– Я черной и не ела никогда, – честно призналась Марта Эмильевна. – А чего ты вдруг заинтересовался?
– Почему бы нам не устроить праздничный ужин. Отпраздновать возвращение блудного племянника? – сказал Эмиль. – Восполнить пробел в твоих гастрономических познаниях, попробовать черной икры?
– Давай, а что же. Я тортик могу спечь, – обрадованно сказала Марта Эмильевна.
Эмиль подошел к ней, взял ее сухую руку и поцеловал.
– Мы не будем мучать эти чудесные музыкальные руки изготовлением тортиков, – сказал он. – Я сейчас пойду в магазин на перекрестке и все куплю…
– Я с тобой прогуляюсь, – сказала Марта Эмильевна.
– Одевайся, – сказал он.
Эмиль увидел потрепанный милицейский «уазик» у дома тети как раз в тот момент, когда Марта Эмильевна рассказывала ему последние новости. За месяц, что он отсутствовал, в городе объявился страшный маньяк-педофил. Пропали три девочки-школьницы, три подружки, симпатичные и рано созревшие, головная боль классной руководительницы. Родители подали заявления, на что в милиции им сказали в том плане, а чего же вы хотите, переходный период. Протрезвеют, натрахаются и вернутся. А через два дня отец одной из девушек, заядлый рыбак, нашел ее в тело в карьерах. Двух подруг дочери подняли со дна водолазы. Эмиль слушал, сокрушенно кивал головой. Но при виде милицейской машины трагическая судьба школьниц совершенно перестала его интересовать.
Валера сказал:
– Блин, уже без двадцати. Чего он не выходит?
Миша лениво пожал плечами:
– Не выйдет до без десяти, сами пойдем.
И тут он заметил высокого парня, внешность которого в точности совпадала с ориентировкой. Объект шел не от своего дома, а, наоборот, к нему. Рядом с ним семенила пожилая женщина. Парень тащил в руках набитые продуктами сумки. «Эту Ленку можно понять», подумал Миша. – «Здоровый парень, видный…». Миша взял наручники.
– Да вот же он! – сказал он, указывая напарнику.
Валера толкнул дверцу «уазика». Миша выпрыгнул вслед за ним.
Эмиль все понял сразу, когда увидел двух выпрыгнувших из «уазика» ментов.
– Сержант Давыдов, проверка документов, – сказал тот из них, что был пониже.
Рикошет поставил сумку и поднял руку, чтобы достать паспорт из внутреннего кармана куртки. Второй мент хлестко ударил его по руке резиновой дубинкой. Марта Эмильевна вскрикнула. Давыдов ловко застегнул браслет на руке согнувшегося парня, замкнул второй железный круг на своем запястье. Эмиль выпрямился. На него смотрел пистолет из рук Валеры.
Марта Эмильевна подняла руки к лицу, словно сдерживая крик.
– Ты арестован, – сказал Миша. – По обвинению в тройном убийстве и изнасиловании.
– Сумки дайте донести, – прохрипел Рикошет.
Напарники переглянулись.
– Ребята, да что же это… – пробормотала Марта Эмильевна, и сержант сжалился над старой женщиной.
– Неси, – сказал Миша. – Только без фокусов.
– Я в воздух стрелять не буду, имей в виду, – сказал Валера.
Эмиль взял сумку, и они все вчетвером двинулись к дому.
– А что до того, о чем мы говорили, – произнес Рикошет, пристально глядя на бледную, ничего не понимающую тетю. – Вот много вы левшей выучили, пока в музыкальной школе работали? Так что совсем не такое уж распространенное явление.
Марта Эмильевна посмотрела на него диким взглядом.
Давыдов дернул Эмиля за руку.
– Не разговаривать, – сказал он.
Только когда дверь «уазика» захлопнулась, и машина тронулась с места, разбрызгивая воду из луж, женщина поверила в происходящее. Марта Эмильевна обвела взглядом прихожую. Глаза ее задержались на прозрачной коробке с тортом. Эмиль купил бисквит, покрытый глазурью, украшенный забавной фигуркой из разноцветного сахара – кошелек, из которого торчали купюры, женская головка, устрашающий бюст и стройные ноги. Поперек торта шла надпись: «Жизнь удалась». Эмиль долго смеялся, увидев торт на витрине, и Марта Эмильевна согласилась купить его, хотя не любила бисквит и пошлые слоганы. Эмиль поставил сумку неровно, и банка с черной икрой, ударившись об упаковку, сломала фигурку.
«Надо позвонить», подумала Марта Эмильевна. – «Кому-то из его друзей…»
Но никого из друзей племянника она не знала. Глаза женщины расширились. Марта Эмильевна вспомнила своего единственного ученика, который был левшой.
Всхлипнув, Марта Эмильевна поспешно начала рыться в карманах спортивной куртки племянника, в которой он вернулся из Питера. Записная книжка – мягкий блокнотик на спирали – оказался там. Марта Эмильевна открыла букву «Б». Там шел длинный список женских имен. Торопливо перелистывая страницы, испещренные вкривь и вкось пометками, обрывками нотных записей и многозначными телефонами, Марта Эмильевна нашла букву «И». Но телефона Игоря Бабаева не оказалось и там.
– Господи, – воскликнула Марта Эмильевна. – Куда же он его записал?
Страницы тихо перевернулись в ее руках. «Рита», увидела Марта Эмильевна надпись в самом верху странички с буквой «Л». А чуть ниже – «Гарик».
Она бросилась к телефону.
Как и ожидал Рикошет, «уазик» поехал вовсе не к опорному пункту милиции их района и не в центр, где находилась КПЗ. Менты везли его за город.
В гараж.
– Сержант, хочешь я подарю тебе раскрытое дело? – сказал Рикошет.
Миша, усмехаясь, посмотрел на него и сказал:
– Давай-давай. Помощь следствию учитывается при вынесении приговора…
– Убийца – Андрей Свистунов, – сказал Рикошет. – Убитый – Виктор Решетников, мотив – ревность…
– Да ладно тебе, – вполне добродушно сказал Миша. – Убить он тебя не убьет, не дурак.
– Но охоту зариться на наших баб надолго отобьет, – заметил Валера и гнусно, меленько захихикал. – Вместе с возможностью…
– Заявление потом не вздумай приходить подавать, – сказал Миша. – Как другу советую.
Рикошет усмехнулся:
– А броники-то вы зря не одели.
– Это почему еще? – лениво спросил Миша.
– На меня-то одну пулю потратит, прямо в голову, – сказал Рикошет и вдруг вспомнил что-то. – Хотя нет. Две минимум.
– Ну, так в стволе-то их шесть, – закончил Эмиль, глядя прямо в глаза сержанту.
Миша криво усмехнулся.
– Восемь, – сказал он.
Лена выбежала на перекресток и увидела удаляющийся ментовский «уазик». Машина падала на волну очередной лужи, словно катер. Ни на какой аборт девушка, конечно, не собиралась. По крайней мере, сегодня. Она прибежала предупредить Рикошета, но опоздала. Лена стояла на перекрестке, всхлипывая, и в голове у нее сами собой всплывали события вчерашнего вечера.
Когда отзвучал последний проигрыш из «Чистого беса», Рита сказала, смеясь:
– Хоть играешь ты лучше.
У Лены потемнело в глазах. Такой прыти она не ожидала. Рикошет закусил губу. Гарик, чуть наклонив голову вбок, спросил:
– А что я делаю хуже?
Рита смутилась.
– Раскручиваешься ты хуже Бутусова, – сказал Орешек.
– Да, я это и имела в виду, – сказала Рита.
– Пойду покурю, – сказал Гарик, вставая.
Рита увязалась за ним.
– На голову что-нибудь одень, – сказал Гарик. – Только менингита нам не хватало.
Девушка навертела полотенце на голову наподобие чалмы, и они вышли на балкон.
– Ты неправильно спел, – сказала Лена Рикошету. – Не «тяжесть обломанных крыльев», а «тяжесть их кованных крыльев». Там имелись в виду жуки. И не «белая птица», а черная.
Рикошет пожал плечами.
– Ну, я же говорил, что не фанат Наутилуса, – ответил он.
– Так даже лучше, – сказал Ваня. – Получается, что это поет сам бес, заглянувший на огонек.
Андрей достал сигареты, но Ваня мягко попросил его выйти на площадку. И Лена пошла с гитаристом, хотя курить не хотела. Дверь они закрывать не стали, и было слышно, как Рикошет поет «Падшего ангела», песню, которую его упросила спеть Катя. Мрачная неформалка оказалась чувствительна и сентиментальна, как все девушки.
– Я не помню паденья, я помню только глухой удар о холодные камни…
– И как таких земля носит, – сказала Лена. – Ведь сволочь, мразь…
Андрей затянулся. Не нравилась Свисту песня, которую спели Рикошет и Гарик, не нравилось то, как они ее поют, глядя друг на друга влюбленными глазами, почти соприкасаясь грифами гитар, не понравился восторг публики.
– Надо бы с ним поговорить, – сказал Свист. – По душам. Объяснить, что к чему. Что он не в Питере у себя… В гараже, с демократизатором, чтобы прочувствовал. Да только ко мне Рикошет не придет. Сволочь-то он сволочь, но не дурак.
Андрей посмотрел на Лену. Прежде чем девушка решилась на ответ, Рикошет успел спеть почти весь следующий куплет:
Я пытался быть справедливым и добрым
И мне не казалось ни страшным, ни странным
Что внизу, на Земле, собираются толпы,
Пришедших смотреть, как падает ангел…
«А это идея. Дурь-то он всю из Витька выбьет», подумала девушка. – «Если Гарик и Риту ему простил, то почему я должна это терпеть? Мало того, что я его любовника терпела, как Рикошет мне объяснил это… мол, ревновать к человеку противоположного пола – это моветон… Хватит! Ну что за наглость! Мало того, что пидорас, или, как это, бисексуал, так и не скрывает этого! И не то что не скрывает, а прямо-таки демонстрирует это всем! Врешь, придется жить как все… Устроили тут, понимаешь, благословенную Швецию…»
– Я позвоню ему, скажу, что надо встретиться, – сказала Лена. – Когда в Хириши вернемся…
Но когда Лена сорок минут назад повесила трубку, по коже у девушки побежали мурашки. В глазах сидевшего рядом Андрея горело безумие самой чистой пробы. Девушка вдруг поняла, что в разговоре в ход пойдут аргументы и потяжелее резиновой дубинки.
Табельный пистолет, например.
Лена вытерла слезы и вытащила мобильник.
В отличие от мрачных внутренних шахт землянских лифтов Веслогорска, этот лифт представлял собой серебристо-прозрачную трубу на фасаде здания Корпорации. Рома ехал на лифте первый раз, и надо было воспользоваться возможностью осмотреть город. Тем более, что спуск происходил медленно, лифт то и дело останавливался, пассажиры входили и выходили. Но Рома весьма рассеянно смотрел на открывшийся перед ним вид. Мастер Генрих вызвал его к себе, и Грин размышлял, зачем это вдруг понадобился наставнику. Самой очевидной и неприятной мыслью было то, что он где-то не справился с тестами. Не оправдал ожиданий. Подвел мастера…