И Калинкина-старшая скрылась в кухне.
— Кулинария — мамина страсть! — объяснила Надя. — Товарищ Благуша чуть-чуть не покорил ее сердце. Но не печальтесь — вы сумеете это сделать позже. Сколько еще маминых лекций о вкусной и здоровой пище придется выслушать вашей съемочной группе! Вот, например…
— Умоляю тебя, Надежда, — запротестовала Вера, — только не демонстрируй свои самодеятельные таланты. Твои пародии всем уже надоели.
Надя, не обращая внимания на Верину просьбу, встала в позу, поправила на переносице воображаемое пенсне и голосом Пелагеи Терентьевны произнесла:
— Кулинария — самое позабытое, позаброшенное из искусств! Есть любят все… Но готовить умеет по-настоящему лишь пол процента населения! Поэтому в жизни и происходит столько неувязок. А ведь если бы все жены умели кулинарничать, количество разводов уменьшилось бы вдвое! Если бы вое начальники приходили на службу после хорошо приготовленного завтрака, количество выговоров подчиненным сократилось бы втрое…
— Ой, к нам гости! — перебила Вера.
— Кто там еще? — высунулась из кухни Пелагея Терентьевна.
— Внимание! Внимание! — раздался бодрый голос. — Через пять минут начинаем репортаж!
Калинкина-старшая захлопнула в сердцах дверь. На пороге комнаты появился бледный мужчина со взором горящим.
— Саша! Вноси аппаратуру! — бросил он через плечо и представился:
— Радиорепортер предпоследних известий!
Сгибаясь под тяжестью двух звукозаписывающих сундуков, в комнату втащился хмурый техник.
Бледный мужчина со взором горящим оглядел присутствующих и остался доволен:
— Сыновья и дочери представлены прилично. А где сама мама-героиня?
— В кухне, — сообщила Вера.
— Мы, простите, не Калинкины, — заметил Юрий.
— A-а, значит, зятья? Мужья, так сказать, дочерей? И это неплохо! Все равно одна семья… Значит, она на кухне!
И радиомужчина выскочил из комнаты. Вера поспешила за ним.
— Мама не простит, если ей помешают колдовать над этим… как вы говорили? А-ля… — усмехнулась Надя.
— Картошка жареная с луком! — отрапортовал Благуша.
— И вообще она не любит корреспондентов. Если хотите знать почему, то я могу предъявить вам вещественные доказательства…
Надя достала из тумбочки пачку вырезок и вручила их Юрию. Операторы стали рассматривать журнальные вкладки, газетные фотоокна и портреты из брошюр Сельхозгиза. Почти везде Калинкина-старшая сидела в кресле за вязкой чего-то шерстяного. У ног ее примостилась на стульчике-лилипуте внучка-дошкольница. Глубокомысленно улыбаясь, она читала бабушке передовицу из «Красногорской правды».
— Сразу видно, что Пелагея Терентьевна не любит сниматься, — подытожил Юрий. — Вот и пришлось всем перепечатывать одно и то же фото.
— Наоборот, — усмехнулась Надя, — потому-то мама и перестала фотографов в дом пускать, что все они снимают ее одинаково. Ведь это работы разных корреспондентов!
— Вы придирчивы, — сказал Мартын, обезоруживающе улыбаясь. — Есть варианты! Вот тут, например, клубок шерсти побольше, а вот даже котенок привнесен для углубления характеристики быта…
— Если учесть, — сказала Надя, — что фотограф привнес своего личного котенка, то можно восхититься оригинальностью замысла. Но беда в том, что котенок для мамы не типичен: она кошек видеть не может.
В дверях снова появился бледный мужчина со взором горящим.
— Саша! Дай мне бумажку с вопросами-ответами! Ну, которая у тебя в магнитофоне лежит.
И, схватив листок, радиокомментатор выбежал из комнаты.
— Вы знаете, какие у него вопросы к маме? — спросила Надя операторов.
— Я не умею, к сожалению, отгадывать мысли, — развел руками Юрий.
— Значит, вы недавно работаете, — сделала вывод Надя. — А я насмотрелась репортеров самых разных ведомств и изданий. Фотографам, тем непременно нужно вязанье и внучка. Причем обычно на роль внучки берут соседскую девочку… А очеркисты, те задают четыре вопроса: «состав семьи?», «помните ли революцию в деревне?», «как выполняют дети производственный план?» и «занимают ли члены семьи выборные должности?». Вот, слышите?
Операторы прислушались. На кухне шел громкий разговор: радиорепортер и Вера уговаривали Пелагею Терентьевну ответить на несколько вопросов, заготовленных редакцией предпоследних известий.
— Мы вещаем на всю страну! — кричал репортер. — Миллионы слушателей сидят у приемников и ждут вас, мама! Всего четыре вопроса-ответа: «помните ли вы революцию в деревне?», «как дети выполняют производственный…»
— Не мешайте мне готовить! — послышался голос Пелагеи Терентьевны. — Вот Вероида хочет записываться. Ее и накручивайте на пленку.
— Я никогда не слышала своего голоса в эфире, — томно произнесла Вера. — Это так оригинально.
Юрий уже несколько минут нетерпеливо ерзал на стуле.
— Знаешь что, — сказал он Мартыну. — Я не могу спокойно слышать этот разговор. Сейчас пойду и возьму за локоток настырного радиовещателя…
— Ну, вот опять ты лезешь в историю, — вздохнул Мартын. — Какое тебе дело? Не обращай внимания.
Юрий вспыхнул.
— Брось ты свое примиренчество-всепрощенчество. Можно подумать, что ты всю жизнь питался манными котлетками. «Не обращай внимания!» И это говорит потомок вольных запорожцев, ростом в сто восемьдесят сантиметров и весом в девяносто шесть килограммов. Я бы при такой комплекции…
В этот момент в комнате появился радиочеловек.
Юрий приготовился было к проникновенному разговору с репортером, но тот уже бубнил в микрофон. И то, что услышал Можаев, заставило его на время отложить нравоучительную беседу.
— Наш микрофон установлен на квартире Тимофея Калинкина. Здесь сегодня радостная атмосфера — приехала на побывку мать-героиня Пелагея Терентьевна! Тут же дочери, сыновья, молодая поросль Калинкиных… Семья Калинкиных часто собирается вместе, хотя она и разбросана по всей области. А сын Феликс совсем далеко — он поехал осваивать целинные земли. Дорогой Феликс! Семья передает тебе свой материнский привет! Итак, напоминаю, часть семьи Калинкиных живет в колхозе: сама Пелагея Терентьевна, ее муж Прохор Матвеевич, сын Андрей — инженер и дочь — телефонистка Ольга.
В поселке Кожкомбината живет самый младший из детей — закройщик Николай. У нас же, в Красногорске, проживают Тимофей Прохорович — глава облторга, Елизавета Прохоровна — артистка эстрады, студентка Вера и сотрудница городского бюро находок Надежда. Имеется еще один брат — Владимир, автомеханик станции обслуживания на трассе Красногорск — Ялта. Это недалеко от Кудеярова… Но сегодня такой радостный день — мама приехала в город, и вокруг нее собрались почти все дети… Саша, выключай! Уф-ф! Веселый смех мы наложим потом. Теперь выступление мамы. Как вы думаете, она категорически отказалась? Или не категорически?
— Почему же? — удивилась Вера. — Вы такой красноречивый, вы ее уговорите.
Радиокомментатор снова скрылся в кухне.
— Простите, — сказал, ошеломленно улыбаясь, Мартын. — Но он что-то напутал в своем тексте…
— Действительно. Разве вы все живете врозь? — забеспокоился Юрий. — И Пелагея Терентьевна только изредка наезжает в город? У нас в сценарии написано, что все Калинкины живут дружной семьей и под одной крышей…
— Все, что было сказано в микрофон, — абсолютная правда, — заметила Надя. — А собрать нас действительно очень трудно…
— Вы рассеяны по области, — пробормотал Можаев, — а как же мы будем вас снимать?
Операторы были настолько обескуражены этим открытием, что совершенно растерялись. Словно сквозь сон, Можаев и Благуша слышали, как еще раз отреклась от радиорепортажа Пелагея Терентьевна, как предприимчивый деятель записал на пленку выступление Веры, как Надя долго объясняла, что Мартын и Юрий приезжие, а бледный мужчина бормотал: «Это какие-нибудь братья, зятья или шурины, а вы от меня их хотите скрыть. Учтите, миллионы сидят и ждут… Саша, тащи!»
— Саша, стоп! — прозвучал голос Можаева. — Подождите, я поговорю с вашим начальником.
— На какие темы? — спросил радиомужчина.
— На морально-этические.
— По этим вопросам я принимаю после работы, — быстро проговорил радиорепортер и, позабыв проститься, исчез в сопровождении верного техника.
Собралась уходить и Вера.
— Если Альберт заедет, — сказала она Наде, — то передай ему — я в ателье. Впрочем, не надо: пусть в другой раз не опаздывает.
— Какая честь! Я имею возможность поговорить с твоим Альбертиком! — лукаво заметила Надя.
— Ты просто завидуешь! — надевая голубую шляпку с зеленой вуалеткой, прощебетала Вера. — С вами, — она чарующе поглядела на операторов, — я не прощаюсь… Мы еще увидимся!
— Ну, Юра, что будем делать? — пробормотал Мартын.
— Писать письмо на студию! — решительно заявил Юрий. — Ведь мы не можем снимать без сценария.
— Все ушли? — высунулась из кухни Пелагея Терентьевна. — Ну и слава богу… A-а, вы еще тут, — заметив операторов, разочарованно покачала она головой.
Калинкина-старшая, уже без фартука, в темном платье-костюме, вошла в комнату. Искоса поглядывая на Можаева и Благушу, Пелагея Терентьевна вершила бездну мелких домашних дел: завела стенные часы, вытерла пыль с буфета, что-то поколдовала возле шкафа, что-то передвинула, что-то одернула, что-то переставила.
— Вы на нас так смотрите, — засмущался Юрий, — словно мы уже совершили что-то нехорошее.
За окном послышался автомобильный сигнал.
— Принц Альбертик за Вероидой приехал! — произнесла Пелагея Терентьевна. — Скажи ты, Надежда, ему, что, мол, дома невесты нет… Я бы и сама с ним поговорила, да видеть мне его противно…
— Пусть кто-нибудь из мужчин подойдет к окну и объяснит жениху, что он опоздал. Мужчина в данном случае произведет большее впечатление.
Юрий, расправив плечи, направился к окну. Упершись ладонями в подоконник, он взглянул на улицу. Возле тротуара стоял белый фаэтон, очень похожий на летний модельный полуботинок. Около него прогуливался гривастый молодой человек в сиреневом пиджаке и клетчатых, как шахматная доска, брюках. Одной рукой юноша то и дело приглаживал тоненькие, словно крысиные хвостики, усы, в другой вертел букетик цветов.