енили величайший душевный подвиг удивительной русской семьи! Они установили недалеко от центральной водозаборной колонки маленькую каплицу святой Клавдии и чтут ее, как свою благодетельницу. Жаль, что сам Павел, сын Клавдии, еще ни разу не побывал в созданном с его помощью Кенгараксе. Он очень далеко, и как настоящий русский интеллигент-ученый, до фанатизма предан науке…
— «Здесь русским духом пахнет», — вспомнилась строка из сказок, и Турусов поежился, словно налетел холодный ветер.
Они шли к началу улицы Клавдии и Павла, вдоль бесконечных обжитых вагончиков.
Спутник Турусова все славословил и славословил великую русскую семью, будто эти двое восстановили мир и процветание в какой-нибудь далекой туземной стране. Турусов слушал уже не так внимательно, как по-началу.
Впереди показался просвет — заканчивались вагончики и начиналось поле перепаханного синезема.
— А вот и каплица! — спутник потащил Турусова под руку к маленькой часовенке. Там висела фотографическая икона в старинном окладе, под ней горели свечи.
Подойдя ближе, Турусов протер очки, чтобы получше рассмотреть святую, и тут его прошиб пот: с фотографической иконы на него глядело действительно добродушное, светящееся смиренностью лицо Клавдии Николаевны — старушки, ехавшей с ними в гостиницу «Факел» к сыну Павлу, профессиональному деньгодобытчику.
Турусов оторопело уставился на икону, а перед глазами пробегали воспоминания о том, как они втроем: Турусов, старушка и Радецкий, кушали свежесваренную кашу в своем родном вагоне, а рядом, в противоположном от служебного купе углу, стоял сопровождаемый груз, которого теперь лишились и Турусов, и Радецкий.
— …она приедет скоро, — договорил спутник.
— Кто? — снова вернулся в действительность Турусов.
— Клавдия, — взволнованно произнес лысоватый.
— И что будет?
— Крестный ход вдоль улиц Кенгаракса во главе с живой Клавдией. Потом она посетит каждый дом-вагончик и выслушает просьбы и трудности каждого нашего жителя, чтобы потом выполнить все пожелания и сделать нашу жизнь еще краше…
— Так вы тоже здесь живете! — кивнул, задумавшись, Турусов.
— Конечно. Я Клавдию знал еще тогда, когда ни одного Кенгаракса не было. Я здесь вроде мэра-любителя. Пока нет Клавдии, я тоже собираю просьбы и пожелания, записываю их аккуратно и потом отдаю нашей заступнице. А она-то уж…
— У вас есть история? — внезапно перебил его Турусов.
— А зачем она нам. Мы сегодняшний хлеб сегодня едим. А история, она для тех, кто вчерашним живет…
Со стороны поля подул ветер и сразу почувствовался немного горьковатый запах земли. Ветер освежил Турусова. Он отошел от каплицы, стал на краю поля и увидел далеко-далеко на горизонте дома и деревья.
— Что там? — спросил он у спутника.
— Рига, — холодно ответил тот.
— Спасибо, — механически произнес Турусов и, утопая в синеземе, проваливаясь по колено в похотливо-болотное месиво, пошел через поле, к домам и деревьям.
— Стойте! Куда вы! — кричал в спину случайный спутник. — Не приносите себя в жертву! Вы не перейдете этого поля!
— Ну это мы еще посмотрим! — упрямо подумал Турусов. — Мы еще не одно поле перейдем!
Каждый шаг давался с трудом. Казалось, что стоит остановиться, присесть или прилечь на синезем — и уже никогда не встанет Турусов, чтобы идти дальше: отберет его земля от других досрочно и прорастет сквозь него семя, и сам он пустит корни, самые длинные из которых достигнут неба и нефти. И объединит он корнями своими всю землю, себя же при этом потеряв…
Жирная земля, отливавшая синевой, громко чавкала, все глубже и глубже заглатывая ноги Турусова и вовсю стараясь «укоренить» его, не дать ему сделать следующий шаг.
Приближалась Рига. А сил уже не было, и Турусов то и дело падал вперед, выставляя ладони, которые уже сделались черными от враждебной черно-синей земли.
Из поля он выбрался на четвереньках разбитым и обессиленным, словно во время шторма волна на берег выкинула.
Выбрался, прилег на траву и тотчас заснул.
Как раз всходила луна.
В шесть утра по кромке поля твердой уверенной поступью шел мужчина в темном костюме с красной повязкой дружинника на рукаве. Шел, напевая себе под нос «Катюшу» и с опаской поглядывая на раскинувшееся поле перепаханного синезема, которое он охранял.
Сон его не донимал, мысли тоже не донимали. Самочувствие было отменное и аппетит нарастал с каждым шагом, хотя до смены и завтрака было еще долго.
Увидев лежащего на земле мужчину, дружинник прибавил шагу. То, что лежащий был жив, подтверждало легкое покашливание сквозь сон, наверно от сырой ночной земли. В принципе дружинника не интересовало — был ли он пьян или же избит. Первым, на что обратил внимание дружинник, были следы незнакомца, оставшиеся глубокими бороздами в синеземе.
— Дармоед! — злобно прорычал дружинник, рассматривая удаляющуюся в другой конец поля пунктирную линию следов.
Он поддел носком ботинка плечо Турусова и попробовал развернуть его на спину.
Турусов вяло приподнял голову и с трудом привстал.
— Ползи откуда приполз! — внятно, на чистом русском языке произнес мужчина с красной повязкой.
— Что вы говорите? — Турусов протер опухшие глаза.
— Еще и русский! — сплюнул дружинник. — Давай отваливай на свой край поля, кенгараксовец вшивый!
— Я не кенгараксовец… — Турусов поднялся на ноги и сразу почувствовал легкое головокружение.
— А кто же ты такой? И как там оказался? — мужчина строго, с осуждением смотрел на незнакомца.
— Случайно. Мой вагон туда отогнали… Вот и очутился…
— Врешь! — раздраженно бросил дружинник. — Мы еще десять лет тому все рельсы вокруг Кенгаракса поснимали! Сам участвовал! Так что никаких новых вагонов там быть не может!
— А вы пойдите и посмотрите! — Турусов нагнулся и стал отдирать от брюк подсохшие комки земли.
— Делать мне больше нечего! — буркнул дружинник. — Хватит того, что целую ночь здесь отдежурил, а через два часа уже на работу, производственные задачи решать.
— А зачем здесь по ночам дежурить?
— Если страна слишком гуманна, то кому, как ни нам наводить в ней порядок. Здесь ночь не покараулишь — на утро обязательно несколько наших детей в Кенгараксе окажутся! А если уж туда попали, то считай, что обществу их не вернешь! Да и кенгараксовцев нам здесь тоже не надо. Пусть живут у себя на островке-лепрозории, раз милиция не хочет ими заниматься!
— Чего это милиция должна ими заниматься? — удивился Турусов.
— Как чего? На наших глазах происходит повальное нарушение уголовного кодекса: сотни людей живут без прописки, а следовательно и без работы, живут на неизвестно какие доходы, не принося обществу никакой пользы. И вообще, все это похоже на проявление национализма, что, в принципе, в этих краях не такая уж и редкость.
— Я с вами пройдусь немного. — Турусов выпрямился и осмотрел помятые и грязные брюки.
— Валяйте, я — гуманист.
Они медленно шли по кромке. Дружинник у самой границы с полем, Турусов рядом. Дружинник зорко всматривался в далекие очертания Кенгаракса, держа руки за спиной. Турусов тоже поглядывал туда, но совсем другим взглядом. Он пытался понять, почему возник этот Кенгаракс — ведь не из одной прихоти решившей стать святой Клавдии Николаевны, матери Павла. Если бы не было этих людей, то и места не возникло бы. Расспрашивать дружинника не хотелось. Голос его был неприятен Турусову, да и сразу чувствовалось, в каждом слове сквозило его отношение к этому месту и его обитателям.
Так они шли и молчали довольно долго, пока впереди не показался идущий навстречу старик, рослый и могучий. Только седые волосы и крупные морщины-рытвины выдавали его возраст.
— Ну вот и смена, — облегченно вздохнул дружинник.
— Доброе утро нашим бойцам! — поздоровался сменщик. — Как ночь прошла?
— Порядок. Ни побегов, ни переползов не было. Вот только этот приполз (он показал взглядом на Турусова), но он не кенгараксовец.
Дружинник отдал сменщику повязку, попрощался и, не глянув на своего недавнего собеседника, отправился на работу.
Старик поправил повязку на рукаве, расправил плечи, посмотрел дружелюбно на Турусова и занялся физзарядкой. Приседал, отжимался от земли, устраивал бег на месте. Турусов стоял рядом и только ловил на себе хитроватые взгляды этого немолодого физкультурника.
— Давай поборемся! — предложил старик.
— Спасибо, но я не любитель.
— Значит, хлюпик, — выставил диагноз старик. — С таким поколением, как ваше, войну не выиграешь! Даже будущую нравственность не защитишь!
— Чью? — ухмыльнувшись, спросил Турусов. — И от кого?
— Вы меня на дискуссию не вызывайте. Если вас подослали с того края поля, то можете сразу же возвращаться! Ничего в наших магазинах вам не продадут! Не хотите работать — занимайтесь голоданием! Все равно жизнь заставит к станку вернуться!
— А разве кенгараксовцы не хотят работать? — поинтересовался Турусов.
— А кто их возьмет! Они же без прописки, а некоторые даже без паспортов. А это все равно, что бежавший крепостной до отмены крепостного права. Может, на них розыск объявлен, поэтому они там и торчат.
Старик тяжело вздохнул и лицо его помрачнело.
— Не для таких же, как они, я свою кровь проливал! — сказал он с горечью.
— Разве кровь проливают для кого-то? — задумчиво произнес Турусов. — За кого-то — это еще куда ни шло.
— Ты меня не пропагандируй! Я твердый и знаю, что говорю, а что делаю.
Они вышли к реке и остановились. Здесь начиналась как бы естественная граница.
— Даугава, — сказал старик и сладко вздохнул.
Турусов посмотрел на лениво плывущие зеленые воды и как-то внутренне успокоился.
— И все-таки поле шире реки, — с сожалением проконстатировал старик.
Турусов попрощался с «пограничником» и направился к высотным домам. Он вышел на какую-то улицу, увидел автобусную остановку и решил уехать отсюда куда-нибудь в центр города, а там видно будет.