— Как это может быть? — то ли прошипела, то ли просвистела Марина. — Мы любим маму!
— Любите, — кивнул Виктор, вспомнив, что Макс отреагировал примерно так же. — Но, когда я разрушил нашу семью, вы отдалились от неё. Скажи честно, Марин, когда ты в последний раз что-то праздновала вместе с мамой?
Дочь растерялась. Начала нервно покусывать губы, взгляд забегал по кухне — но признать, что отец прав, она просто не могла.
— Давно. Ну и что?
— У вас с Максом своя жизнь. А Ира… — Говорить об этом было смертельно тяжело. — Ира потеряла семью из-за меня. И жизнь утратила ценность. И, скорее всего, так и не приобрела. Даже несмотря на рождение Ульяны. Предполагаю, Ира не чувствует себя важной и нужной, считает, что вы не особенно опечалитесь, если она…
— Заткнись! — едва не закричала Марина, моментально рассвирепев. — Боря! Почему я должна слушать это?! Пусть он уйдёт! Немедленно!
Зять кивнул и, поглядев на Виктора, вежливо попросил:
— Виктор Андреевич, я думаю, вам сейчас и правда лучше уйти. Мы всё обсудим, и я вам позвоню.
— Только Ире ничего не говорите, — почти взмолился Горбовский, делая шаг назад, в сторону выхода из кухни. — Иначе она сразу заупрямится и всё будет напрасно. Надо действовать иначе.
— Не будем говорить, — подтвердил Борис к его облегчению. — Я за этим прослежу, обещаю. Идите.
Виктор кивнул, бросив на Марину последний взгляд — в отличие от её взгляда, раздражённого и злого, его был ласковым и виноватым, — и вышел из квартиры.
61
Виктор
На улице было уже темно — вечер, хоть и не поздний. И на небе среди серо-синих облаков тоскливо светилась полная луна, вызывая желание запрокинуть голову и завыть. Или напиться до беспамятства, а потом сесть в машину и закончить своё бренное существование, впечатавшись в ближайший столб.
Виктор опустил голову, чтобы больше не видеть одинокой луны на ночном небосводе, и потёр прохладными ладонями горящее лицо. Минутная слабость… не более. Надо жить дальше и не раскисать. Как минимум ради Иры и её будущего. А ещё ради Ульяны… Разве может он лишить внучку единственного дедушки?
Жаль, что сегодня Виктор так её и не увидел…
Марина… Неприязнь — точнее, даже ненависть — дочери причиняла словно физическую боль. Её пощечина и косой удар в скулу не были настолько болезненными, как обычные взгляды. Это выражение глаз… будто Марина смотрела не на него, своего отца, который когда-то дул на её разбитые коленки и вместе с ней лепил из пластилина ёжиков и лисичек для детского сада, а на злейшего врага. Не остыла, не забыла и не простила… Не смягчилась ни на каплю. Словно всё случилось ещё вчера.
Нормально ли вообще такое поведение? Виктор не знал, но тем не менее отлично понимал дочь. Как тут не понимать, если для него самого тоже всё как вчера случилось? Правда, в его случае это было гораздо логичнее — в жизни Горбовского, в отличие от жизни Марины, с тех пор ничего важного не случалось. Работа, дом, попытки вновь стать семейным человеком… нелепые, безнадёжные попытки. Так трепыхается муха, уже угодившая в паутину. Так в предсмертных конвульсиях дёргается почти утонувший человек…
Виктор вздохнул и сел в машину, достал из кармана телефон, быстро просмотрел сообщения в мессенджере. В основном они были от пациентов, и Горбовский привычно ответил всем на заданные вопросы. Только потом, когда эти диалоги опустились вниз, он обнаружил пришедшее с телефона отца сообщение с номером и короткой припиской: «Кира Алексеевна. Поговори с ней заранее, чтобы она внесла Иру в план по операциям». Виктор согласно кивнул и уже хотел набрать номер этой Киры, как вдруг обратил внимание на общий рабочий чат.
«Паша, с днём рождения! — писала одна из терапевтов, добавив к поздравлению кучу смайликов с воздушными шариками и сердечками. — Расти большой и никогда не будь лапшой!»
Горбовский даже фыркнул, прочитав это «не будь лапшой», — настолько подобное пожелание было актуально для Павла, который в прошлом действительно знатно облапошился. А потом неожиданно осознал…
У Гордеева день рождения? Точно! И Виктор совершенно о нём забыл, несмотря на то, что сам подписывал приказ о премировании и распоряжался о выходном дне — Павел обычно работал по субботам. Нехорошо, надо поздравить нормально. Хотя Гордеев не обидится, если его день рождения проигнорируют, но всё же.
Вместо того чтобы написать в общий чат, Виктор набрал Павла и через несколько секунд, услышав в трубке голос парня, неожиданно даже для самого себя поинтересовался:
— Паш, я могу к тебе сейчас заехать? — На том конце провода повисло недоуменное молчание, и Горбовский уточнил: — С подарком.
— Хм, — кашлянул Павел и проговорил куда-то в сторону: — Ди-и-инь, тут ко мне начальник заехать хочет, ты не против?
— Нет, — глухо ответили издалека, и Виктор вздохнул с облегчением.
Теперь ещё нужно купить подарок. Вот с этим будут сложности — бутылка не прокатит, Паша человек совсем непьющий. Значит, нужно придумать что-то другое.
Горбовский и сам до конца не понимал, зачем напросился в гости к Гордееву и его жене. Осознал окончательно, когда уже поднимался на лифте в квартиру.
По той же причине он после расставания с Ирой начал читать любовные романы. Безумно хотелось научиться верить в счастливый конец…
62
Виктор
Что подарить Павлу, Горбовский придумать так и не смог, поэтому тащил в подарок полезные вещи для его четырёхмесячной дочери: пару грызунков, кучу носков на вырост, разноцветные слюнявчики, набор игрушек для ванной и какой-то навороченный сортер-ксилофон-стучалку, который ему расхваливала консультант в детском магазине.
Увидев пакет со всем этим богатством, Павел хмыкнул и, покосившись на удивлённую жену, с иронией протянул:
— Что-то я начал сомневаться, у кого из нас сегодня день рождения…
— Ну извиняй, Паш, — хмыкнул Виктор, разуваясь. — Ты же не пьёшь. Пил бы — было бы проще. Вот я и решил, что лучше подарю всё нужное для твоей дочери, чем что-то ненужное, но тебе.
— Спасибо вам большое, — вежливо откликнулась жена Гордеева. Хотя формально женой пока не была — они ещё до сих пор не расписались после воссоединения. Решили подождать до лета.
Дина оказалась очень похожа на Иру. Не внешне — скорее, чем-то внутренним. Спокойствием, мягкостью, но при этом и твёрдостью характера, жизненными принципами. Из тех самых людей, которые гнутся, но практически никогда не ломаются.
Да… только такая и могла простить Павла после всего, что он набедокурил.
И рядом с Гордеевыми Горбовскому неожиданно стало легче. Они словно немного заразили Виктора своим спокойным и лучезарным счастьем, которым ненавязчиво коснулись его опалённой души — как святой водой побрызгали.
«Откуда у меня, атеиста, подобные сравнения?» — с усмешкой подумал Горбовский и… вдруг начал рассказывать Павлу и Дине, которая сидела рядом с ними на кухне с ребёнком на руках, о сегодняшней поездке к дочери. Зачем он это сделал, сам не понял. Может, просто потому, что больше не с кем было поделиться?
— Вы меня извините, Виктор Андреевич, — сказала Дина негромко, когда он замолчал — в лёгком шоке от того, что вообще заговорил о Марине. — Но ваша дочь… дурочка она.
— Это ещё почему? — уточнил Горбовский, и Дина ответила — спокойно и размеренно, как обычно отвечала на вопросы Ира:
— Потому что не понимает, какое это счастье — когда твои родители живы. Наших с Пашей родных уже нет на свете. Мы не можем ни поговорить с ними, ни попросить помощи. Она — может, но не понимает, насколько это ценно.
— Я думаю, поймёт, — улыбнулся Павел и ободряюще похлопал Виктора по плечу. — Не грусти, Андреич, всё наладится. Не сразу, конечно… Но обязательно.
— Невозможно всю жизнь лелеять обиду, — добавила Дина и тоже улыбнулась. — Иначе она начнёт съедать тебя изнутри. Да и ваша Марина тоже теперь стала мамой… Поэтому она непременно смягчится. Вы только не сдавайтесь и наберитесь терпения.
— Спасибо, ребята, — от души поблагодарил Виктор Павла и его жену и посмотрел на крошечную девочку, которая спокойно сидела на руках у Дины и вертела маленькими пальчиками вязаные бусы, висевшие у девушки на шее. — Ваши слова да Богу в уши…
— Вряд ли они у него есть, — пробормотал Павел задумчиво. — А вот сердце, пожалуй, должно быть…
Сердце…
Виктор внезапно вспомнил о телефоне врача из сообщения отца и сразу засобирался на выход. Позвонил на улице, стоя возле машины, и договорился о визите в больницу, где работала та самая Кира Алексеевна, в среду после обеда — в свой выходной.
63
Ирина
В ночь с пятницы на субботу сон пришёл быстро — словно ненавязчивый и робкий поцелуй Виктора подарил немного покоя и излечил тревожность Ирины. Хотя сколько бы она ни анализировала, не могла понять, отчего так получилось. Ей вроде как не должно быть никакого дела до бывшего мужа и его слов, и уж тем более — до поцелуев с ним, но вот… по какой-то причине стало легче.
И только днём, гуляя в заснеженном сквере рядом с домом, Ирина сообразила, в чём дело.
В этом поцелуе она почувствовала не только нежность и извинения за прошлое, но и любовь. Да, любовь. Ту самую, которая… «долготерпит и милосердствует, не превозносится и не гордится, не ищет своего и не мыслит зла. Всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит…»*
(*Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла.)
Но ведь… Виктор не любит её? И никогда не любил, разве не так? Он сказал, что любил — но Ирина не поверила. Невозможно было поверить — как, если жизнь разрушена? Когда любишь, созидаешь, а не разрушаешь… а Виктор всё до основания снёс, будто их семья ему и не нужна была.
Поэтому — нет, не верила Ирина больше в его любовь. Тем более невероятным казалось то, что в его поцелуе она словно была… Касалась её души ласковыми ладонями, стирала слёзы с щёк, вымывала горечь и боль из сердца. И неважно ей было, что Ирина в неё не верит.