, доступного роте. Раизов уточняет у подчиненных состояние оружия и количество боекомплекта, результаты записывает в блокнот. Пулеметчика Тему Раизов назначает «Прозе» в няньки. Тема — крупный, мускулистый десантник, заросший каштанового цвета бородой по самые скулы. «Проза» рассматривает Тему и замечает, что в первой роте нет моды стричься налысо. Тема, отвечая командиру, несколько притормаживает, явно летает в облаках. Видимо, поэтому он и получил «Прозу» в нагрузку.
Тема снаряжает магазины патронами с трассирующими пулями. «Проза» вызывается снарядить для себя магазин. Ему приятно, что руки помнят навыки тридцатилетней давности.
— Да мне особо нечего о себе рассказывать! — скромничает Тема. — Я родом из Пскова, работал прорабом в строительной фирме. Две дочки.
— А контракт почему решил заключить?
— Из-за спорта.
— Это как?
— Я мастер спорта по боксу. Тренер мой — из полка. Он пошел, и я пошел!
Раизов занят тем, что после каждой серии выстрелов специальным инструментом поправляет бойцам планки и мушки на автоматах и пулеметах. Не до «Прозы» ему.
Тема — хороший наставник. Выясняется, что при стрельбе стоя «Проза» стреляет «по-спортивному», из автомата так не стреляют. В стрельбу стоя и с колена «Проза» не верит, а лежа толк есть, так и быть — согласен.
Улучив минутку, «Проза» спрашивает:
— А вот эта песня — «Война никому не нужна»? Джума вроде командир, а тут такой пацифизм?
— Да нет тут никакого пацифизма, — вступается за Раизова Тема, — просто песня хорошая.
— Просто… в этой войне нет смысла, — говорит боец с красным лицом и рыжей бородой.
Пулеметчик с ПКП Иван встает с колена, отряхивается:
— Просто… у каждого на этой войне свой смысл.
Из его черной шевелюры кустиками торчат перышки седых волос.
Ух, сколько разных мнений, но стрельбы продолжаются.
«Проза» стреляет из пулемета. Да. ПКП лучше РПК, хотя в роте есть пулеметы обеих моделей. Тема показывает, что левую руку нужно завести на приклад ПКП и прижимать пулемет к плечу для лучшей устойчивости. Сошек под цевье недостаточно.
Впервые в жизни «Проза» стреляет из подствольного гранатомета (неожиданно для себя очень неплохо), но лучше всех стреляет водитель КамАЗа Николаич, который и привез роту.
Николаич — милиционер на пенсии, начинал участковым, окончил службу гаишником. Прослужил в полиции Маныча 23 года. Он рассказывает свою историю, смотрит на «Прозу» очень внимательно. Когда Николаича стригли, не успели убрать прядь на лбу, и белесый чубчик контрастирует с длинными ресницами.
— Песик из столовой ваш? — спрашивает «Проза».
— Покрупней — Попас — не мой. А маленький — мой. Тимофеем назвал.
— Местный песик?
— Ага. Парнишка из Сухой Балки, ему лет четырнадцать, Артем зовут, говорит: «Заберите, Николаич, а то у нас их и так много, нечем кормить». Вот забрал. В машине у меня живет. В отпуск поеду, заберу домой. Боюсь, он зимой мерзнуть будет.
— Я Артема в Балке не видел. Он чей внук? Бабки или дедки?
— Бабки.
Раизов показывает два способа бросать гранату. Можно выдернуть чеку и швырнуть, тогда скоба отщелкивается в полете — и граната взрывается при падении. А можно выдернуть чеку, позволить скобе отщелкнуться в ладони и только потом бросить гранату — тогда она взорвется в воздухе. «Проза» таким образом бросить гранату не решается.
Приходит ополченец — начальник полигона — и передает приказ немедленно возвращаться.
Пока бойцы собирают оружие, ДНРовец никуда не уходит, стоит и ждет исполнение приказа Раизовым. «Проза» чувствует советскую офицерскую школу, о чем сообщает начальнику полигона. ДНРовец тает от комплимента. Ему 53 года, и он хочет домой.
КамАЗ летит обратно в полк. Раизов включает музыку на блютус-колонке.
Сначала играет «Война никому не нужна…», а потом Цой. «Прозу» посещает дежавю тридцатилетней давности. Только тогда вместо КамАЗа — ЗИЛ-131, тряска на сиденье, «Проза» снова молодой — и «Группа крови на рукаве».
Каждый трек Джума слушает с удовольствием, как в последний раз.
«Проза» не знает, какой приказ отдал комполка Раизову, им не до него, в расположении батальона бойцы сворачивают палатки, спальники и грузят в КамАЗ оружие и боеприпасы. Джума дал им на сборы двадцать минут и следит за сборами по часам.
На лицах бойцов ни тени мандража. Они столь безгранично верят в командира?
— У кого 28-го день рождения? — спрашивает Раизов.
Один из бойцов, который в этом момент мочится в кусты, бросает через плечо:
— Командир! У меня! Был!
— Поздравляю!
— Спасибо! — боец застегивает ширинку.
— Так, с поздравлениями закончили, все в машину.
«Проза» возвращается в кабину КамАЗа, Джума протискивается мимо него на среднее сиденье:
— Николаич, будем через деревню ехать, езжай помедленнее — пусть парни мирную жизнь посмотрят.
— Что именно они защищают, — поддакивает «Проза».
Его должны высадить по пути, но у деревенского магазина Раизов командует водителю:
— Притормози!
Выпрыгивает из КамАЗа, уходит в магазин. Купить что-то хочет? Нет. Возвращается с пустыми руками и на незаданный вопрос «Прозы» отвечает:
— Девушка-продавщица тут симпатичная. Как на передок уходим, всегда заезжаю, крайний раз на нее взглянуть…
В штабе «Проза» делится впечатлениями о поездке на полигон.
Джума — командир военного времени. Молодой, совсем зеленый, но вера подчиненных в него безгранична. А ведь все бойцы его роты старше его!
— У него весов нет, — говорит «Дрозд».
Они с «Прозой» идут вдоль высохшего фонтана винного хозяйства в сторону туалета.
— В смысле?
— Почему обосралась контрактная армия? — задает риторический вопрос начальник штаба и сам же на него отвечает: — Потому что у каждого контрактника в голове весы. На одной чашечке — служба, а на другой — семья, жена, дети, ипотека. Сюда на фронт попадает — и привет! Он же денег хотел заработать, а тут стреляют. Жестко.
«Проза» молчит. «Дрозд» продолжает:
— А у Раизова весов нет. Ни семьи, ни детей, ни ипотеки. Только служба. «Вперед — за ВДВ!» У нас есть еще один такой — командир разведроты «Гризли».
— Тоже командир военного времени?
— Да. На таких и держатся Войска, — слово «войска» начштаба произносит с большой буквы. Это даже на слух ощущается.
— Тоже герой?
— Увидите!
«Прозе» хочется обсудить выражение «командир военного времени» именно как социальный феномен, поэтому на обратном пути из туалета они усаживаются на стулья под ивами рядом с припаркованным минивэном. Наверное, основатель и бессменный директор этой винодельни тоже так сидел в тенечке, как и они сейчас, обозревал хозяйство. Что-то есть правильное в этом месте.
— У Джумы впереди море проблем! — говорит «Дрозд». «Проза» молча недоумевает, и начштаба продолжает: — Испытание огнем и водой он прошел. Теперь испытание медными трубами.
— Это что еще?
— Славой!
— Он в ППД вернется после войны, — под ППД «Дрозд» понимает пункт постоянной дислокации — город Псков. — Герой, его сразу на должность. Командир роты или сразу замкомбата. А сколько у него тут в подчинении? Четырнадцать человек! А там хозяйство, отчетность, рутина. А он же герой!
— Бога за бороду схватил, — подсказывает «Проза».
— Ага! А там выход на учения, к примеру. Что у бойца в рюкзаке ВКПО? В каждый надо заглянуть. Проблема «последней мили». Будет ли Раизову интересно это после войны?
— «Последняя миля» — это?..
— Да-да. Снабжение есть худо-бедно всегда, но задача командира, чтобы это все не осталось брошенным в расположении или по пути. Чтобы боец на передке оказался сыт, одет и с сухими ногами. Я сам такое проходил. После Осетии. Хорошо, что старшие товарищи меня одернули вовремя.
Глава 7А я верую, батюшка
— Муж жену должен править! Если муж слабину дает, у жены крышу сносит.
Грузный священник в черных кроссовках, в черном подряснике, с серебряным крестом на груди — это отец Пересвет, полковой батюшка. Он прибыл из Пскова навестить паству и сейчас нависает над столом «Дрозда». Не хочет садиться — насиделся в дороге.
Знакомится с «Прозой».
— Ну вот, отец Пересвет, — говорит «Проза», — вы и шагнули на страницу моей будущей книги с репликой о женщинах.
— Что ты, что ты, — он машет рукой, — хотя ладно, я пять лет в женском монастыре прослужил, знаю, что говорю.
Начинается разговор о людях на войне. Отец Пересвет под впечатлением о полковых медиках — «Прозе» с ними пока не удалось познакомиться, скромничают, держат дистанцию. Батюшка вспоминает Васильевку:
— То был урок мне. Я понял, что значит «душу за ближнего положить». Как они там работали! Слаженность, сосредоточенность! Обстрел начался. Начмед всех в окопы загнал, а сам остался под огнем перевязывать раненых. По 25–30 раненых в день было! Я ему говорю: «Капитан, ты мой старец!»
Собеседники берут в штабе два стула и садятся в тени ивы напротив входа в штаб. Под этим же деревом припаркован «ситроен» «Прозы».
Обсуждают место священников на войне. Их, как и политработников, не хватает. По мнению отца Пересвета, капеллан должен быть в каждом батальоне, а не один священник на полк. Вот у луганских казаков религиозная основа, священники встроены в систему, и все веруют.
— Я считал казаков ряжеными, выходит, ошибался? — спрашивает «Проза». — У них же нет экономической базы, как при царе.
— У них духовная база — православная. Съезди к ним обязательно, а то про них ведь тоже книг не пишут, — предлагает отец Пересвет. — На войне все веруют. У меня благословение возьмут и вперед — через Васильевку, сквозь ПТУРы.
Для десантников Васильевка стала самой горячей точкой на этой войне. Отца Пересвета тоже не отпускают воспоминания о ней.
— Может быть так, что для Бога человечество едино, и он не хочет вмешиваться в дрязги людские? Мол, сами разбирайтесь, — провоцирует «Проза» батюшку.