеты, штаб Приморской армии переселился — еще до создания ООР — из дома Строительного института в оборудованное рядом подземное помещение.
Заботами генерала Чибисова старое хранилище коньячного завода было превращено к тому времени в хорошо оснащенный командный пункт, имевший даже автономный источник электроэнергии и прикрытый снаружи бетонным колпаком. Оперативному отделу и разведчикам отвели "третий этаж", считая сверху, так что мы оказались дальше всех от поверхности земли. Наш отдел получил большую комнату-каземат, а для меня отгородили фанерой "каюту", где поместились рабочий стол, койка, телефоны.
Вентиляция исправно подавала свежий воздух, но все равно сильно чувствовалась застарелая сырость. С поверхности не доносилось никаких звуков (не слышны были даже близкие разрывы бомб). Если долго не выходить наверх, терялось представление о времени дня.
В каземате никогда не выключался электрический свет, постоянно звонили телефоны. Отдыхали урывками — когда придется. Тот, у кого появлялась возможность поспать час-другой, располагался на устроенных в этой же большой комнате нарах. А когда такой возможности не было, сгоняли усталость под душем, благо он находился рядом, на том же этаже подземелья.
Заботу о том, чтобы люди все-таки регулярнее отдыхали, не забывали пообедать, — словом, о поддержании работоспособности личного состава, взял на себя батальонный комиссар П. И. Костенко, назначенный в оперативный отдел военкомом.
После того как ушел из штаба В. Ф. Воробьев и его должность перешла ко мне, начальником 1-го отделения стал майор М. Ю. Лернер. Его помощником оставался старший лейтенант Н. И. Садовников, на котором держалась текущая оперативная документация. Садовникову реже, чем кому-либо, удавалось выбираться наверх.
Зато наши направленны — капитаны К. И. Харлашкин, И. Я. Шевцов и И. П. Безгинов — проводили большую часть времени в войсках. Харлашкин был прикреплен к Восточному сектору, Шевцов — к Западному, Безгинов — к Южному. Понятно, не исключались в экстренных случаях задания и по другим направлениям. Но обстановку в своем секторе каждый был обязан знать досконально.
Со временем направленцы освоились в секторах так, что могли и ночью, без всяких проводников, добраться до любого батальона. Через этих офицеров штарм и командование армии во многих случаях получали самые точные и достоверные данные о положении на отдельных участках фронта, быстро узнавали о конкретных нуждах частей и подразделений, обо всем, что требовало немедленных решений и действий.
После Одессы мне довелось быть начальником штаба армии в Севастополе, а затем в Сталинграде. В специфических условиях борьбы за эти города было крайне важно гибко управлять войсками, а следовательно, своевременно учитывать даже незначительные на первый взгляд изменения обстановки. И я часто вспоминал одесский опыт, немалому в этом отношении научивший. Методы штабной работы, управления войсками, складывавшиеся в боях за Одессу, остались на вооружении, продолжая совершенствоваться.
У нас был хороший контакт с размещавшимися по соседству штабными разведчиками. Начальник разведотдела — худощавый, подвижный майор В. И. Потапов — заглядывал ко мне по нескольку раз в день со свежими новостями.
Потапов и его ближайшие помощники капитаны Б. С. Ковтун и А. Н. Леонченко работали инициативно, па-пористо. Они не давали покоя своим коллегам, занимавшимся разведкой в секторах, сами организовывали вылазки за "языками". Источником ценной информации сделался для разведотдела, в частности, радиообмен штабов 4-й румынской армии, который велся так, что нередко позволял раскрыть неприятельские намерения, переброску к Одессе новых соединений, подготовку очередных ударов против нас. Вообще разведчикам удавалось узнавать о противнике немало.
Тогда у нас не проводилось летучек или других регулярных совещаний, приуроченных к определенному времени дня. Все, чем приходилось заниматься, настолько не терпело отлагательства, что ждать какого-то особого часа для выяснения или обсуждения возникавших вопросов не было возможности. Формальности сводились к минимуму. Зато важную роль играли живая связь между отделами, а также со штабами родов войск (почти все они помещались рядом), постоянная взаимная информация, конкретная деловая помощь.
Сплачивали, конечно, сами условия, в которых мы оказались, сознание общей большой ответственности. Но многое зависело от нашего начальника — генерала Шишенина, умевшего создавать вокруг себя атмосферу спокойной (насколько это было возможно в осажденной Одессе) деловитости. Его неизменная корректность, внимательность к мнениям и предложениям других, готовность выслушать подчиненного ободряли и вместе с тем подтягивали людей.
После назначения командующим ООР контр-адмирал Жуков перебрался с КП военно-морской базы к нам на улицу Дидрихсона. Приморцы немного потеснились, и на трех подземных этажах разместились два командующих, два Военных совета, два штаба — оборонительного района и армии. Может быть, и многовато для одесского плацдарма, учитывая, что в строю мы имели тогда не более 35 тысяч бойцов. Но, повторяю, не время было перестраивать всю систему-управления войсками.
Считая самым важным в своей работе все, связанное с оперативным отделом, я не стал, когда был назначен начальником штаба, никуда переселяться из своей фанерной выгородки в подземном каземате. Сюда стекалась вся информация о положении в секторах обороны, на участках отдельных частей, в городе. Сюда прежде всего являлись вернувшиеся с фронта направленны или вызванные оттуда офицеры связи, приходили со своими новостями разведчики.
Да и привык я уже к своему не слишком комфортабельному рабочему месту, где и ближайшие помощники, и связь — все под рукой. А лишний раз подняться к командарму или Шишенину — труд невелик.
Обедать мне теперь полагалось в столовой Военного совета ООР, которую контр-адмирал Жуков и другие моряки называли по-флотски кают-компанией. Она действительно служила руководящему начсоставу ООР и армии не просто столовой, а местом короткого отдыха, товарищеских бесед. Эта маленькая столовая помещалась в домике над нашим подземным убежищем. Так что заодно удавалось побыть немного на свежем воздухе, при солнечном свете.
Если же положение на фронте не отпускало далеко от телефонов, мы с Костенко, Лернером, Садовниковым и па-правленцами, которые оказались в штабе, обедали "у себя дома" — обычно за моим рабочим столом.
За обедом старались говорить о чем угодно, только не о делах. Иногда рассказывал что-нибудь смешное жизнерадостный Харлашкин. А порой, затаив тревогу, вспоминали своих близких, от которых почти никто из нас не имел вестей. Моя семья в то время жила уже в Камышине, на Волге, жена поступила там санитаркой в госпиталь. Но я этого еще не знал, как и жена не знала, что я в Одессе. И мне все еще думалось: не попали ли мои под бомбы у Раздельной?..