в нем.
Слева что-то извивалось. Корчилось. Что-то слишком толстое и вертикальное, чтобы оказаться змеей. Каким-то образом это проползло сквозь стенд с полотенцами, даже не коснувшись покупателей, которые прижались к полкам, лишь бы оказаться подальше от меня.
Очевидно, я устроила им такое шоу, что с них хватило головной боли, причиной которой я стала.
Справа что-то поспешно удирало сквозь туман на полу там, где он сгустился больше всего. Это что-то поспешило ко мне, я подорвалась на ноги и потащила Эмму за собой. Копы отпрянули назад, не понимая, что опять произошло.
Эмма освободилась от моей хватки, ее глаза были широко распахнуты от ужаса. И тогда я замолчала. Больше не могла кричать, но и не могла прекратить это. Не могла остановить ни крик, ни боль, ни уйти от взглядов или убраться от тумана, или от жуткого движения в нем. Но что самое худшее, я была убеждена, что тот ребенок — тот бедный маленький мальчик в инвалидном кресле — умрет.
Скоро.
Смутно поняла, что закрыла глаза. Попыталась отрешиться от всего вокруг.
Вслепую потянулась, отчаянно желая выбраться из тумана, который не могла почувствовать. Больше не могла видеть. Руками прикоснулась к чему-то мягкому и высокому. Чему-то, что не смогла определить. Взобралась на это, карабкаясь вверх по горке материала.
Свернулась клубочком, прижав плюшевое изделие к груди одной рукой. Гладила его второй снова и снова. Цеплялась за это воплощение физической реальности, которая существовала для меня.
Больно. Я чувствовала боль. Горло болело.
Пальцы стали влажными. Липкими.
Что-то сжало мою руку. Потащило вниз.
Я боролась. Кричала. Терпела агонию.
Острая боль прострелила ногу, затем огонь вспыхнул под кожей. Я моргнула, сфокусировавшись на знакомом, посеревшим от тумана лице. Тётя Вэл. Эмма стояла за ней, по всему ее лицу были потеки от туши. Тётя Вэл сказала что-то, чего мне не удалось расслышать. И внезапно мои веки налились тяжестью.
Меня накрыло новой паникой. Я не могла пошевелиться. Не смогла открыть глаза. Но голосовые связки все равно были натянуты. Мир замыкался на мне, темный и ограниченный, не неся в себе ничего, кроме хриплого крика, до сих пор рвущегося из моего саднящего горла.
Новая темнота. Чистая. Больше никакого серого.
Но я все равно кричала…
* * *
Мои сны напоминали хаос: конечности, с помощью которых я пыталась вырваться; хватка на теле такой силы, что оставляла синяки; витающие тени. И сквозь все это слышался непрерывный визг, превращающийся в хриплое эхо, но больше не приносящий боли.
* * *
Свет проникал через закрытые веки, окидывая мир красным свечением. Воздух казался неправильным. Слишком холодным. У него был неправильный запах. Слишком чистый.
Я распахнула глаза, но пришлось поморгать несколько раз, чтобы сфокусироваться. Язык казался высохшим, напоминающим наждачку во рту. Я ощущала странный привкус, и каждая мышца в теле болела.
Попыталась встать, но руки не послушались. Не смогли функционировать. Они оказались привязанными к чему-то. Пульс зашкаливал. Дернув ногами, поняла, что и они несвободны.
Нет! Сердце забилось, я пошевелила руками и ногами, затем дернула ими влево и вправо, но смогла сдвинуть лишь на пару сантиметров в каждую сторону. Я была привязана к кровати за запястья и лодыжки и не могла даже сесть. Не могла повернуться набок. Не могла приподняться на локтях. Не могла даже почесать нос.
— Помогите! — закричала я, но горло издало лишь сиплый звук, лишенный каких-либо гласных или согласных. Снова поморгала, повернула голову в одну сторону, затем в другую, попыталась собраться с мыслями.
Комната оказалась настолько маленькой, что могла вызвать приступ клаустрофобии. Пустая, за исключением меня, видеокамеры в углу и высокого жесткого матраса подо мной. Стены из белого шлакобетона были стерильными. Окон я не увидела, как и пола, но декор и запах антисептика давали прекрасное представление.
Больница. Меня привязали к кровати в больнице. Оставив одну.
Ситуация напомнила одну из видеоигр Эммы, где персонаж просыпается в странной комнате без воспоминаний о том, как он в ней очутился. Вот только в настоящей жизни в углу никто не стоял с ключом от моих оков и написанным на пергаменте советом о том, как выжить.
К счастью, не было здесь также и монстров из видеоигр, выжидающих, как бы сожрать меня в случае проигрыша, потому что, пусть кто-то и оставил мне пистолет, я не знаю, как им пользоваться.
Но цель была определена четко: выбраться. Уйти домой.
К сожалению, не используя рук, легче было сказать, чем сделать.
Пульс бушевал в ушах — пустое эхо настоящего страха. Былая потребность кричать пропала, но на ее месте поселился другой вид паники. А что, если начнется пожар? Или торнадо? Или я снова начну кричать? Кто-нибудь придет мне на помощь, или меня бросят здесь умирать? Я стану легкой добычей для тех теней, или природной катастрофы, или любого психа, проходящего мимо.
Мне нужно выбраться из этой кровати. Избавиться от этих дурацких… кроватных наручников.
— Пожалуйста… — взмолилась я в камеру, расстроившись из-за собственного слабого шепота. Я громко сглотнула и попыталась снова: — Пожалуйста, выпустите меня. — Мои слова прозвучали отчетливее на этот раз, но не громче. — Пожалуйста…
Ответа не последовало. Пульс достиг максимума, качая в кровь адреналин. А что, если они все умерли, а последний человек на земле прикован к кровати? Именно такой конец ждет цивилизацию? С кожаными ремнями и мягкими наручниками?
Соберись, Кейли.
Реальность, скорее всего, была менее притянута за уши, но такая же пугающая: я была привязана. Беспомощная, раскрытая, уязвимая. И мне резко стало не хватать воздуха. Утихомирить сердце не получалось. Если я вскоре не выберусь отсюда, то снова начну кричать, но на этот раз от обычного страха, правда, результат будет один и тот же. Они снова что-то мне вколют, и все повторится с тошнотворной точностью. Я проведу в этой кровати остаток своей жизни в попытке спрятаться от теней.
И что из того, что здесь нет окон, а над головой светит лампочка без плафона? В конце концов, тени никуда не денутся и придут за мной. В этом я была уверена.
— Пожалуйста! — закричала я, практически испытывая головокружение от попытки заставить свой голос звучать. — Выпустите…
Дверь открылась за секунды до того, как я собиралась начать брыкаться ногами и руками в усердной попытке избавиться от оков.
— Привет, Кейли, как ты себя чувствуешь?
Я напряглась, чтобы поднять голову и посмотреть на обладателя мелодичного мужского голоса. Он был высоким и худым, но выглядел сильным. Плохая кожа, хорошие волосы.
— Как жаба после препарирования, — ответила я, пока он расстегивал мою левую ногу.
Он мне уже нравился.
— К счастью для тебя, я всегда плохо управлялся со скальпелем. — У парня оказалась милая улыбка, его карие глаза светились добротой. На бейджике было написано «Пол Коннерс, санитар центра психического здоровья.
Психического здоровья? Мой желудок скрутило узлом.
— Где я?
Пол осторожно отстегнул мое второе запястье.
— Ты в «Центре психического здоровья Лейксайд, подразделение Арлингтон Мемориал».
«Лейксайд». Психлечебница. Дерьмо.
— Эм, нет. Я не могу здесь быть. Кто-то допустил ошибку. — Паника забушевала под моей кожей с такой скоростью, что начало покалывать. — Мне нужно поговорить с моей тётей. Или дядей. Он разберется. — Дядя Брендон знает, как решать проблемы, не зля при этом людей — умение, которому я завидовала.
Пол снова улыбнулся и помог мне сесть.
— После того, как обживешься, тебе можно будет позвонить им.
Но я не хотела обживаться.
Мое внимание привлек мой собственный носок.
— Где моя обувь?
— В твоей комнате. Нам пришлось снять ее, чтобы вытащить шнурки. В целях общей безопасности мы не позволяем шнурки, ремни, завязки на одежде или пояса от халатов.
Мои шнурки представляли опасность? Борясь со слезами, я наклонилась, чтобы освободить правую ногу.
— Осторожно. Твое тело, возможно, немного затекло, и тебя может потряхивать поначалу, — сказал он, отстегивая мою левую лодыжку. — Ты провела без сознания некоторое время.
Каждый стук в сердце отдавался болью.
— Как долго?
— О, всего пятнадцать часов.
Что? Я села и почувствовала, как мои глаза округлились от ужаса.
— Вы оставили меня привязанной к кровати на пятнадцать часов? Разве против такого нет закона?
— Множество. И мы не нарушили ни один из них. Помочь спуститься?
— Сама разберусь, — прошипела я. Понимала, что не на того направляю злость, но не смогла сдержаться. Пятнадцать часов моей жизни было потеряно из-за иглы и четырех оков. Сейчас из меня не самый дружественный собеседник. — Почему меня привязали?
Я аккуратно соскользнула с кровати, затем наклонилась над ней, потому как голова начала кружиться. Потертая виниловая плитка казалась холодной даже через носки.
— Тебя привезли на каталке, ты кричала и вырывалась, даже находясь под сильнодействующим успокоительным. Потеряв голос, ты по-прежнему продолжала метаться, словно боролась с чем-то во сне.
Кровь отлила от головы так быстро, что я снова ощутила головокружение.
— Это правда? — Неудивительно, что болело все тело — я часами вырывалась из ремней. Во сне. Если наркотическую кому вообще можно назвать сном.
Пол торжественно кивнул и отступил на шаг, давая мне пространство.
— Ага, и все началось снова пару часов назад, так что нам пришлось привязать тебя, чтобы удержать на кровати.
— Я снова кричала? — В моем животе образовалась бездна ужаса, начала медленно закручиваться, угрожая поглотить меня, словно черная дыра. Какого черта со мной не так?
— Нет, вырывалась. Ты успокоилась примерно полчаса назад. Я собирался расстегнуть тебя, как только ты бы проснулась.