Вслед за пронизывающими холодными дождями пришли морозы. С утра крыши покрывались инеем, белела трава. Жить стало еще труднее: к голоду добавился холод. Муса нигде не мог согреться в ветхой своей одежонке, сквозь которую просвечивало голое тело.
Доведенный до отчаяния, Муса решился на самое крайнее — если не повезло Зарифу, может, удастся ему. Дрожащий от холода, он стоял на базаре и голодными глазами глядел на торговку, продававшую куски пирога. Муса плохо соображал и ничего не видел от голода, кроме пирога. Он не заметил, что за ним наблюдает какой-то военный.
— Муса! — окликнул его человек в солдатской шинели. — Ты что тут делаешь?
Муса вздрогнул от неожиданности. Это был тот самый редактор, к которому он приходил когда-то в редакцию «Кзыл юлдуз» со своими стихами. Муса был так смущен, что даже не обрадовался встрече.
— Не знаю, Исамбет-абый, — вяло ответил он.
Но Исамбет-абый и без расспросов уже понял, что произошло с Мусой.
— Вот что, — сказал Исамбет, — идем-ка со мной, может, что и придумаем. — Потом, усмехнувшись, добавил: —Ни воровать, ни просить ты не умеешь… Я все видел.
Он привел Мусу в Константиновские казармы, накормил его тем, что удалось найти из съестного, — военные тоже сидели на голодном пайке, — потом отправил Мусу в баню, а тем временем подобрал ему кое-какую одежонку. Бывает же такое счастье — бывший редактор всего несколько дней вернулся из Москвы, где занимался на политических курсах.
В ту осень при Татарском институте народного образования открылось краткосрочное отделение совпартшколы, куда Исамбет и устроил учиться Мусу Залилова. Занятия здесь чередовались с дежурствами, субботниками, а порой весь курс поднимали по тревоге среди ночи, и курсанты, забрав винтовки, отправлялись куда-то в станицы на ликвидацию кулацких восстаний, бандитских шаек. Все курсанты партшколы состояли в отряде ЧОН и находились на казарменном положении.
Курсанты совпартшколы тоже жили впроголодь, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что пережил Муса в прошедшие месяцы голодных скитаний.
Среди курсантов Муса был самым маленьким по росту и самым младшим по возрасту. Но он ревниво следил, чтобы его не обходили в дежурствах, заданиях, чтобы ему не делали никаких скидок.
В одно из ночных дежурств, когда Муса Залилов вместе с другим курсантом, Григорием Стрепетовым, несли патрульную службу по городу, они заметили двух подозрительных людей, тащивших к реке какую-то тяжелую ношу. Их задержали, доставили в комендатуру. В кованом ларце обнаружили золотые и серебряные вещи, золотые монеты царской чеканки. Задержанные — бывший оренбургский купец и его зять, бывший есаул белоказачьих войск, — признались, что хотели спрятать клад на берегу Урала, чтобы потом бежать в Китай.
Через несколько дней после ночного события курсантам партшколы Мусе Залилову и Григорию Стрепетову за проявленную бдительность объявили благодарность, но Муса ничего об этом не знал: он лежал в тяжелом бреду. Сыпной тиф свалил его и надолго вывел из строя. Организм, подорванный тяжелыми лишениями, плохо сопротивлялся болезни, и Муса провел несколько месяцев в больнице. Он часто терял сознание, и врачи уже не надеялись, что его удастся спасти.
В совпартшколу Муса вернулся только весной двадцать второго года. Он сильно отстал от товарищей и не мог продолжать занятий. Тогда и посоветовали ему поступить на рабфак: стране нужны грамотные, преданные народу люди.
Муса и сам уже слышал о рабочих факультетах, их открывали в больших городах и принимали туда, как говорили, рабочих от станка и крестьян от сохи. В газете он прочитал:
«На рабфаки принимаются грамотные рабочие и крестьяне с пролетарской идеологией (мировоззрением). Граждане не физического труда туда не принимаются.
Старый храм буржуазной науки превращается в мастерскую труда, где выковывается пролетарская наука».
Еще совсем недавно, участвуя в ликвидации неграмотности, Муса Залилов сам ходил собирать бумагу, тетрадки и карандаши для занятий. И вот сейчас, когда еще продолжалась борьба с неграмотностью, партия бросила новый лозунг — пролетаризация высшей школы! Надо подчинить науку трудящимся. Ленин в Москве звал молодежь учиться, учиться и учиться. И комсомолец Муса Залилов с путевкой губкома комсомола поехал в Казань поступать на рабфак.
Но в Казань он приехал, когда занятия на рабфаке давным-давно начались, прием был уже закончен. Что было делать? Муса не захотел возвращаться в Оренбург и нанялся работать переписчиком в редакцию татарской газеты «Кзыл Татарстан». В те годы еще не существовало пишущих машинок с национальными шрифтами и рукописи для набора переписывали от руки.
Жизнь в Казани не прошла для Мусы даром. В редакцию, где он просиживал ежедневно по многу часов, приходили татарские поэты, писатели, они обратили внимание на способного переписчика и часто просили его почитать стихи. Но не так-то легко было уговорить Мусу прочитать новое свое стихотворение. Он писал много, но, как и прежде, показывал стихи только самым близким людям. Тем не менее именно в этот первый год жизни в Казани стихи начинающего поэта появились в толстом литературном журнале «Безнен юл» — «Наш путь». Стихи вышли за подписью «Муса Джалиль». Этот псевдоним он избрал для себя навсегда, изменив только немного свою фамилию: Залилов — Залил — Джалиль.
На рабфак Джалиль поступил только на следующий год. Как один день, промчались эти три года, проведенные в Казанском рабфаке — на лекциях в аудиториях, в читальнях за книгами, в разговорах и страстных литературных спорах в кругу друзей.
В эти годы у Мусы Джалиля вышла первая книжка стихов, которую девятнадцатилетний поэт назвал «Барабэз» — «Идем». Именно здесь, в Казани, Джалиль начинает формироваться как национальный поэт. Его стихи все чаще появляются в журналах, звучат с эстрады на литературных вечерах, он становится членом объединения казанских писателей «Октябрь». Казалось бы, творческий успех сопутствует начинающему поэту. Что еще надо! Но спокойной жизни в Казани Муса предпочитал непоседливую жизнь инструктора уездного комитета комсомола. Закончив рабфак, Джалиль уехал в Орск на комсомольскую работу.
Позже, вспоминая прожитую жизнь в Орске, поэт напишет об этом несколько строк:
Ростепель.
Телеге нет проезда…
Но, меся лаптями снег и грязь,
В кожухе, под вешним солнцем теплым
Он идет, в деревню торопясь.
А пока Муса — инструктор уездного комитета комсомола. У него старенький стол на покосившихся ножках, на столе чернильница с оторванной крышкой, школьная ручка, несколько брошюрок да стопка непрочитанных газет. Но Муса не засиживается долго за своим столом. Он редко бывает на месте. В летний зной или в слякоть, в пургу и морозы он ездит на перекладных, а чаще пешком мерит версты между деревнями. Он шагает от села к селу, создает новые комсомольские ячейки, помогает налаживать работу, выступает с докладами на самые различные темы, присутствует на репетициях пьесок, написанных им же самим, разучивает с ребятами песни, проводит вечера самодеятельности.
Больше года Муса провел в Орске. Потом его отозвали в губком, и Муса стал работать в Оренбурге. Но в жизни поэта мало что изменилось с переездом в родной город: он по-прежнему проводил жизнь в разъездах.
Через несколько месяцев Залилова, инструктора губкома, вызвали в Москву в ЦК комсомола. Сначала на совещание, а потом избрали членом бюро татаро-башкирской секции, которая только что создавалась при Центральном Комитете.
Это было уже в двадцать седьмом году. Удивительно, как у Джалиля хватало на все время! Он успевал работать в ЦК, учился на литературном факультете Московского государственного университета, редактировал детский татарский журнал, руководил литературным кружком в клубе татарского землячества в Замоскворечье. Муса везде находил себе дело, все его волновало, и каждый раз с неиссякаемой энергией он принимался за новые и новые дела.
В памяти друзей тех лет Муса запечатлелся неугомонным, веселым парнем; всегда он куда-то спешил, всегда должен был делать что-то совершенно неотложное. Всюду появлялся в неизменной своей кожанке, а летом — в юнгштурмовке (московские комсомольцы переняли эту форму у немецкого союза «Красных фронтовиков»).
Кочевой образ жизни Муса вел довольно долго. Но наконец ему посчастливилось получить ордер на крохотную комнату в Столешниковом переулке. Теперь он мог забрать к себе из детского дома маленькую сестренку Хадичу, которая осталась на его попечении после смерти матери.
Комнату Мусы в Столешниковом переулке приятели называли «полюсом холода», но тем не менее все они охотно заглядывали туда, и веселый смех или споры не затихали на «полюсе» до позднего вечера. Казалось, Муса не мог дня прожить без старых, закадычных друзей. Появились и новые друзья. Муса умел находить их повсюду. Однажды в Летнем саду, где в тот вечер выступали поэты, Муса познакомился с Ахметом Симаевым. Задиристый, белобрысый паренек проник в сад без билета, через забор, чтобы послушать стихи поэта. Неумолимый контролер начал выпроваживать безбилетника, но Муса заступился за него и провел за кулисы. Джалиль в тот вечер читал свою поэму «Больной комсомолец». После вечера Ахмет пошел провожать Мусу. Он оказался братом литейщика Симаева, члена литературного кружка, которым руководил Джалиль. Работал на Метрострое и недавно поступил в строительный техникум. Ахмет признался, что пишет стихи, но никому еще их не показывал. Муса пригласил Ахмета на занятия литературного кружка. С тех пор они стали друзьями.
Вскоре Ахмет закончил техникум, поступил на строительство комбината «Правда», работал там в лаборатории по испытанию прочности бетона. Но литературное творчество все больше увлекало его, и Ахмет начал работать в газете.
Через четыре года Муса закончил литературный факультет Московского университета. Здесь он стал коммунистом. У Джалиля появлялись все новые обязанности, его кипучая натура требовала активной творческой и общественной жизни. В издательстве «Молодая гвардия» стал выходить детский журнал на татарском языке, который назывался «Октябрь баласы». Мусу Джалиля назначили его редактором. Кроме того, он работал в газете «Коммунист», тоже издававшейся на татарском языке, — заведовал литературным отделом. Татарские писатели и поэты, жившие в Москве, группировал