— Знаете. Чувство страха приходит после боя. А в бою чаще всего азарт. Жгучее желание выполнить задачу, победить. А потом оглянешься: «Бля… Неужели это я? Повезло так повезло!» Всякое бывает, конечно. Может, я и привираю?
«Проза» вспоминает о весах, про которые рассказывал «Дрозд», но «Дрездену» о них говорить не педагогично.
— Командир вас хвалит, — замечает «Проза».
— Мы в атаку с ним ходили. Потому и помнит.
«Гризли» — удивительный лейтенант, командир разведроты, наполовину казах, наполовину татарин из Оренбурга. Он сидит в самом конце длинного штабного стола возле связистов и изучает «Прозу» внимательным взглядом. На черной шевелюре «Гризли» проступают редкие седые волосы.
Старшие офицеры штаба, сплошь подполковники, спорят об организации связи разведроты, кого с кем по каким частотам соединять. «Гризли», наконец, это надоедает:
— Суета — друг хуеты, — говорит он на ухо «Прозе», покашливает и громко обращается к начальству: — Товарищи офицеры! У меня не шесть рук!
Наступает полуминутная пауза, достаточная, чтобы осадить салагу-лейтенанта, но считать умеют все, «Гризли» прав, ему не унести с собой столько радиостанций.
Командир разведроты проходит к началу стола и вежливо и четко доводит подполковникам, как организует у себя связь. Все молчат, лишь «Дрозд» фыркает:
— А у нас во Вьетнаме было не так!
Все ржут.
«Дрозд» поручает «Прозе» отвезти в магазин разведроту.
Вся разведрота уместилась в 9-местном «ситроене», но «Гризли» останавливает белобрысый водитель КамАЗа комендантской роты Никита. Это его бесконечно ругает за разгильдяйство «Селен».
— Товарищ лейтенант, возьмите меня к себе! — сибиряк краснеет, смущается.
«Проза» молча слушает их разговор.
— Почему я? — спрашивает «Гризли».
— Вы — лютый, у вас все получается.
— Зачем мне третий водитель КамАЗа? — угрюмо замечает «Гризли».
— Заклевали меня тут в штабе, пожалуйста! Не подведу!
— С ребятами поговорю — решим.
Пока разведчики покупают продукты, «Проза» общается с «Гризли».
Тема разговора — командиры военного времени.
Для «Гризли» загадка, почему к нему регулярно подходят солдаты из других подразделений и просятся в разведроту.
— В крайний раз два огнеметчика пришли. Зачем мне в разведроте огнеметчики?
— А когда ты впервые эту командирскую чуйку в себе ощутил? — спрашивает «Проза».
«Гризли» некоторое время думает, а потом категорично заявляет:
— Под Бучей, когда 94 человек вывел, включая офицеров. Они тоже тогда растерялись.
— Это когда колонна под обстрел попала на Вокзальной?
— Нет. Когда приказ об отходе пришел, назад в Белоруссию.
— Страшно было?
— Страшно было, когда первый раз увидел, как 12,7-миллиметровый руки и бошки отрывает. — «Гризли» имеет в виду крупнокалиберный пулемет. — Когда солдат свою оторванную руку нес. Мальчишка совсем. НУРСы с «вертушек» — тоже страшно.
— У Наполеона было свойство, которое сделало его великим полководцем — он умел видеть за пределами карты. У тебя такая чуйка есть?
— Командир не должен стрелять, а должен управлять. Если командир начал стрелять, значит, дело плохо. Командир должен видеть всю обстановку. Вот это и есть чуйка.
— Поэтому ты всех вывел?
«Гризли» пожимает плечами:
— Думаю… Надо двигаться! Те, кто был под забором, те там и остались. А кто за мной пошел, тех вывел.
— Может, это — фарт?
— Фарт тоже… Мы как-то идем, а впереди танкисты-буряты. Они всех жгут — и хохлов, и наших. Техника ведь одинаковая. А мы прошли, буряты по нам не выстрелили, говорят мне потом: «Фартовый ты». Может быть. Потому всякие нестандартные задачи поручают. Помните хохляцкое видео, где они наших пленных расстреляли? Как из-под Киева выходили? Наша третья рота в засаду попала.
— Помню.
— Их тела мы вытаскивали. Семь тел, изуродованные. Специально в затылок уже мертвым стреляли, чтобы лицо… — «Гризли» быстро раскрывает кулак, растопыривает пальцы, имитируя взрыв, — не опознать чтобы. Одно тело сгоревшее. Не знаю, почему. Нашли мы их, начали выносить. Артобстрел. Залегли, долго ждали. Наше прикрытие…ушли. А мы потом вынесли тела. Всех. Я всегда своих выношу. И «трехсотых», и «двухсотых». Может, и потому бойцы меня ценят.
— А вы засады устраиваете?
— Конечно! Разведка ж. Под Попасной сожгли раз 19 единиц техники и 52 тела пехоты насчитали. Хороший бой был.
«Проза» вспоминает интервью с Раизовым, как тот хвалил учителей.
— А наставники у тебя кто были?
— Вот! — «Гризли» встряхивает указательным пальцем. — Я ж не совсем десантник. Сначала я в ФСО хотел служить. Но меня послали… сказали, ты нерусский, нельзя. Тогда я на разведчика-спецназовца пошел учиться. Но училище закрыли, нас перевели в Рязань. Так я стал десантником.
— А где тяжелее воевать? Под Киевом или здесь?
— Под Васильевкой. Помню, лежим в лесопосадке, чуйка была у меня — сразу уходить надо было.
«Проза» смеется, услышав слово «чуйка». «Гризли» ухмыляется и продолжает рассказ:
— «Немцы» с трех сторон прут. Три часа артобстрел был. Мы им три танка сожгли, они по нам четыре пакета «града». А у нас ни одного «трехсотого».
— Много вас было?
— Десять человек моих и три из расчета ПТУР.
— Они танки и сожгли?
— Они.
— А наша артиллерия вам помогала тогда?
«Гризли» смеется:
— Помогала… Случай был. Готовимся к атаке. Тоже под Васильевкой. Я квадрик поднял, вижу — ждут нас чуть ли не пятьдесят человек и в ближайшем овраге еще двадцать. Вызвал арту… Ждал час сорок. Дождался. Прилетело четыре снаряда. И все!
— А чего так?
— А снаряды одновременно кончились у артиллерии полка и у артполка дивизии. Так бывает.
В небе лопаются белые шарики разрывов зенитных ракет. Это «панцири» опять пытаются перехватить HIMARSы. Один пакет из шести ракет летит в сторону Новой Каховки. Второй — дальше на Восток, по Бериславу.
— Это они нашу ПВО растаскивают, — говорит «Проза» «Гризли», — по разным объектам, чтобы добить Каховский мост. Так разрушили Антоновский мост в Херсоне.
— А еще я молюсь, — вдруг говорит «Гризли».
Невозмутимые разведчики возвращаются из магазина, один из них несет ящик энергетиков.
— Видать, по химии у тебя пятерка была, — дразнит его второй.
— А знаете три правила разведчика? — «Проза» слышит звонкий голос самого молодого бойца с заднего сидения «ситроена».
— Не знаю.
— Первое — круто выглядеть. Второе — всегда знать, где находишься. Третье — если не знаешь, где находишься, все равно круто выглядеть.
Вечером «панцири» успешно отражают очередной ракетный удар, по технике у переправы прилетов нет. Но над деревней снова висит черное облако. Неужели отследили, куда наши прячут технику?
«Проза» везет «Синицу» в магазин. Уже стемнело. Остался единственный шалман — последний из четырех магазинов в деревне, который еще открыт.
Взъерошенная потная продавщица-брюнетка тараторит, комментирует пожар в деревне:
— …У меня там дети недалеко… они дома… все стекла повылетали… но все целы… Слава Богу… бросьте вы уже на них ядерную бомбу! Сколько можно?!
Военные в очереди отмалчиваются.
— А в Новой Каховке рынок разбомбили, знаете? Людям теперь работать негде.
«Синица» и «Проза» ждут шашлык и рассматривают полупустые прилавки. Обе Каховки на левой стороне Днепра, оттуда тоже стреляют «панцири», и туда тоже регулярно падают HIMARSы.
— Родненькие, пожалуйста, не бросайте нас! Мы без вас пропадем! — умоляет продавщица.
«Проза» выходит из душного магазина, за столиком двое военных. Они едят раков, запивают их коньяком. Один, с рыжей щетиной на родинке на щеке, хватает «Прозу» за руку:
— Братан, садись! Я тебя третий раз вижу сегодня. Ты кто?
Пока «Синица» в магазине ждет шашлык и слушает продавщицу, «Проза» пьет коньяк с новыми знакомыми. Закусывают раками. Майор Ренат — чей-то начпрод — показывает гостю, как не оставлять в клешнях рака мясо. А говорят они о литературе…
«Прозу» подмывает спросить Рената, не его ли часовые должны охранять «Пион»? Но сдерживается — портить нытьем настроение никому не хочется.
Обсуждают, как быстро изменилось настроение местного населения. Стоило американцам начать бить по рынкам и шиномонтажам, как всем срочно понадобился референдум, и люди потребовали удары «по центрам принятия решений».
Ренат хихикает:
— Россия не должна вестись на украинские провокации, любая реакция есть проявление слабости. Удар следует наносить тогда, когда нужно нам, а не Западу.
Третью рюмку пьют, не чокаясь. Так поминают павших.
Из магазина выходит «Синица» с пакетом еды. На обратном пути «ситроен» впервые останавливает военная полиция, пытается не пустить на переправу, но им туда и не нужно!
— Хоть кто-то выглядит прилично! — радуется «Проза» при виде черных рубах под аккуратными бронежилетами и масок на лицах полицейских.
«Синица» смеется.
По возвращении в расположение старшие офицеры штаба ужинают купленными шашлыками: «Дрозд», «Синица», отец Пересвет, чуть позже присоединяется «Кречет».
«Проза» рассказывает:
— Однажды наблюдал сцену в Химках. Гаишник останавливает «Москвич-412» в раскраске советского ГАИ: желтый с синей полосой. Оттуда вылезает водитель в форме милиционера сталинских времен: белый китель, портупея, галифе, начищенные сапоги. Наш гаишник начинает трахать того за использование «гаишной» расцветки, а тот, сталинский, отбивается, мол, это — ретроавтомобиль и так далее. Собирается народ, и наш современный гаишник чувствует, что симпатии толпы на стороне того, сталинского гаишника. И будь ты хоть сто раз по форме и аккуратен, тогда государство заботилось, чтобы государственный человек выглядел достойно, нарядно…
«Синица» говорит:
— Это Андрей Владимирович впервые увидел военную полицию и впечатлился их внешним видом.