Сен-Симон накинул покрывало обратно, словно укутывая засыпающее дитя. Люк почувствовал облегчение. К нему вернулось ощущение, что он все-таки еще жив.
— Это было жестоко по отношению к вам, да и к любому человеку. Вам нельзя видеть то, что после, пока вы живы. До смерти этой тьмы не понять. Ваши глаза несовершенны, а восприятие стеснено рамками физической реальности… Не переживайте. Да, вы потеряете это синее небо и лицо вашей Алисы. Но со смертью вы получите нечто новое.
В этих его словах мелькнула великая тайна, которую он уже познал.
Вместо того чтобы что-то ответить, Люк закашлялся, зарылся носом и ртом в платок. А Сен-Симон свысока смотрел, как он корчится в приступе, и не говорил больше ни слова. Так прошло еще несколько минут, в течение которых кровь впитывалась в белую ткань.
Люк утерся и отрешенно уставился в пол. На короткое мгновение его глаза перестали видеть эту реальность, и все размылось. Сен-Симон некоторое время безмолвно наблюдал за ним, а потом случилось что-то странное.
Он стал всем и сразу. Был за его спиной и перед ним, звучал в его ушах и сердце:
— Теперь вы можете сказать сами про суть зеркал. Что Сабрина являет собою сейчас? Чем станете вы после смерти? Что заставляет живых думать о мертвых? Вы уже почти ответили на свой вопрос, когда сказали, что зеркала лишь окна и мы видим, но не можем ничего с этим поделать.
Черты Люка тяжелели с каждой минутой, и в глазах прорезалось понимание. Это даже не было какой-то сакральной истиной. Просто… свойство человеческой природы, присущее и зеркалам.
Память.
Сен-Симон дружелюбно улыбнулся.
— Я рад, что мы достигли взаимопонимания.
Люк поднял на него воспаленные глаза.
— Ну пожалуйста, дайте мне время. Вы же можете. Хотя бы пару лет. Я не хочу уходить после того, что видел. И не хочу оставлять ее.
На миг в нем встрепыхнулась надежда. Этот Сен-Симон может все. Просто надо его уговорить… Просить жалобнее. Не оставлять его в покое…
Человек с тысячью имен подошел к нему вплотную, и в его лице забрезжило неподдельное сострадание. Он приобнял Люка, слегка сжав его затылок, и тот невольно уткнулся носом в лацкан его пиджака. Но от прикосновений Сен-Симона по телу вдруг разлилось глубокое спокойствие. Он был как одна большая уютная могила.
«Что может быть роднее смерти?» — пронеслась в голове непонятно откуда возникшая мысль.
— Люк, — по-отечески ласково сказал Этьен, — вы должны умереть, я ничего не могу сделать.
— Я… должен?
— Да, считайте, что это ваш священный долг. Одни люди рождаются, чтобы править или дарить жизнь другим. Другие приходят в этот мир, чтобы эти жизни забирать. А вы должны были умереть. Это ваш звездный час, поверьте.
— Идите вы на хрен, — угасающим голосом ответил Люк и отстранился от него.
Тот продолжал смотреть на него с невыразимой печалью. Люку хотелось расплакаться как ребенку и спросить:
«А как же любовь? Как же моя музыка? Я думал, это моя миссия».
А он всего лишь родился, чтобы сдохнуть. Все люди много о себе думают…
Количество необъяснимого бреда перевалило за критическую черту. Ответов не было. Времени не было. Ничего у него не было. Все стремилось к цифре «ноль».
— Дурацкая у вас контора по распределению миссий. Еще один вопрос, пока я тут. Если вы уже все знаете и везде побывали, то что забыли здесь? — спросил он Сен-Симона в лоб.
В ответ последовала очередная усмешка, не открывающая ни слова правды.
Тогда в Люке вдруг взвились недюжинное упрямство и парадоксальная уверенность, что этот странный человек ему показал далеко не все. Он лишь припугнул его чем-то… странным.
Гордо хмыкнув, Люк двинулся к выходу, бросив через плечо:
— Все будет не так. Все будет по-другому.
Он ехал домой. За время его пребывания у Сен-Симона опять прошел ливень, и дорога назад была усеяна сверкающими брызгами. Сквозь открытое окно проникал свежий ветер, наполненный запахами, от которых замирало сердце, и в голове Люка начинали оживать бесконечные воспоминания о разных временах.
На шоссе никого не было.
«Летний дождь как благословение…»
Дрожала терпкая прохлада, и он чувствовал землю, воду и воздух. Мелькали лица и звучали удивительные обещания. Как много было, оказывается, сказано за эти годы…
Этот визит вселил в него тяжелую грусть. Черная пустота, которая шевелилась в зеркале, осталась позади. Она даже не имела силы в этом мире. Остался позади и мистический Сен-Симон со своими словами о том, что сейчас нельзя понять эту священную тьму…
Глаза не видели расстилающейся перед ним дороги, в мыслях мелькали эти годы.
«Двадцать восемь лет — это, оказывается, уже порядком… И все равно мало».
Он больше никогда сюда не вернется.
Это чувство гнало его прочь по ровному асфальту, навстречу разлетающимся облакам и полыхающему светом небу.
Then the flowers turned red,
And the shadows grew tall.
Did I make you disappear?
Were you ever here at all?
Baby, baby on the floor.
What did you come here for?
Затем цветы стали красными,
А тени разрослись дальше.
Это я заставила тебя исчезнуть?
Был ли ты здесь вообще?
Малыш, малыш на полу.
Зачем ты сюда пришла?
Глава одиннадцатаяКто из нас правда?
Войдя в прихожую, Люк почему-то замер.
— Алиса! — позвал он.
Она не откликнулась. С чего он вообще взял, что она тут? Может, она и не оставалась. Кто ее разберет, эту девушку из морга.
Обуреваемый противоречивыми чувствами, он направился на второй этаж через кухню, рядом с которой имелась вторая лестница. Здесь что-то было иначе, и ему требовалось время, чтобы понять.
Стало удивительно светло. Кто-то просто раздвинул шторы, и это все поменяло.
Неспешно он прошелся по дому в поисках своей гостьи. Занавески слабо шевелились на ветру, от этого пустые комнаты наполнялись чем-то прекрасным. Но на первом этаже все молчало, ее здесь не было.
Он нашел Алису у себя в спальне. Она сидела у открытого окна и читала. Черные волосы, как всегда, закрывали часть лица траурной вуалью. Между прядями проглядывали провода белоснежных наушников. Подкравшись сзади, Люк заглянул в книгу.
«В тех случаях, когда трупы подверглись гнилостной трансформации, проводится экспертиза ногтей пальцев…»
— Что ты слушаешь? — спросил он, бесцеремонно переставляя наушник в свое ухо.
«Cause you’re the truth not I…»[19]
Это были Placebo.
Алиса вздрогнула и обернулась. Люк снова увидел ее лицо невероятно близко.
— Отличный выбор. Не то что я.
Она вынула второй наушник, глядя на него со сдержанной улыбкой.
— Ты всегда работаешь ночью?
— Почти. У музыкантов паршивый режим жизни. Не становись рок-звездой. И детям своим тоже это передай.
Какое-то мгновение они взирали друг на друга в полной тишине. За окном подрагивали зеленые ветки, и момент был прекрасен. Люк действительно вернулся домой.
— Ты все еще у меня.
— Я уходила. Но ты дал мне ключи. Надо было вернуть их тебе.
— Ну, спасибо, — лаконично ответил он, присаживаясь на подоконник рядом с ней. — Что там с зеркалами?
— Пока ничего. Это разочаровывает. Может, они требуют больше времени. Но я же не могу жить у тебя. Просто… мне еще хотелось перед уходом с тобой увидеться. Мы же… э-э-э… друзья?
Более нелепое определение их отношений было сложно найти. Однако ничто другое пока не подходило.
— Хочешь — оставайся…
— Ты серьезно?
— Я всегда серьезен, особенно когда люди думают, что я шучу. Мне нравится… что тут кто-то есть.
Она улыбнулась едва заметно, уголками губ, и ему показалось, что Алиса благодарна за то, что он сам начал вынимать кирпичи из невидимой стены между ними.
Следовало сказать ей о зеркалах, думал Люк, хотя он мог не вспоминать о них и, возможно, даже никогда не подниматься больше в комнату в мансарде. Но она хотела правды так же сильно, как и он до визита к Сен-Симону.
Что поведать ей из того, что он услышал? Как сформулировать все эти сумбурные намеки, которыми этот тип козырял направо-налево?
«Слушай, дело в тебе и это его ловля на живца…»
«Алиса, ему вообще по барабану, что я не хочу умирать! Скажи ему, Алиса! Так нельзя!»
«Я ничего не понял, вообще ни хрена. Только то, что он всех нас пасет, особенно тебя.
Тебя.
Тебя.
Тебя.
Ты — правда.
И Брайан Молко в наушниках поет сейчас о тебе…»
Все эти неудачные фразочки так и не слетели с его языка. Но Алиса ждала, и ее молчание подстегивало что-то сказать.
— Я был в гостях у одного человека, — рассеянно начал он наконец. — Это очень сильная, влиятельная персона. Отнюдь не простой смертный. Не уверен даже, что он смертный… Он лысый, как бильярдный шар, и у него жутковатая физиономия. Но зато он вежлив и терпелив, и в иных обстоятельствах я бы отправился к нему в гости еще раз. У него находится последнее зеркало из этой коллекции. Их на самом деле четыре. — Она искоса бросила на него быстрый взгляд. — Все вместе — это портал, как он сказал, куда-то на ту сторону. Я видел его, Алиса. Смотрел в него… И мне не понравилось.
Люк машинально закурил, думая, как же ему рассказать про то, что было дальше. Алиса на какое-то время слилась с тишиной. Чуть позже она напряженно спросила:
— Что же ты увидел там?
— Ничего. Это можно описать только этим словом. Но теперь я уверен, что показывают другие зеркала, мои.
Она положила голову на колени, слушая его с затаенным вниманием. Выглянуло солнце, и его луч коснулся их спин.