А дать в батальон командира должен был штаб армии. Перебрав по памяти возможных кандидатов, мы остановились на майоре пограничнике Шейнине как на самом надежном. Он формировал наш пограничный полк, а затем, передав его Рубцову, стал у него заместителем.
Я знал Касьяна Савельевича Шейнина по Одессе. Там его батальон отличался не раз, а однажды перебрасывался на прерывный участок фронта, где помог восстановить положение. Из разговора с Шейниным запомнилось: на военной службе он, как и я, с девятнадцатого года, в Красную Армию пришел с Путиловского завода…
Получив по телефону приказание явиться на КП армии, Шейнин прибыл из-под Балаклавы так быстро, что было ясно — на сборы не потратил и пяти минут. Он предстал передо мной в безупречно сидящей, перетянутой ремнями шинели с зелеными петлицами пограничника, на груди — автомат и бинокль, на боку полевая сумка.
Я объявил майору приказ: вступить в командование батальоном моряков, который только что сформирован и перебрасывается на машинах в район кордона Мекензи № 1, куда доставят сейчас и его. Сколько будет бойцов, выяснится на месте. Командиры рот назначены с батарей береговой обороны, батальону придаются три танкетки.
Вошел командарм и сам объяснил Шейнину остальное.
— Представитель штаба сектора встретит вас у кордона Мекензи и уточнит задачу и обстановку, — закончил он. — Запомните одно: немцы, прорвавшиеся в наши тылы, должны быть уничтожены.
Вопросов майор не задавал: детали виднее вблизи, а главное и так ясно.
Командарм и я крепко пожали майору руку, пожелали боевой удачи. Наверху его уже ждала машина.
* * *
Отряд кораблей вышел из Новороссийска с таким расчетом, чтобы быть в Севастополе еще до рассвета 21 декабря. Но его задержал сперва шторм, не дававший идти полным ходом, а затем густой зимний туман у берегов Крыма, крайне затруднявший выход на пролегающие среди минных полей севастопольские фарватеры — радиолокаторов флот в ту пору еще не имел.
Прошло утро, вступил в свои права день, а кораблей все еще не было. Чувствовалось, как у севастопольских моряков нарастает за них тревога, передававшаяся и нам. А мы еще не знали, что корабли, маневрирующие где-то в тумане и, очевидно, соблюдающие радиомолчание, не удалось обнаружить высланному им навстречу тральщику и летавшим далеко над морем самолетам.
Над городом ни тумана, ни значительной облачности не было. В таких условиях, среди бела дня в Севастополь уже давно не входил ни один корабль. Обеспечение подхода к осажденному городу отряда в составе двух крейсеров, лидера и двух эсминцев превращалось в целую операцию. Береговые батареи и тяжелые армейские артполки получили приказ всей силой огня подавлять вражескую дальнобойную артиллерию, как только она начнет обстреливать фарватеры. Севастопольская авиагруппа, оказывавшая все эти дни очень действенную помощь нашей пехоте бомбоштурмовыми ударами по атакующему противнику, сейчас держала большинство самолетов на аэродромах в готовности прикрывать корабли.
А бои на суше становились тем временем все ожесточеннее. Из четвертого сектора еще рано утром доложили: на правом фланге немцы в первую же атаку пехоты ввели группы танков. Это был признак того, что враг, не добившись решающего успеха в полосе третьего сектора, по-видимому, опять перемещает центр тяжести главного удара.
Однако третий сектор был оставлен в покое ненадолго. Сильные атаки на всем его фронте возобновились после полудня. В стык разинцев и полка Гусарова, где накануне прорвался батальон, теперь окруженный, но еще не уничтоженный, ломились два фашистских полка…
На правом крыле Севастопольского обвода, во втором секторе, гитлеровцы тем временем ввели в наступление свежую 170-ю пехотную дивизию. Переброску ее с Керченского полуострова наши разведчики установили давно, но в боях, во всяком случае в полном составе, она участвовала впервые.
О состоянии наших войск в боевом донесении, подготовленном в штарме утром 21-го, говорилось следующее: "За четверо суток армия потеряла убитыми и ранеными свыше 5 тысяч человек. В стрелковых батальонах в среднем осталось по 200–300 бойцов… Резервов нет, все введены в бой".
Главные события дня были, однако, еще впереди.
В четвертом секторе, на его правом фланге, на участке, прикрытом, казалось, не хуже, чем соседние, не устояли под вражеским натиском два полка 388-й дивизии. Продвинувшись здесь, противник овладел, в частности, двумя небольшими, но очень важными высотками, запиравшими, пока они находились в наших руках, выход из Бельбекской долины. Заняв их, немцы получали возможность подтягивать силы в направлении станции Мекензиевы Горы.
Ухудшение положения на этом участке было слишком серьезным, чтобы откладывать бой за возвращение утраченных позиций до того, как в строй армии вступит прибывающее с Большой земли подкрепление. Командарм потребовал немедленно организовать контратаку. Вернуть прежний рубеж поручалось тем же двум полкам Овсеенко, усиленным саперным батальоном и еще некоторыми подразделениями. Одновременно принимались меры, чтобы не дать противнику продвинуться на соседних участках. Но контратака успеха не имела…
* * *
Привязанный напряженностью обстановки к средствам штабной связи, то и дело получая доклады, на которые требовалось немедленно реагировать, я не смог подняться наверх, когда корабли с войсками входили, а точнее, прорывались в севастопольские бухты, тем более что командарм уехал встречать командующего СОР и прибывающую бригаду.
Корабли подошли к Севастополю около часу дня.
После того как не состоялась их встреча с тральщиком, который вывел бы отряд на нужный фарватер (туман над морем все еще не рассеялся), вице-адмирал Октябрьский принял решение приблизиться к берегу Крыма южнее Севастополя, ориентируясь по приметному, не закрытому туманом гористому мысу. А затем выйти вдоль побережья, занятого противником, но зато при хорошей видимости, полным ходом на запасный фарватер.
Этот маневр оправдал себя. Вынырнув из тумана, корабли появились вблизи берега неожиданно, а Севастополь был уже близко. Организовать массированный удар с воздуха немцы не успели. Первые группы бомбардировщиков настигли отряд, когда до порта оставалось несколько миль. И ваши "ястребки" уже вступили в охранение кораблей.
Как потом я узнал, в воздухе находился и сам генерал Остряков. Перед вылетом он наказал своим летчикам: сегодня в бои с "мессерами" не ввязываться, за "юнкерсами" тоже не гоняться, а сосредоточиться на одном — разбивать строй бомбардировщиков, не дать им сбрасывать бомбы на корабли.
На этих последних перед Севастополем милях кораблям угрожала и вражеская артиллерия. Ее позиции проштурмовали "илы". По немецким батареям открыли огонь наши. И все же снаряды падали и рвались вокруг кораблей. А узость стиснутого минными полями фарватера лишала моряков свободы маневра, не позволяла применять зигзаг, уменьшающий вероятность попаданий. Оставалось одно выжимать из машин всю возможную скорость.
С бруствера над КП наши товарищи видели грозную картину: море, испещренное белопенными фонтанами от бомб и снарядов, схватки десятков самолетов над ним. И колонну кораблей, прорывающуюся на внутренний рейд, в бухты сквозь огонь, в грохоте боя…
Глядя издали, трудно было поверить, что корабли останутся невредимыми. Особенно концевой, который отстал от других (это был "Незаможник", старый эсминец, имевший меньшую скорость, чем остальные корабли).
Однако, как вскоре стало известно, корабли, да и то не все, получили лишь незначительные повреждения палубных надстроек осколками. Потерь в людях не было. Смелый про-рыв удался вполне! И как ни много сделали для его успеха севастопольские летчики и артиллеристы, следовало отдать должное прежде всего мужеству и мастерству моряков, командиров крейсеров и эсминцев А. М. Гущина, А. И. Зубкова, П. А. Мельникова, П. А. Бобровникова, В. М. Митина.
В бухтах, которые тоже обстреливались, отряд стремительно рассредоточился. Крейсер "Красный Крым" вошел в Южную, остальные корабли повернули в Северную. "Красный Кавказ" — он имел на борту штаб бригады и наибольшее количество бойцов и техники — ошвартовался в Сухарной балке.
Это место высадки давало сейчас двойную выгоду. Во-первых, Сухарная балка благодаря конфигурации ее обрывистых склонов представляла собой мертвое пространстве для неприятельской артиллерии, и те же скалы, нависающие над причалом, затрудняли фашистским самолетам прицельную бомбежку. А во-вторых обстоятельство, в той обстановке немаловажное, — войска высаживались в непосредственной близости к самому напряженному участку фронта.
В соседней Клеопальной балке разгружался лидер "Харьков". Высадка людей, выгрузка техники шли в высоком темпе. Представители штарма, встречавшие подкрепление, рассказывали, как бойцы с полной выкладкой прямо ссыпались по корабельным трапам, все команды выполняли бегом — любо посмотреть…
Так прибыла на защиту Севастополя 79-я морская стрелковая бригада, насчитывавшая около четырех тысяч бойцов.
Треть их составляли моряки. Это была одна из бригад, которые по решению Государственного Комитета Обороны, принятому в октябре 1941 года, формировались из личного состава Военно-Морского Флота (иногда полностью, а иногда, как в данном случае, только с "прослойкой" моряков) для боевых действий на сухопутных фронтах. Эта часть всегда оставалась в Приморской армии олицетворением боевого братства матросов и солдат, сухопутных и флотских командиров.
Командовал бригадой полковник Алексей Степанович Потапов, известный приморцам по Одессе.
Там он, еще в звании майора, возглавлял первый присланный из Севастополя отряд моряков-добровольцев, с которым в ходе жарких боев прорвался в неприятельские тылы и совершил по ним на свой страх и риск дерзкий рейд, вызвав в стане врага немалый переполох. За такое партизанство он заслуживал строгого внушения, однако достоин был и награды за нанесенный противнику урон. И надо сказать, получил и то, и другое.