Анри уже уловил атмосферу, когда стал натыкаться в коридоре на его сторчавшихся соседей. И вот он открывает дверь его комнаты и видит, как Янсен ползает по грязному полу, втягивая в себя белый порошок, затем поднимает голову и слабо машет Анри рукой… Тогда он понял, что Люка надо срочно вытащить из этого притона и отучить нюхать что-либо кроме цветов.
Пальцы сжались в кулак, и костяшки проступили белесыми пятнами.
Что они все знали о Люке, когда винили его?
Кто из них знал, что Янсен — беспомощный младенец, инфантильный, непрактичный и без внутреннего стержня? Он был тверд только в творчестве. А в жизни — рассеяннее всех бабушек. Люк нуждался в нем, и Анри поддерживал его как умел, просто не дал ему скатиться. Пусть делал это жестко, бескомпромиссно, став его тюремщиком, но по-своему он выиграл для него все эти годы. Без него Люк помер бы от передоза еще лет пять назад.
«Янсен, если ты думал, что я не дам тебе писать твой альбом, а попытаюсь залечить, чтобы, не дай боже, не сдохла моя денежная кляча, ты — дебил. Ты просто дебил!».
Горько, что они с Люком в итоге стали такими. Между ними не было ни доверия, ни искренности, ни уважения. Их просто не осталось под конец этого красивого восхождения на вершину мира. А начинали они этот путь полными надежд и веры друг в друга, как бы наивно это ни звучало.
— Анри, мне кажется, я больше никогда ничего не смогу создать… Я просто уже все написал…
— Люк, ты музыкант. Это твое призвание. Ты не сможешь быть кем-то другим. Надо возвращаться в шоу-биз. Просто положись на меня!
— Мне есть на кого еще полагаться? Ив прислала последний чек с запиской: «Найди работу, придурок!»
— Чувство юмора у вас передается по женской линии… Но мы вернем тебя. О тебе все заговорят. Я заставлю всю планету любить музыку Inferno № 6. Твой первый альбом был бомбой. Настоящие звезды не закатываются. Ты уж мне верь…
— Аминь.
И все стало так, как они хотели.
Анри тяжело моргнул, отгоняя нахлынувшее воспоминание. Думая обо всех этих мнимых суицидах, грязи и его новом альбоме, хотелось сказать что-то вроде: «Я не так все задумывал…»
Просто жизнь, как всегда, все опошлила.
Он быстро достал из кармана телефон и открыл контакты на сим-карте Люка, которая после смерти хозяина перекочевала в его смартфон. Номер Ингрид всплыл в последних звонках. Вредная соседка-врач, которая вечно лезла со своими советами. Анри всегда ее терпеть не мог.
— Да, — встревоженно раздалось тут же на другом конце.
Как наяву возник ее образ: высокая прическа, тонкая нить жемчуга на совсем не старчески крепкой шее и пристальные темные глаза. Сейчас она, наверное, нервно прижимает трубку к уху и гадает, Люк это или уже кто-то другой.
Он не стал медлить и тут же все прояснил сам:
— Это Анри. Помнишь меня?
Вежливую форму обращения он сразу же отбросил.
— Конечно, помню, — сухо и деловито отозвался ее слегка дребезжащий голос. — Маленький Анри, который вечно обдирал мою ежевику. Рада слышать тебя.
— И я — тебя, Ингрид. Почему ты молчала про рак легких?
— Узнал-таки наконец.
— Сделали вскрытие.
— Потому что так хотел Люк. Неужели не понятно? — И она надменно фыркнула.
— Ну все, прятки закончились. Ты должна как его врач сделать официальное заявление, — резко заявил Анри, буравя взором носки собственных ботинок, которые были больше, чем он сам.
— Послушай меня, деточка, — снисходительно бросила она. — Я ничего не должна и не буду, потому что Люк просил меня…
— Люк мертв, — жестко произнес Анри, не дослушав ее нотацию. — И если это единственное, что ты почерпнула из прессы, то возьми кипу журналов и почитай. Просто почитай, сколько там льют говна и как все муссируют его псевдосуицид.
— Какая разница, что пишут…
— Большая! — рявкнул Анри. — Я не хочу, чтобы о нем думали как о наркоше, суициднике, алкоголике и еще бог знает что приплетали. Я хочу правды. Чтобы ты… раз ты вдруг, оказывается, его лечащий врач, дала официальный комментарий для СМИ. Я устрою пресс-конференцию, на которую ты прибудешь в лучшем виде и принесешь с собой какие-нибудь сраные анализы… — Она попыталась что-то сказать, но Анри неумолимо продолжал: — Это должна быть ты, потому что в твоей клинике тобой был поставлен диагноз! И я расскажу, что будет после этого. Большая часть газет скажет, что это правда, а желтая пресса погонит, что мы все сфабриковали, чтобы отлизать имидж. Но на то она и желтая. Потом будут похороны, которые поднимут последнюю волну в СМИ, а затем…
Она уже не перебивала. На том конце разливалось безмолвие. Анри вздохнул и договорил:
— …они о нас забудут. И станет очень тихо.
Ингрид долго молчала, а после спросила с легким сомнением:
— Ты уверен, что забудут?
— Уверен. Когда одна звезда падает, восходит другая.
— Почему тот врач, который делал вскрытие, не может дать официальное заключение? — задала она резонный вопрос.
Анри поморщился, как будто она могла его видеть.
— Потому что он… она… — неважно — еще не врач. И не спрашивай, как и почему. Это моя ошибка, что я не обратился к тебе сразу, на меня слишком много всего навалилось с этой шумихой, и я начудил… Просто сделай, как я скажу. Люк ведь не заслуживает обвинений, которые на него сейчас сыплются. И к смерти той фанатки не причастен. Я хочу, чтобы смерть Люка отделили от того, что кто-то спьяну упал с моста. Он умер из-за болезни, а не сам себя отправил на тот свет. Хоть раз в жизни ты можешь встать на одну сторону со мной? Ради него.
— Боюсь, что правда никому не нужна, — устало вздохнула Ингрид. — Но раз так, я сделаю это.
— Правда нужна нам, — отрезал Анри и отключился.
Дома Алиса вновь уставилась на диск в прозрачной коробке. Пока на нем не было никаких опознавательных знаков, официальная продажа должна была начаться через месяц.
Как только в колонках зазвучал его проникновенный низкий голос, ей показалось, что Люк здесь.
…Алиса не раз просила его прекратить работу над альбомом, потому что это отнимало все его силы, особенно запись вокала. И втайне она ненавидела его творчество, но не могла ничего про него сказать. Потому что знала — это все, чем он живет. Она думала, что он хочет быть занятым и не ждать смерти, а продолжать жить как обычно.
«Будь проклята твоя музыка, ибо она отняла все, что у тебя есть!» — беззвучно кричала Алиса каждый раз, когда он возвращался из студии полумертвым.
Но сейчас ей открывался другой смысл.
Люк хотел, чтобы с ней что-то осталось после его смерти. Душа в голосе, и она живет дальше, бесконечно.
Однажды он спросил ее: Разве можно быть одиноким, если с тобой музыка?»
Алиса могла ответить на его вопрос сейчас: О да. Можно быть одиноким и с музыкой. Но без нее, наверное, было бы совсем худо…»
Даже его пение стало иным. Он больше не использовал свои судорожные вдохи и внезапные срывы. Это заключительный покой. Наконец все маски упали и он превратился в того, кем всегда был, — Люка Янсена.
Это их разговоры сейчас звучат из колонок.
Их письма.
Никогда не называй вещи по именам, ибо все имена ложные и истина — в молчании.
Не гаси свою свечу преждевременно.
И живи вечно, Алиса.
Диск закончился тихими грустными аккордами. И вместе с ними полумрак комнаты постепенно рассеялся, принимая первые лучи солнца.
Глава шестнадцатаяО Девушке и Смерти
Я время из вен своих тонких соткал.
Я был как паук. Тебя лишь я ждал.
На каждой тропе оставил я знак.
Фонарь зажигается…
…Тихий твой шаг.
Иди на мой зов, что до начала времен
К тебе, нерожденной, был обращен.
Душа всегда находит Жнеца.
Так будет и с нами, услышь же меня.
И сказ сей печальный не о том, кто любил,
А о том, кто учился, и о том, кто учил.
Так, имя свое начертав на тебе,
Я знал, что сквозь годы вернешься ко мне.
Ты, так же как и я, — осеннее светило.
Глава семнадцатаяНе бойся Смерти
— Алиса, Алиса… ну что ты тут мешаешься?.. Иди, погуляй. Видишь, взрослые заняты.
Маленькая девочка с длинными черными волосами, заплетенными в кривые косы, мрачно глядела на снующих вокруг нее людей. Кто-то кричал, где-то разбилась посуда, и радио почему-то орало на весь дом, хотя его никто не слушал… Какая-то охающая тетушка выпроводила ее на улицу и закрыла дверь. Нечего ребенку смотреть на то, как идут приготовления к похоронам.
Алиса уныло побрела по пыльной дорожке к калитке. Небо хмурилось, и облака казались ей живыми.
Позавчера умерла фрау Редер. Она была их соседкой по лестничной площадке и всегда присматривала за Алисой, когда ее мать работала в выходные. От нее пахло старыми подушками, а на подоконнике у нее постоянно сушились какие-то травы и фрукты. Фрау Редер была доброй и рассеянной и называла Алису Аннелизой.
И вот ее не стало.
Алиса чувствовала себя странно. С одной стороны, она грустила, но с другой — фрау Редер ведь была такой старой.
«Смерть в восемьдесят лет — это закономерность», — думала она с потрясающим для ребенка хладнокровием.
В их тихом трехэтажном доме царила небывалая суматоха. Появилось столько людей… Алиса не знала и половины из них, кажется, все они — родственники фрау Редер… Целый день она слонялась по дому, путаясь у всех под ногами и вызывая легкое раздражение.
Ну вот и отлично. Она останется тут, в саду. Пусть сами ее ищут.
На нее упали первые капли дождя. Алиса подняла голову, глядя на небо с отрешенным лицом. Ей показалось, что кто-то ласково погладил ее по голове… В тот момент она вдруг поняла, что фрау Редер совсем ушла.