Костяшки пальцев трижды стукнули о каменную ограду, отделяющую от них царство мертвых.
— Кто за стеной, поговори со мной!.. Итак, когда… Штеф лишится девственности?
Мелькнула ехидная улыбка, за которой последовал их дикий хохот до неба. Штеф злился и хмурился. Марайке била по больному.
— Ну… — Она нажала на «шаффл» и начала сама ржать.
Затем подключила портативные мини-колонки, откуда понеслись Yeah Yeah Yeahs:
«You’re a zero-o-o»[14].
И все снова принялись угорать, а Штеф показал Марайке средний палец.
— Даже айпод знает, что никогда, — развела руками та.
— Шла бы ты, шлюха! Ответ вообще не о времени вышел, — огрызнулся Штеф.
— Ну, кто еще хочет? — дернула та нарисованными бровями. — Может… ты, Алиса?
Новенькая в компании — к дурацким приколам, есть такая народная примета.
Но Алиса только пожала плечами. Можно и попробовать.
Марайке передала ей плеер и застыла вместе с другими напротив, сложив руки на груди. Алиса зачем-то огляделась. Вокруг, кроме них, не было ни души, а у кладбища темно, хоть глаз выколи. По венам пронеслось секундное возбуждение, и она легонько постучала по камню.
— Кто за стеной, поговори со мной, — отчетливо донесся до нее собственный голос, который одновременно казался приглушенным и чужим.
Словно интонации углубились. Мелькнула нотка необъяснимой властности. Но никто даже не заметил этого. Марайке продолжала гонять во рту жвачку. Остальные скалились, готовые в любой момент взорваться пьяноватым хохотом.
— Спроси что-нибудь, — подбодрила Марайке.
Алиса пребывала в легком трансе. Голос знакомой доносился как сквозь толщу воды. Зато слышалось другое.
Там, за стеной, — иное измерение реальности. Мертвые не глухи. Мертвые внимают, когда живые говорят с ними. И сейчас они все — у стены по ту сторону — толпятся, жмутся и ждут. Ведь их позвали.
Алиса ощущала каждого, кто похоронен на этом кладбище.
— Что ждет Марайке на следующей неделе? — спросила она и перемешала песни.
Заиграл Мэрилин Мэнсон, «No Reason». Все недоуменно слушали текст, пока не дошло до припева:
«Rape, rape, rape Persephone»[15].
— Что за хрень? — не выдержал кто-то из них.
Алиса моргнула, и наваждение прошло. Больше она не чувствовала невидимых холодных ладоней по ту сторону стены. Это был просто поздний октябрьский вечер и шесть слегка пьяных тинейджеров.
— Дуба-а-ак, — поежилась Марайке. — Ладно, в задницу этот прикол. Пошли, что ли, в «Мак»…
А через неделю Марайке попытался изнасиловать Штеф, прямо недалеко от этого кладбища. На ее счастье, их услышали и пришли на помощь. Когда позже Штефа допрашивали о причинах, он плакал и говорил, что она всегда над ним издевалась. Он пытался намекнуть, что ему не нравятся эти шутки, но она продолжала измываться, а за ней начали и другие, ведь Марайке такая заводила…
— Это все ты нагадала, — заявила Алисе душа компании при первой же встрече. — На хрена вообще про меня спросила?
— Забава была твоя, — возразила Алиса. — Я просто на кнопку нажала…
— Шла бы ты, — рявкнула Марайке. — Увижу, что с нами отираешься, волосы выдеру, коза!
…Мысли вернулись в настоящее, а перед ней уже распахнулись двери прибывшего поезда. Она влилась внутрь вместе со всеми, рассеянно слушая музыку в наушниках. Давно она о том случае не вспоминала.
«Попробовать снова?» — вдруг мелькнула в голове абсурдная идея.
Ведь Якоба по-прежнему не было. Он дал слово привести ее к чему-то, но так и не появился. Оставил только шлейф намеков, которые что-то обещали, но не объясняли.
Мысль о могильном шаффле кружилась на задворках сознания, как назойливая черная муха. От нее не получалось отмахнуться. Как раз неподалеку от ближайшей станции метро находилось старинное кладбище Доротеен. Пару минут Алиса колебалась, а затем решилась сойти раньше своей остановки. По небу расползались последние лучи солнца, подсвечивая изнутри темные облака.
Удивительно, что одно из старейших кладбищ Берлина оказалось окружено многочисленными суши-барами и китайскими ресторанами. Сочетаемость была лейтмотивом в архитектуре Берлина.
Так, петляя между извечными для этого города строительными лесами и азиатскими закусочными, Алиса добралась до цели и зачем-то осмотрелась. Мимо прошла пара пьяных студентов, и улица ненадолго опустела.
В крови что-то забурлило, и к ней вернулось то самое мимолетное ощущение своего всемогущества, посетившее ее в тот день, когда она в первый раз коснулась стены кладбища.
За прутьями ворот белели скорбящие статуи и виднелись контуры фамильных мавзолеев. Осторожно ладонь дотронулась до каменной ограды. Пальцы собрались в кулак и трижды постучали.
— Кто за стеной, поговори со мной, — прошептала она и отвела руку.
Плеер был наготове.
В первый миг Алиса ожидала, что ничего не выйдет. Но внезапно она почувствовала, что за оградой начинает формироваться другое измерение, невидное глазу.
Алиса застыла на пороге, и с другой стороны к ней обратились сотни слепых, мертвых очей. Их внимание ощущалось кожей — безмолвное, тленное и пристальное. Но страшно не было. Они смотрят откуда-то издалека, и между ними граница, которую нельзя пересечь. Это абсолютный, метафизический закон.
— Скажите, как мне найти Якоба, — решительно произнесла она.
Палец коснулся кнопки «случайная песня», и полились ритмичные звуки гитар. Улицы сошлись в линию и пропали, а руки и ноги налились свинцом.
В какой-то момент строки песни обрели особую отчетливость:
I went down deep in her hive,
One year just turned into five.
Night came and then it was gone.
How did you get so strong?[16]
Чья-то бледная рука с лиловыми венами вцепилась в ее запястье, и Алису повели. Мертвые держались за руки, следуя друг за другом дрожащей вереницей, а меж ними была она, парализованная необъяснимой покорностью.
Шаги раздавались громким эхом в абсолютной тьме, где пролегал путь без тропы и направления. Саваны белых поводырей плавно струились во все стороны, толкая ее к цели.
Она в мире людей или… уже нет? Кладбище Доротеен — старинный туристический аттракцион с налетом готики — оказалось провалом в тленное ничто.
Вдруг рядом разнесся рев мотоцикла, и слуха коснулся чужой веселый смех. Алиса неожиданно снова ощутила себя в привычном мире, но другая реальность все еще сумрачно брезжила где-то рядом.
Местность была знакомая и незнакомая одновременно. Кажется, это Гезундбруннен и через дорогу маячило уродливое здание центра по обслуживанию населения.
Сколько же она прошла? Даже небо окончательно потемнело.
— Куда дальше? — глухо спросила она, едва слыша свой собственный голос.
И мертвые, все еще стоящие по обе стороны от нее, снова дали ответ. Все разом указали пальцем на то, что маячило прямо перед ее глазами.
Метро «Ослоер-штрассе».
До станции Алиса добрела на ватных ногах, с трудом понимая, что произошло. Звуки вокруг доносились сквозь пелену, а в голове наконец формулировались понятия, которым раньше не находилось слов. За чертой жизни существует мир — черная дыра. Стоит заглянуть в этот мрак, как оттуда на тебя уставятся глаза. Ницше знал о чем говорил, когда утверждал, что бездна смотрит в ответ.
Ступени мелькали под ее ногами, и вот она снова под землей, стоит среди бегущих в разные стороны людей и растерянно оглядывается.
Что дальше?
Где Белый Кролик? Почему она его ищет, а не он ее? Кто кому вообще обещал?
Подъехал очередной поезд, и из него повалили люди, оттесняя ее в сторону. Она же смотрела сквозь них, все еще выискивая что-то в толпе.
«Может, они не на метро указывали? А на то, что лежит дальше в том направлении?»
Вариантов на самом деле могла быть масса.
Алиса снова извлекла плеер и поставила Pixies на повтор. Андеграундная атмосфера песни как нельзя кстати подходила, чтобы подпирать стенки в ожидании чуда.
Есть некая Магдалина. Она увела за собой на дно, в преисподнюю, свела с ума. С каждым новым шагом вниз Магдалина становилась все сильнее и страшнее. Так пелось в песне Pixies.
Кто эта Магдалина?
В какой-то момент взгляд сам поднялся к лестнице, и она обмерла. Якоб стоял на самом верху и смотрел вниз, на нее. Он выглядел живым и неживым одновременно. Опять эта видавшая виды кожанка, спутанные вьющиеся волосы, глаза в обрамлении фиолетовых соцветий синяков…
Конечно, это могло быть только метро «Ослоер-штрассе». Там, где она его и нашла три года назад. Все истории замыкаются.
Медленно Якоб начал свой спуск, будто не видя дороги перед собой, а ей оставалось только в молчаливом ужасе наблюдать его возвращение.
Неужели его видит только она? Алиса пыталась поймать его взгляд, но он смотрел сквозь нее.
Якоба следовало позвать. Тогда, на концерте, это сделала песня Люка Янсена, напитанная такой горечью, что превратилась в заклинание по возвращению мертвых. Сейчас, много позже, это ее собственный зов через кладбище. Она постучалась в дверь между мирами, и та приоткрылась.
Внезапно Якоб нырнул в вагон прибывшего поезда.
Алиса отскочила от стены как пробка, влетая следом. Двери задвинулись за ней в последний момент. Кому-то наступили на ногу… Взгляд шарил поверх людских голов, но не мог его найти. Хотя он должен был быть в этом же вагоне.
Ее взяла досада, а безумно колотящееся сердце начало успокаиваться. Люди входили и выходили, вагоны пустели и наполнялись вновь…
Чертов Якоб. Чертово все!
Игра началась вновь на Берлинер-штрассе, за пару станций до ее остановки. Двери раздвинулись, и Алиса увидела знакомую светлую голову уже снаружи.
Как если бы он перемещался по станциям без поезда.