в, поддерживая атаку.
Открыли огонь выставленные на прямую наводку батареи «сорокапяток» и трехдюймовых пушек Ф-22. Артиллеристы несли сильные потери, но подбили еще три танка. Часть поврежденных машин под прикрытием дымовой завесы оттащили тягачами. Две машины горели неярким в солнечном свете пламенем. Зато черный маслянистый дым пробивался клубами сквозь грязно-желтую завесу. Ближайший к нам Т-4 догорал метрах в ста от самолета.
Танкиста, пытавшегося выскочить из бокового люка, подстрелили мы с Вагановым, еще одного снял ручной пулеметчик. Нам в ответ влепили осколочный снаряд, который проделал огромную дыру в корпусе Пе-2. Осколки пробили самолет насквозь и ранили второго номера расчета ПТР. Поврежденному танку стрелять больше не дали. Его добили «сорокапятки», и послал штук пять зажигательных пуль бронебойщик.
Все же танки успели проутюжить часть окопов и неглубоких траншей. Кое-где бойцы, в основном молодняк, снова, не выдержав, побежали. У нас на глазах погибли десятка полтора солдат и младший лейтенант, пытавшийся их остановить. Все они, кроме младшего лейтенанта, были убиты очередями в спину. Но продвинуться дальше танкам не дали. Солдаты и сержанты, участвовавшие во вчерашней атаке, хорошо усвоили, что бежать некуда. В машины швыряли противотанковые и ручные гранаты, бутылки с горючей смесью. Подбить больше ни один танк не сумели. Но я видел, как стремительно уходил задним ходом Т-3, облитый горючей смесью. Уцелевшие панцеры, отойдя на расстояние, вели дуэль с нашими орудиями, а немецкая пехота пыталась ворваться в батальонные траншеи.
Теперь роли поменялись. Красноармейцы, которые шли вчера в лобовую атаку и прятались в воронках от пулеметного огня, теперь с мстительным азартом били из всех стволов по атакующим немцам. Винтовочные выстрелы сливались в непрерывный треск, сквозь который пробивались пулеметные и автоматные очереди. Я стрелял из окопа под брюхом бомбардировщика. Вначале так же бегло, как пехотинцы, затем стал ловить бегущие фигуры в сетку прицела. Сказать, сколько пуль попали в цель, не смогу. Думаю, что на пять-шесть немцев свой личный счет увеличил.
Наступали фрицы грамотно. Одни ложились и вели огонь, другие делали быстрые перебежки и тоже падали на землю, уступая дорогу бегущим следом. Все были в касках, более половины вооружены автоматами. Пулеметчики тоже шли в цепи. Это была моя главная мишень. Ничего не скажешь, немецкая атакующая часть действовала как слаженный механизм. Но механизм забуксовал, наткнувшись на злое упорство наших солдат.
Подбили один, за ним второй бронетранспортер, которые поддерживали атакующих. Тяжелые «Ганомаги» с крупнокалиберными и обычными пулеметами на скорости уходили назад, иногда останавливаясь, чтобы подобрать раненых. Отставший бронетранспортер попал под фугасный снаряд трехдюймовки. Вышибло задний борт, согнуло боковину и вскрыло десантный кузов, где не уцелел никто. Пулемет со станком отбросило на землю, «Ганомаг» загорелся.
Получилось вроде сигнала к отступлению. Немцы начали отход, а следом без команды кинулись красноармейцы. Теперь злость и азарт сыграли не в нашу пользу. Их встретили огнем из автоматов в упор, полетели гранаты. Танки вели беглую стрельбу осколочными снарядами. Я разглядел лейтенанта Чапаева, который загонял людей обратно в окопы. Потом он упал, его потащили под руки двое бойцов.
Атаку отбили. На поле заметно прибавилось трупов. Теперь среди тел красноармейцев лежали солдаты вермахта. В серых мундирах, касках. Наши почти все носили пилотки. К сожалению, тонкие, как жестянка, советские каски практически не защищали ни от пуль, ни от осколков. Догорали два танка и два бронетранспортера.
— Эй, снайпер, помоги племянника перевязать.
Меня звал к себе бронебойщик Чепель. Его напарника ранили осколкам в руку. Мы перевязали рану и закурили. Чепель рассказал, что они призваны из одной деревни. Вместе призывались, вместе учились и вот третий месяц служат в роте ПТР.
— Твой племянник, что ли? — спросил Ваганов.
— Нет. Он меня привык дядей Ваней звать, ну, считай, племянник. Молодой еще, мать просила за ним приглядывать.
— Долго вас призывали. Что, весь первый год в тылу кантовались?
— Я сильно никуда не торопился. На мелькомбинате работал, — ответил Чепель. — Хлеб пекли и сухари для Красной Армии делали. Бронь имел. А племяннику недавно восемнадцать исполнилось.
Еще бронебойщик рассказал, что на тех, кого призывали летом сорок первого, либо похоронки пришли, либо без вести пропавшими числятся. За полгода почти всех мужиков из деревни на фронт забрали. А с него сняли бронь и вручили повестку в октябре сорок второго, когда на фронте совсем дела плохи стали.
— В общем, не спешил ты на войну, — подвел итог Ваганов.
— А че спешить? У меня трое детей. Кто их кормить будет? Родной колхоз не слишком разгонится.
Мой напарник вчера и сегодня неплохо стрелял, и его тянуло на всякие разговоры. Вскоре начался обстрел, и мы спрятались в окопы. В этот день немцы атак не предпринимали. Зато летели снаряды, мины, а во второй половине дня появились пикирующие бомбардировщики. Налетали раза три, группами по 8-9 самолетов в сопровождении истребителей. Бомбили артиллерийские позиции, передний край. Исчезали одни, на смену им прилетали другие. Поле снова заволокло дымом, кто-то кричал. Не пожалели две бомбы для нас, но обе взорвались в стороне. На выходе из пике «Юнкерс-87», мелькнув серебристым брюхом, прострочил многострадальный Пе-2 из спаренного пулемета.
Мы отсиделись в щелях, которые вырыли глубиной полтора метра. Командира нам не назначили, вопросы решали коллективно. Договорились, что бронебойщики и ручной пулемет вести огонь не будут. Только в случае атаки. А мы с Вагановым сделали до вечера несколько прицельных выстрелов. Кого-то уложили. Пока «Юнкерсы» долбили фланги полка, фрицы махали им руками, мы стреляли по каскам и рукам. Знали, что от винтовочной пули массивная немецкая каска не защитит.
Заметили, что кое-где поднимали руки и наши бойцы. Самострелов раскусывали быстро, а здесь, поди, догадайся, сам подставился или получил пулю в бою. В темноте началось движение. Тянулись в тыл раненые, подносили боеприпасы. Старшина с помощником принес сухой паек: хлеб, сало, сахар. Хуже дело обстояло с водой, досталось всего по полкружки. Жажду не утолили, только слегка смочили губы. Из-за отсутствия воды не лезла еда, во рту горчило от бесчисленных выкуренных самокруток.
— Чего водку не принес? — наседал на старшину Чепель.
— Не положено. Заснете, как сурки, а немец всех перережет.
— Перережет, перепилит… Зато перед атакой вдоволь наливают. Чтобы пьяные подыхать не боялись.
— Болтай меньше! — пытался осадить его старшина.
— Болтай не болтай, а дальше этого места все равно не пошлют.
«Племянник» Чепеля, несмотря на рану, хотел остаться с ним, но сержант заявил:
— Ты что, не видишь, в какой заднице сидим? Ползи в санроту, недельки две передохнешь. Старшина, возьми парня с собой.
— Возьму, если сам ползти сможет.
Жажда усилилась, несмотря на то, что мы ничего не ели. А завтра опять целый день без воды.
— Слушай, Федор, — предложил Иван Чепель. — Пусть твой помощник соберет фляжки и сползает за водой.
Ваганов согласился, но я боялся, что парня задержат и обвинят в дезертирстве. Но и без воды не жизнь. Саня собрал штук шесть фляжек и двинулся вслед за старшиной и раненым в тыл. Вскоре появился комбат Морозов. Я доложил обстановку.
— Вас что, трое осталось?
— Нет, товарищ капитан. Четверо. Помощник в окопе дежурит.
— Ну, правильно. Ночью не спите, от фрица всего можно ожидать. Тем более завтра Первое мая, праздник.
Когда комбат ушел, Чепель рассудительно заметил, что немцы ночью не полезут, а праздник будет, когда мы из этой дыры вылезем. Через час вернулся Ваганов. Кроме фляжек, он тащил десятилитровый бидон с водой. Старшина расщедрился, дал две буханки хлеба, а одну из фляжек наполнил подсолнечным маслом. С жадностью выпили по две кружки воды, и только тогда поели хлеба с салом.
— Праздник завтра, — напомнил Саня.
— Знаем. Уже сообщили, — сказал Иван Чепель, оживший после воды и ужина. — Медали выдавать будут.
— Что, замполит сюда придет? — удивился Ваганов. — Прямо на месте награды вручать?
— На месте. Не отходя от кассы.
— Сплюнь, — посоветовал молчаливый ручной пулеметчик — Фрицы устроят нам праздник
Он как в воду глядел. Тяжелым окажется завтрашний день.
Утром немцы торопились поздравить батальоны минометным огнем. Начальство рассудило, что в такой день без ответа не обойтись. Шарахнули полковые минометы. Пудовые мины завыли над головой, обрушились на вражеские позиции. Артиллерия молчала. Кажется, ее вчера основательно выбили. Затем немного постреляли 82-миллиметровые минометы, и все стихло.
Но только до поры. В полдень появились «Юнкерсы-87», снова бомбили все, что хотели. Мы лежали на дне окопов, закрыв головы руками. Пару раз прилетали безнаказанно, потом нарвались. Штук восемь истребителей Як-1, остроносых и стремительных, свалились, словно ниоткуда, и началась свалка. Сразу сбили один «Юнкерс», разогнали остальных и сцепились с «Мессершмиттами». Если медлительные пикировщики поторопились убраться, сбрасывая бомбы где попало, то пилоты «мессеров» уступать не хотели.
И мы, и немцы наблюдали за воздушным боем, который смещался все выше. Отвалил в сторону «Мессершмитт», над ним пронеслись два «ястребка». От пушечных снарядов он загорелся и стал разваливаться в воздухе. Затем подбили Як-1, а летчика, спускавшегося на парашюте, принялись расстреливать из немецких траншей. Я оторвался от редкой тогда картины воздушного боя, позвал Ваганова. Удачно приложились по одному и другому, потерявшим осторожность фрицам. Выбирали пулеметные расчеты, которые, задрав стволы МГ, полосовали летчика. Пытались помочь ему и пехотинцы, но пилот безжизненно обвис еще в воздухе и тяжело шлепнулся метрах в трехстах от нас. По окопам пронесся хорошо слышимый гул ругательств: