– Традиционное, – повторила я и взяла флаер для специального меню к Дню благодарения, который лежал на столе. Камерона действительно нельзя было упрекнуть, просто конкуренция была слишком большой, а ассортимент «Le Petit» не достаточно обширным. Возможно, это было хорошо двадцать пять лет назад, но не сейчас. Традиция.
Дверь на кухню открылась, и вышел Камерон. Его каштановые волосы были длиннее, чем при последней нашей встрече. На нем был передник, а в руках он держал две тарелки, которые, сохраняя равновесие, нес парочке у окна. Своим низким голосом он спросил обоих, может ли сделать для них что-нибудь еще, а потом подошел к нашему столу.
– Привет, Сага. – Удивительно, что он еще помнит меня. Возможно, у него в памяти осталось происшествие с кофе…
– Привет, – нерешительно ответила я. Не испуганно, а лишь немного взволнованно. Рядом с Меган было практически невозможно чувствовать страх.
– Где ты оставила Апрель? – спросил Камерон, и, хотя я по-прежнему боялась его, мне пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не ухмыльнуться. Почему он до сих пор не попросил Апрель о свидании, ведь так очевидно, что он в ее власти?
– Она с Лукой поехала к своим родителям.
– Верно, она мне рассказывала. – В его голосе чувствовалось разочарование. – А ты во время праздников остаешься здесь?
Я кивнула:
– Меня навестила Меган. – Я указала на нее, чтобы отвлечь от себя внимание Камерона.
Широкая улыбка появилась на лице Меган. Она нагнулась вперед и бесцеремонно скользнула взглядом по телу Камерона:
– Привет, секси, шикарный фартук.
О боже! Я закатила глаза и закрыла руками лицо. И, судя по цвету щек Камерона, он охотнее всего сделал бы то же самое.
Он кашлянул.
– Спасибо? – Это прозвучало как вопрос. – Я как раз пеку брауни.
Меган усмехнулась:
– Как традиционно.
– Э, да.
– Ты уже знаешь, чего хочешь? – поспешила я на помощь Камерону, прежде чем Меган вошла во вкус. Не понимаю, как она это делала, но она могла вызвать смущение даже у порноактера.
– Сэндвич с хумусом, сырный маффин и чашку кофе, предпочтительно с миндальным молоком. Соевое молоко тоже сойдет, но если их нет, я возьму черный, как моя душа.
Камерон кивнул и посмотрел на меня.
– Я возьму спецнабор ко Дню благодарения.
– Сейчас сделаю.
Мы посмотрели вслед Камерону, при этом Меган надолго задержала взгляд на его заднице. За стойкой он нажал несколько кнопок на кофемашине, а потом снова исчез в кухне.
Меган наклонилась ко мне над столом:
– Это и есть Камерон?
– Да. Я, по крайней мере, знаю только одного.
– Вау! – Она бросила взгляд через плечо в направлении кухни. – Я восхищаюсь самообладанием Апрель. Будь я здесь не ради тебя, я бы на коленях умоляла его пойти со мной на свидание. – Она помедлила. – С другой стороны, свидание – это лишнее, если я и так уже на коленях.
– Меган! – крикнула я со смехом, но в то же время возмущенно, благодарная за то, что кафе было таким пустым.
– Что? – Она равнодушно пожала плечами. – Это ведь правда.
– Ты невозможна.
– Я знаю, но сейчас я серьезна. Между Апрель и Камероном действительно ничего нет?
Я пожала плечами:
– Камерон до сих пор не спрашивал ее, хочет ли она с ним встречаться. И она никогда бы не сказала «да», пока работает на него.
– Она могла бы уволиться. Ты говорила, что у нее есть деньги.
– Да. Но, я думаю, невозможность отношений с начальником – только отговорка.
– Почему ты так считаешь?
– Не знаю, но, кажется, Апрель не интересуется свиданиями. Она очень красивая, милая и умная и окружена на занятиях парнями, которые постоянно приглашают ее на вечеринки. Но она практически никогда не ходит.
– Может, ей нравятся женщины?
– Не думаю, – возразила я. Я предполагала, что причина ее сдержанности заключалась в той ночи, когда она потеряла невинность, но я не рассказала об этом Меган. Это была не моя история.
Камерон вернулся из кухни, в этот раз без фартука. Прежде чем подать сэндвичи и маффины, он поставил на наш стол напитки. За это время он не сказал ни слова. То ли из вежливости, так как не хотел прерывать наш разговор, то ли из страха дать Меган возможность подразнить его.
– А как твои дела? – спросила я и разрезала свой сэндвич пополам. – Есть в твоей жизни кто-то, о ком мне следует знать?
Она взяла с хлеба кусочек помидора и протянула мне.
– Нет. Я познакомилась в Нью-Йорке с двумя-тремя людьми, но все они художники.
– Ты тоже художница.
– Да, но я не такая эгоцентричная и высокомерная.
Она надкусила сэндвич и прожевала, прежде чем продолжить.
– Они все воспринимают слишком серьезно. И даже когда утверждают, что искусство – это что-то субъективное, они хотят все время слышать лишь похвалу и перестанут с тобой спать, как только ты им скажешь, что считаешь их скульптуры дерьмом.
Я фыркнула:
– Если ты говоришь им это в лицо, я могу их понять.
– Возможно. Но ты только представь – склеенные VNS-кассеты как ретроспектива девяностых. Это называется фантазия?!
В моих ушах это прозвучало как классная идея, но я не стала дискутировать с Меган об искусстве. Хотя я уже много лет слушала ее монологи об этом, я большую часть времени не имела представления, о чем она говорит. Картины, скульптуры или искусство перфоманса не поддавались моему пониманию. Когда я видела предмет искусства, я могла сказать, нравится он мне или нет, но не более того.
Меган и я болтали больше часа. Я рассказала ей о своих курсах и учебном материале профессора Эриксена, а она продолжила высказываться о надменной нью-йоркской арт-тусовке. Мы говорили также о ее родителях, которые мирились с ее решением не учиться, но не понимали его и продолжали настаивать на том, чтобы она зарегистрировалась на второй семестр в одном из университетов.
Провести время с Меган было для моей души отпуском. В Мэне она была моей надежной гаванью, тысячи миль и четыре месяца ничего в этом не изменили.
Апрель стала для меня хорошей подругой, но с Меган меня связывали многие годы, многие истории, а еще больше – слезы.
Когда мы вернулись из «Le Petit», я написала Апрель и спросила, может ли Меган спать в ее комнате. Она ничего не имела против, и, поменяв постельное белье, мы сели на диван мастерить украшения. Работать вместе с Меган над цепочками, браслетами и сережками всегда было чем-то особенным: хотя это были не ее украшения, она вкладывала в них так же много душевных сил, как и я. Время пролетало незаметно, вместе мы создавали новые модели и обсуждали то, какие экземпляры я обязательно должна взять на ярмарку.
– Как ты наскребла столько на полет? – Вопрос вертелся у меня на языке уже несколько часов. – Я думала, что ты передала мне все свои сбережения. – Я протянула ей маленькие щипцы. – Я скоро верну долг. Обещаю.
– Не спеши, я немного заработала. Помнишь журналиста, который хотел написать обо мне? – спросила Меган, завязывая свои розовые кудри в беспорядочный пучок.
– Конечно помню.
– Ну, редакция не согласилась. Они любят мой стиль, но, к сожалению, я сама для них еще слишком безвестный новичок. Я должна снова связаться с ними после своей первой выставки.
– Идиоты.
Меган вздохнула:
– Не совсем. Одна из моих картин так им понравилась, что они захотели иметь ее у себя в офисе. Я не заработала на этом состояния, но хватило на несколько ночей в Нью-Йорке и часть билета.
– Если продажи на ярмарке пойдут хорошо, я смогу немного заплатить Луке и тебе… Как только оплачу счета доктора Монтри.
– Сага, не сходи с ума из-за этого. Я с радостью оплатила рейс, чтобы увидеть тебя. И после всего, что я знаю о Луке, деньги для него не проблема. Ты важнее для него, чем несколько долларов.
Я вздохнула. Несколько долларов. Деньги всегда проблема, особенно если их нет. С восемнадцати лет я имею уже больше долгов, чем иной взрослый, и еще не вижу света в конце туннеля. Я едва могла себе позволить сеансы у доктора Монтри, а еще мне надо скоро съехать с этой квартиры. Я дала себе время до Нового года, чтобы найти собственное жилье. Правда, я не знала, где мне взять деньги. Единственной возможностью было найти вторую работу, но тогда я вынуждена буду поступиться украшениями или сном. И то и другое было бы плохо для моего здоровья.
– Не делай такое лицо, – сказала Меган. – Я не для того приехала, чтобы видеть тебя в раздумьях и хандре. Забудь о дурацких деньгах. Я люблю тебя, даже если не увижу вновь ни одного цента. И Лука тоже. Верь мне.
Я улыбнулась.
– Я тебя тоже люблю.
– Это я и хотела услышать. – Она ухмыльнулась. – А теперь давай поговорим о том, как сильно ты влюбилась в Луку и почему, черт подери, ты до сих пор не попыталась поцеловать его.
– Что?
– Ах, не разыгрывай невинность, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.
– Нет, я не…
Меган посмотрела на меня взглядом, означавшим «какого черта, Сага», при котором она слегка наклонила голову, нахмурила лоб и закатила глаза.
– Я не влюблена, – робко запротестовала я. – Я думаю, он милый и привлекательный, и я не боюсь его, но это еще далеко не любовь. Даже если было бы так, это не имело бы значения. Лука не заинтересован в длительных отношениях, а я не женщина на ночь. – Я говорила быстро, и с каждым словом мне становилось теплее. Я могла обмануть свой разум и, используя логику, подвести его к тому, что хочу видеть в Луке лишь друга. Но тело мне не обмануть.
Меган держала палец в воздухе. Он красила ногти в неоновый зеленый цвет.
– Во-первых, я абсолютно уверена, что ты влюблена в Луку, ты слишком много о нем говоришь. А во-вторых, – она подняла следующий палец, – даже если это не так, ты только что назвала три причины его поцеловать. Он милый и привлекательный, и ты не боишься его. Кроме того, тебе восемнадцать и ты в университете. Наступает время получить некоторый опыт.
Я могла возразить Меган по каждому пункту, но не была уверена. У меня были большие надежды на первый поцелуй. В моих фантазиях он был чем-то большим, чудесным и совершенным и стал символом моей свободы, независимости и здоровья. Я всегда верила, что если когда-нибудь добровольно поцелую мужчину, то освобожусь от старого груза. Конечно, это была лишь иллюзия. Иллюзия, за которой я любила прятаться. Однако мой первый поцелуй должен был быть чем-то особенным, так как он навсегда останется в моей памяти. Я не хотела быть одной из многих. Готова ли я отдать этот первый раз Луке, только потому что он лучший в пределах моих ограниченных возможностей?