Yamore», дурацкая пляска Мэтта Хардинга среди папуасов Новой Гвинеи и среди мигрирующих крабьих полчищ на острове Рождества. Честь и слава изобретателю портала YouTube, где можно найти все, как в настоящей машине времени, можно покопаться в прошлом бабушки-дедушки и выудить Плевицкую и Русланову, прежде чем окунуться в свое, — Моррисон и «Лед-Зеппелин», Хендрикс и Джоплин, «Прокол Харум» и Мэри Хопкин, «Роллинги» с их лицами, скроенными из козлиных мудей, CCR («Криденсы»)...
Когда-то я готовился воевать во Вьетнаме, собирался сбивать «фантомы» и Б-52-е, потому что с началом возобновившихся бомбардировок Севера написал рапорт и был вывезен из степи на присланном «газике», как белая солдатская кость, в полк на собеседование; оператором РС (Ручного Сопровождения целей) был неплохим, на полигоне в Телембе мы отстрелялись блестяще, сбив подкравшийся на бреющем Ла-17 с первой же ракеты, мне посоветовали подкачаться и ждать, подкачаться — потому что наш СНР-75-й после каждого залпа надо было спешно сворачивать и улепетывать сквозь джунгли на запасную площадку, потому что вскоре прилетали штурмовики и начинали бить кассетными и «Шрайками» по засеченным позициям. Под барабаны «Run Through The Jungle» («Беги через джунгли») мы штудировали матчасть и качали мышцы на спортплощадке дивизиона, готовясь сбивать таких же слушателей этого модного хита CCR и сломя голову бежать через джунгли от удара возмездия: (youtube.com/watch?v=EbI0cMyyw_M). Постер из диска «Космос Фэктори» долго сопровождал меня по жизни, пока не был украден со стены съемной арбатской комнаты пьяницей-соседом и обменен на спиртосодержащую жидкость. Мы слушали музыку американцев, читали книги американцев и готовились сбивать американцев своими ракетами как изменников и предателей этой музыки и этих книг с их духом свободы, брызжущей энергии, гуманизма и красоты. Мы должны были уничтожать плохих американских парней, чтобы помочь хорошим парням Вудстока и вольных поселений молодых американских революционеров-хиппи империалистических джунглей, помочь Леннону и Керуаку, Черным пантерам и Че с Фиделем. В общем, мы были революционерами на американский лад в одной из самых несвободных стран белого континента. В моей записной солдатской книжке меж стихами Есенина и Пастернака, тезисами к будущей политинформации и инструкциями по стрельбе по «фантомам» из опыта шестидневной войны была наклеена фотография с обложки «Let It Be» — та, где четыре жука улыбаются каждый в своем окошке окошка, и все это как-то мирно уживалось и не вызывало раздражения проверяющего старшины; среди разноплеменного солдатского простонародья я сразу попадал в островок энергии и культуры, куда бы меня ни заносило — в военный госпиталь Ленинска или в казарму прикомандированных, всюду паролем служило одно — имена, фотографии, композиции, подбираемые на расстроенной солдатской гитаре с переводной картинкой Волка из мультфильма «Ну, погоди!» на затерханной деке.
Тогда мне с «фантомами» не повезло, война закончилась, и я вернулся на Байконур. Где-то теперь живут, где-то ходят по земле американские пилоты, которых я не сбил, которых я не убил… и слава Богу, что не сбил, не убил. Из личинки-весны вырастает самолет и, сложив крылья, обрушивается на свою тень, а в результате флаги, плещущиеся на ветру, теряют опознавательные цвета. Вертолетная атака из «Апокалипсиса» Копполы проходит под музыку «Полета валькирий» из вагнеровской оперы о Нибелунгах, но виновата ли музыка Вагнера и CCR в смертях и разорении вьетнамских деревень?.. «Американцев старался не убивать — бил по плоскостям», — так спустя много лет мне будет рассказывать Александр Михалыч К-ев, ветеран двух войн (вторая — корейская), блестящий шахматист и по всем остальным статьям личность примечательная, с которым мы сходились в шахматной беседке Воронцовского парка, попеременно опустошая карманы друг другу. В воздушных боях с американскими летчиками он выцеливал не кабину с пилотом, а моторы и плоскости — «чтобы оставить парню шанс». Лобовой атаки американцы не выдерживали — сразу сваливали в сторону. Соотношение потерь было один к трем-пяти, а то и, как в полку Кожедуба, один к десяти. Подбитые в бою самолеты он никогда не преследовал и не добивал. Ни разу не стрелял по летчикам, спускавшимся на парашютах. Американцы старались нашим отвечать тем же, — не всегда, правда, им это удавалось. Внутривидовая солидарность летчиков плохо вязалась с моим межвидовым азартом ракетчика, радующегося виду поверженного в Сербии хваленого невидимки F-117 «Стелс» ракетой старенького комплекса шестидесятых годов С-125 с дальностью поражения всего 20 км. Плакат на обломках гласил: «Извините, мы не знали, что он — невидимка!».
Я пишу эти строки прямо в ноут, лежа на траве на берегу Протвы, разоблаченный до плавок, в наушниках смартфона, Роберт Плант и Джимми Пейдж пускают мыльные пузыри рифов в «Whole Lotta Love», под которую американцы шли в атаку во Вьетнаме, накачиваясь тяжелым ритмом, как наркотиком:
youtube.com/watch?v=HQmmM_qwG4k
Место замечательное. Эта луговина на излучине Протвы давно пристреляна «Мосфильмом» для натурных съемок. По ней ездил в экипаже Чайковский-Смоктуновский, под пенье жаворонков сочиняя симфонию, а на краю стоял фанерный дом фон Мекк, под окнами которого он упражнялся в лодочной гребле. Анна Каренина-Самойлова металась в березовой роще по-над речкой, хватаясь за белые, пачкающие руки древесной пыльцой стволы. Край луговины огорожен большим уродливым забором с грозной надписью: «Охраняется МВД!». За забором пчелиные ульи стоят. Это мэр Москвы Лужков, сказали, выгуливает своих мохнатых подружек. Если подружки могут улететь, а забор снесут, то что будет с бронзовым Петром из детской утренней постановки на краю другой реки — реки-Москвы?.. Так и будем терпеть эту гору палок, обтянутую рыбацкой сетью? Вот о чем мы разговариваем с Алиной, тем для разговоров у нас много. Девочка не очень развита, но пытлива, внимательна, сердобольна, открыта всему новому и доверчиво внимает всему, если это исходит от него — а что еще мужчине надо? Полна самоотверженности и вполне по-девичьи мечтает согреть весь мир, как солнце греет сейчас ее выразительные плечи и руки своими щедрыми лучами; сдав свою огромную квартиру на Тверской западному фирмачу, она удалилась с третьим мужем в русскую деревню и год безвозмездно учительствовала в глухом валдайском селе, читая во всех классах, от первого до восьмого, все предметы, от чистописания до литры. Участвовала в восстановлении сельской церкви и ежемесячно высылает туда деньги на содержание попа-батюшки с семейством.
Что за невероятная, что за фантастическая идея — поселить постороннюю, пускай и близкую, женщину в любимый пейзаж, уже принадлежащий прошлому, твоему былому счастью, словно это может помочь облегчить груз тоски и неутихающей боли!.. Алина похожа на покойную жену, вот что. Такой та была в молодости. Та же шапка жестких вьющихся волос, низкий грудной голос, голос-валторна, волнующий своими женственными гармониками. (Я еще не знаю, что спустя месяц Алина оставит меня и сбежит к прежнему бойфренду. Прошлое неодолимо поманит ее, как меня поманил этот пейзаж, и она безоглядно бросится во все, что было и что так отравляло жизнь: вино, наркотики, измены, побои, отчаяние и надежды на будущее, на любовь, которая была и, быть может, еще вернется. Опять попадет, как в настороженный капкан, в календарь своего прошлого, чтобы продолжать жить, как попавший в охотничью петлю соболек-баргузинец, истекая памятью по всему милому, теряя с каждым днем свою женскую свежесть, привлекательность, силы, живя на удесятеренном запасе надежд, окунаясь по вечерам в прошлое, грезя в полутьме с открытыми глазами рядом с сопящим проспиртованным френдом… Бедная девочка, подумаю я спустя полгода, когда боль от разрыва уляжется и до меня дойдут слухи о том, как она живет. Я пожалею ее за всю ее жизнь, которая будет теперь иной, наша память, как минное поле, неверный шаг в сторону чреват срывом, необдуманным поступком, рушащим жизнь, корежащим все на свете, тоской, одиночеством, болью, фатальной обреченностью, депрессией на часы и годы. Может, она еще захочет другого и, когда вдруг поймет, что — поздно, вскрикнет отчаянно, зарыдает в голос и будет плакать, зарывшись лицом в ладони, плакать долго, навзрыд, до тех пор, пока не зазвонит смартфон, и тогда она оторвется от плача, как от потрясающей книги, вытрет лицо, тронет его пудрой и будет жить дальше...)
Протва в этом месте делает живописную излучину — на этом самом месте девять лет назад вот так же, лежа на бережке, я перепахивал и переписывал ее роман, от черновиков которого она, ленясь, все отмахивалась, а я взял все на себя и, как Максуэлл Перкинс рукопись Томаса Вулфа, привел в известное теперь состояние. Эта работа, которая велась на уровне каждой отдельной фразы, заняла у меня полгода. Ничем другим, погруженный в ее волшебные черновики, я заниматься не мог. Издатель потом скажет: «Конечно, конкурентов у нашего замечательного романа нет, но Франция — заложница у своего мусульманского населения, поэтому не стоит питать больших иллюзий». В романе было высказано в адрес некоторых кавказских обычаев и порядков, унижающих женщину. И в номинации Гонкуров за лучший переводной роман премию отдали какому-то латиносу.
Она любила повторять слова Макса Фриша из письма будущей жене Ингеборг Бахман, тоже трагической героине, так страшно кончившей самосожжением: «Нам необходимо изображение мужчины женщиной, самоизображение женщины».
Почему самоизображение так часто оборачивается самосожжением?
И опять любимое из Фриша:
«Один знающий господин втолковывал мне, что знаменитые белки CENTRAL PARK NY вовсе не белки, а древесные крысы. Вот раньше здесь еще водились белки. Древесные крысы не такого рыжеватого цвета, как белки, но не менее грациозны. За ними можно подолгу наблюдать с близкого расстояния, настолько они доверчивы. Но от белок древесные крысы отличаются прежде всего тем, что уничтожают белок».
Передо мной на траве лежит ее оставшаяся в рукописи повесть. Это повесть о первой любви восторженной провинциальной девушки, в образе которой многое угадывается от автора. Любовь к однокласснику, причудливые перипетии чувствований юной особы, которой объект любви заведомо уступает во всем. Но ежели его как такового нет в действительности — его можно и нужно выдумать!