— Через два-три дня обязательно у вас побываю!
Я уже достаточно знал полковника Ласкина, но, присутствуя при этом, невольно им любовался. Радостно, когда командир, получая новую, в данном случае совершенно неожиданную, боевую задачу, весь загорается ею.
Глядя на него, ощущаешь, как он мгновенно подчиняет ее выполнению все свои внутренние силы, волю, ум.
Чтобы сразу решить, какая артиллерия будет поддерживать Ласкина, командарм пригласил Николая Кирьяковича Рыжи. Было также решено, что 172-я дивизия, все еще имевшая только два стрелковых полка, временно возьмет с собой на новое направление приданный ей в ноябре 31-й Пугачевский полк чапаевцев.
Освобождение Керчи и Феодосии резко меняло обстановку в Крыму. Все мы видели в этом начало полного и, казалось, скорого очищения полуострова от фашистских захватчиков.
Да и само немецкое командование, как теперь известно, довольно пессимистически оценивало ситуацию, в которой оказались его войска б Крыму. "Судьба 11-й армии висела на волоске", — писал впоследствии Манштейн. Он опасался, что советские войска, наступающие с Керченского полуострова, быстро отрежут его армию от перешейка. Да так оно и должно было быть.
Но все это происходило на том этапе войны, когда нашим военачальникам и штабам, в том числе и фронтового масштаба, еще не хватало опыта крупных наступательных операций. Глядя на минувшее с высоты нынешнего дня, видишь и упускавшиеся возможности, и то, как иной раз желаемое принималось за совершившийся факт…
Впрочем, и тогда, в начале января сорок второго года, севастопольцев удивляло, почему после блестящего успеха смелой десантной операции, имея перед собой, особенно на первых порах, относительно немного войск противника, армии Кавказского фронта вдруг задержались у Владиславовки и Коктебеля.
В то же время чувствовалось, что в штабе фронта представляют в слишком уж радужном свете положение севастопольского плацдарма после отражения декабрьского штурма. Из донесений воздушной разведки, отмечавшей передвижение немецких войск в сторону Керчи, или по каким-то еще данным делались поспешные выводы, будто из-под Севастополя отходят основные силы штурмовавшей его неприятельской группировки. И от нас стали требовать решительного наступления на всем фронте СОР.
Признаться, я был тогда рад, что мы подчинены фронтовому начальству все-таки не непосредственно, а через командование Севастопольского оборонительного района. Ему и досталась нелегкая миссия объяснять штабу фронта наши реальные возможности.
Приморская армия, доносил на Кавказ командующий СОР Ф. С. Октябрьский, понесла в декабрьских боях тяжелые потери и в данный момент перейти в решительное наступление не может, "В 79-й стрелковой бригаде, — уточнял он, осталось около 1200 бойцов, а в 345-й стрелковой дивизии — до 2 тысяч…"
40-ю кавдивизию мы вывели из боев в составе 540 человек. В 8-й бригаде морской пехоты не насчитывалось и этого, и вопрос мог стоять не о доукомплектовании ее, а лишь о формировании заново. В двух наших танковых батальонах имелось семь исправных машин. Вдобавок опять стало туго с боеприпасами: почти все доставленные за последнее время снаряды армия израсходовала, отражая двухнедельный штурм.
Прошло некоторое время, прежде чем было наконец признано и подтверждено: основной задачей приморцев остается пока оборона главной базы Черноморского флота. Вместе с тем надлежало готовиться к последующему наступлению, к участию вместе с армиями Кавказского фронта в освобождении Крыма.
Должен сказать, что и в те дни, когда фронт требовал от приморцев невыполнимого, а командование СОР старалось доказать это фронту, мы вели прежде всего на северном направлении — наступательные действия, стремясь вернуть, где можно, рубежи, с которых враг оттеснил нас в декабре. Но восстановить севастопольский плацдарм в прежних границах сил не хватало.
Дивизии Капитохина и Ласкина достигли Бельбека, а местами пересекли долину, проложенную мелкой, но бурливой в зимнее время рекой, закрепившись на некоторых высотах ее правого, северного, берега.
Позиции на Бельбеке вообще-то неплохи. В этом я лишний раз убедился, побывав на "новоселье" у полковника Ласкина. Обрывистый южный склон долины представлял выгодный естественный рубеж. Редко где под Севастополем имели такой, как отсюда, обзор артиллерийские наблюдатели. И отрадно было сознавать, что все-таки это Бельбек. А станция Мекензиевы Горы, где меньше недели назад сидели гитлеровцы, — позади, опять у нас в тылу, на таком же примерно расстоянии от сегодняшнего переднего края, как от нее до бухты.
Но у немцев оставались Мамашай, Аранчи, гора Азиз-Оба… Селение Бельбек, раскинувшееся посреди долины, оказалось в ничейной полосе. Ласкин рассказал, что там живут в подвалах несколько стариков и красноармейцы из боевого охранения, заходя в селение ночью, делятся с ними харчем и табаком.
На правом фланге фронт Севастопольской обороны проходил почти как прежде. В центральной части обвода он тоже сдвинулся ненамного, продолжая опираться на главный рубеж. А здесь, на северном фасе, стал на шесть-семь километров ближе к городу, чем было до 17 декабря. И хочешь не хочешь, приходилось на какое-то время — так тогда думалось — принять это как неприятный, но непреложный факт.
Шок, хвативший гитлеровцев под Новый год, когда они надорвались в своей последней, отчаянной попытке пробиться к бухте и заметно дрогнули, прошел. Перейдя к обороне, противник интенсивно вел инженерные работы, ставил минные и проволочные заграждения, строил доты. С иллюзиями насчет того, будто немцы теперь сами уберутся из-под Севастополя, оставив лишь небольшие заслоны (греха таить нечего — так думали в определенный момент не только некоторые товарищи на Кавказе, но и кое-кто у нас), пора было расстаться.
На фронте СОР, сократившемся с 46 до 35–36 километров, нам противостояло не меньше четырех немецких дивизий — это мы уже знали точно, не будучи пока уверены лишь в присутствии пятой. Эти дивизии по-прежнему имели очень много огневых средств. Никуда не делась и неприятельская дальнобойная артиллерия: об этом напоминала она сама, методически обстреливая дороги в наших тылах и город. В бухте, попав под огневой налет, получил повреждения пришедший из Батуми танкер.
И хотя никто тогда не думал, что оборонять Севастополь потребуется еще долго, надо было браться за укрепление тех позиций, которые наши войска фактически занимали.
Что севастопольские оборонительные рубежи еще могут понадобиться и их следует усиливать, дало нам понять и Верховное Главнокомандование. Причем не директивой, не телеграммой, а практической помощью: в Севастополь прибыла из Москвы особая оперативная группа по инженерным заграждениям, во главе с генерал-майором И. П. Галицким — начальником штаба инженерных войск Красной Армии.
Мы очень обрадовались московским гостям. Тем более что группа, состоявшая из 60 военных инженеров и курсантов, прибыла не с пустыми руками. Она привезла с собой около 45 тысяч противотанковых и противопехотных мин (примерно столько было уже поставлено под Севастополем с начала обороны) и 200 тонн дефицитной у нас взрывчатки. Все это погрузили под Москвой в специальный эшелон, который по "зеленой улице" за три или четыре дня дошел до Новороссийска. А там эти взрывоопасные грузы уже ожидал крейсер.
Как мы узнали, группа Галицкого в том же составе занималась оборудованием инженерных заграждений на Западном фронте, на подступах к столице. Это был коллектив энтузиастов своего дела, сплоченных выполнением срочных и ответственных заданий, умевших работать целеустремленно, напористо. Они и в дороге не теряли времени даром, успев по картам детально изучить местность вокруг Севастополя.
Получив от меня последние данные о том, как проходит линия фронта, генерал Галицкий и начальник штаба группы полковник Леошеня к исходу того же дня представили Военному совету план первоочередных работ по укреплению позиций армии взрывными заграждениями, согласованный с генералом Хреновым.
Когда план был утвержден, командарм спросил, скоро ли можно приступать к его реализации.
— Сегодня же ночью, — доложил начинж армии полковник Кедринский. Инструкторский состав московской группы распределен по участкам и ознакомился с ними, команды саперов выделены. Подвезти необходимое количество мин успеем.
Работы велись каждую ночь, нередко под вражеским огнем, силами армейских саперов, только что вернувшихся к своему прямому делу (несколько дней назад они сражались в боевом строю пехоты). Руководили инструкторы-москвичи. Одновременно Галицкий, Леошеня, Хренов, Кедринский и их помощники готовили план инженерно-заградительных мероприятий второй и третьей очереди. Он предусматривал создание плотных минных полей на всех танкоопасных направлениях и прикрытие противопехотными препятствиями всего переднего края, кроме участков, которые сама природа защитила крутыми каменными откосами. Намечалось также поставить взрывные заграждения перед ключевыми позициями в глубине обороны — на Инкерманских высотах, у Сапун-горы.
Этот расширенный план, правда, уже не обеспечивался имевшимися минами и другими инженерными средствами и зависел от дальнейшего поступления их с Большой земли или увеличения местного производства. (И значительно раньше, чем все намеченное могло быть осуществлено, московская "группа из Севастополя отбыла — штаб фронта добился переброски ее на Керченский полуостров для укрепления Ак-Монайских позиций.)
Руководители группы были очень загружены; ночью — с саперами на передовой, днем — там же на рекогносцировках или за расчетами над картой. В штарме они появлялись ненадолго, и все же крупные военные инженеры, многое видевшие и знавшие, вносили в жизнь на армейском КП заметную свежую струйку.
На наш изолированный плацдарм нескоро доходила информация о подробностях боевых действий на главных фронтах. А эти товарищи только что участвовали в обеспечении обороны Москвы. Послушать их даже накоротке было интересно и полезно.