– В Семашко, – кивнул санитар, захлопывая дверцы.
«Скорая» сорвалась с места. Мы сидели на жестких скамейках, хотя, скорее, не сидели, а тряслись. Тропилин безжизненно лежал на резиновой каталке.
– Я ведь не виноват, правда? – неожиданно спросил Аларих. – Все было честно, по закону – дуэль и дуэль.
– Да замолчи ты! – накинулась на Алариха Юля. – Какого человека угробили!
– Мы еще не знаем какого, – резонно заметила Эсси.
– Это ничего не меняет, – бурчала Юля. – Эх, какой был мужик! Штучная работа!
«Скорая» подъехала к реанимационному корпусу больницы имени Семашко. Санитары выгрузили тело и резво повезли его через приемный покой. Мы рванули было следом, но нас остановил окрик:
– А вы куда?
– А мы, мы… родственники.
– Не положено. Ждите в приемной. Вам позже скажут как и что.
Мы расселись по пластиковым креслам кричаще-оранжевого цвета и стали вздыхать. Время тянулось до ужаса медленно.
– Я могу развлечь вас, – сказал Аларих. – Рассказать про мою кошку?
– А что не так с твоей кошкой? – вяло поинтересовалась Юля.
– Я ее инициировал. Теперь она выпивает всех собак в округе. А месяц назад она принесла котят. Так они тоже вампирчики.
– Аларих, почему я об этом впервые слышу? – возмутилась Эстрелья. – Разве ты не знаешь, что разведение или клонирование вампиров без разрешения Совета Нечестивых просто запрещено! Хорошо, если ты отделаешься штрафом или принудительными работами. А если тебя развоплотят?
– Не развоплотят, – самодовольно заявил Аларих. Вот чего-чего у него было в достатке, так это самодовольства. – За кошкой и ее приплодом следит моя домоправительница. Она тоже вампир, кстати.
– Кошку надо стерилизовать. Котятам отрубить головы и сжечь! – рыкнула Эсси. – Мне надоело прикрывать твои мелкие грешки, Аларих!
– Погодите, погодите, – примиренчески воздела руки я. – Никому отрубать головы и тем более сжигать не надо. Аларих, ты просто перевези эту кошку и котят к нам в Щедрый. Тут за ними будет надлежащий уход и наблюдение. У нас же есть экзотариум для редких животных.
– Котят отдам, – махнул рукой Аларих. – А вот кошку нет. Она мне очень дорога. Лучше я ее стерилизую. Хотя что она может сделать с ветеринаром…
– Ветеринар тоже должен быть вампиром, – резонно рассудила я. – Я даже знаю одного такого. Практикует на Большой Буденовке.
– Пал Палыч Знаменский, что ли? – встрепенулась Юля.
– Он самый.
– Хороший ветеринар, – улыбнулась Юля и вдруг резко дернулась: – О чем я?! Сидим, треплемся о какой-то кошке, а там – жертва нашей глупости. Нет, я больше ждать не могу. А вдруг его можно реанимировать? Я попробую пробраться.
– Как?
– Невидимость.
– Тогда на всех набрасывай, – решительно сказала Эстрелья. – Все пойдем.
– Хорошо, – кивнула Юля.
И мы стали невидимы.
Мы спокойно миновали сестринский пост и тихо пошли по коридору. Было пустынно и тихо, но вот распахнулась одна из дверей, и из нее буквально выскочили несколько врачей. Они ругались по-черному. Мы расслышали только то, что, если бы больного привезли быстрее, его можно было бы спасти.
Наша компания мимо врачей бесшумно пробралась в реанимационную. Чутье не подвело – на столе лежало тело Тропилина, а рядом с ним стояла его душа. Она выглядела растерянной и задумчивой. А потом увидела нас. Ведь для души что видимый мир, что невидимый – все одно.
– Ах, это вы, – сказал Тропилин. – Пришли порадоваться?
– Нет, – честно ответила Юля. – Мы скорбим о том, что все так получилось. Что сказали? Инфаркт?
– Нет. Тромб в сосуде головного мозга. Какая нелепая смерть. Я столько всего не успел…
– Я приношу вам свои извинения, – склонил голову Аларих. – Если это, конечно, может вас утешить.
– Принимаю, – пожала призрачными плечами душа Тропилина.
– А хотите, я вас восставлю? – предложила Юля. – Я могу. Я восставила вот эту девушку…
– Нет, – помотала головой душа Тропилина, – я еще при жизни написал заявление, что отказываюсь от восставления. Я презираю такое существование. Смерть – значит, смерть.
– Тогда почему вы не уходите?
– Я жду своего ангела-хранителя.
– При жизни вы были верующим человеком?
– Не особенно, но… в ангела-хранителя верил. Чьи это шаги? О боже! О нет!
В комнату ворвалась заплаканная молодая женщина. Она бросилась к телу, размазывая слезы по щекам.
– Слава! – закричала она. – Не уходи!
– Жена… – прошелестел Тропилин. – Столько лет друг друга изводили, а тут, гляди-ка, плачет. Не плачь, Тоня. Все хорошо.
Душа погладила женщину по плечу. Та, разумеется, ничего не почувствовала, но плакать потихоньку перестала. Лицо ее прояснилось.
– Я соберу все твои стихи, Слава, – сказала она, – и издам их.
– Вот за это спасибо, – сказал Тропилин. – Приятно, что ты наконец обратила внимание на мои стихи.
– Стихи? – пробормотала Юля. – Тропилин? Уж не тот ли это Тропилин, что опубликовал поэму «Кораблики» в газете «Вечерняя звезда»? Я ведь бредила этой поэмой!
– Что ж, – сказала душа Тропилина, – теперь я ничего не напишу.
– Это ужасно, – после недолгого молчания сказала Юля. – Умер настоящий поэт. Я хочу проводить его стихами.
– Уместно ли это?
– Стихи всегда уместны. Тем более что это его стихи.
И Юля прочла:
Твой кораблик – из бумаги папиросной —
Белой бабочкой взлетает к небесам…
Я не стану задавать тебе вопросы —
Ты на них не отыскал ответа сам.
Добрый путь! Какой удачный нынче ветер
Для того, кому всю жизнь летать да плыть.
Твой кораблик – невесом, блестящ и светел,
Будет с неба ясным месяцем светить.
Я всю жизнь молюсь о всех, как ты, плывущих
В неизвестность, за небесные края.
Добрый путь! И никогда не будет спущен
Невесомый парус твой, мечта твоя.
Млечный Путь тебя как лентой опоясал —
Сохранить от зла, от страха и тоски.
Твой кораблик все такой же ясный-ясный,
Паруса на нем прозрачны и легки…
Добрый путь!..
– Спасибо, – прошептала душа Тропилина. – Это хорошие проводы.
Юля вытерла глаза. Я впервые увидела, как плачет эта бесстрашная ведьма.
– Идемте, ребята. Здесь мы уже ничего сделать не сможем.
Мы подошли к дверям, и тут…
Нас ослепил дивный свет. Мы на мгновение замерли в благоговении, опустили глаза, а когда подняли, то увидели, что душа Тропилина уже не одна. С нею рядом стоял крылатый некто и держал душу за руку, источая неземное сияние.
– Это ангел-хранитель за ним пришел, – прошептала Юля. – Скорее отсюда. Мне стыдно.
И мы ушли.
Было часа три пополуночи, когда я наконец вернулась домой. Мама лежала на диване с мокрым полотенцем на лбу, а отец при виде меня взялся за тонкий ремешок в своих брюках.
– Тийя! – укоризненно сказала мне мама. – Ну разве так можно?
– Мам, пап, простите меня. Тут такие дела были…
И рассказала им все, чем оказался знаменит этот день. Родители только головами покачали, и я их понимала. Они-то считали, что после смерти дочь остепенится, а дочь осталась такой же непутевой.
Поклявшись родителям, что больше никогда не буду их так волновать, я отправилась натираться тальком. В этот раз моя любимая процедура не вызвала у меня воодушевления. Мне только и хотелось, что спать, спать, спать…
Я уснула, едва голова коснулась подушки. И мне снова приснился сон про Леканта.
Будто иду я по полю, заросшему высокой травой и цветами – яркими до невероятия. Иду и спотыкаюсь на каждом шагу, потому что поле это и не поле вовсе, а какие-то сплошные ямы и буераки. И вот оно кончается, сменяется картинка: теперь я иду по проселочной дороге, взбивая каблуками пыль, и впереди у меня только дорога да бескрайнее пасмурное небо цвета простокваши. Но и дорога кончается. Передо мной высоченный дуб с раскоряками-ветвями. И на одной из них сидит Лекант в какой-то черной хламиде, подпоясанной золотым поясом. Он не видит меня – его глаза закрыты, а пальцы ласкают флейту-пикколо, извлекая из нее чарующие звуки. Я замираю, словно завороженная красотой Леканта и прелестью мелодии, и не сразу понимаю, что он никогда не откроет глаз.
– Лекант, – говорю я растерянно, – открой глаза! Здесь я, Тийя.
– Не могу, – напевает флейта.
– Почему? – вырывается у меня.
– Ты не даешь мне жизни, Тийя. Ты не возвращаешь меня.
– Лекант, я сделаю все, чтобы дать тебе жизнь! Лекант, будь со мной, я не могу так!
– Как?
– Без тебя!
– Верни меня, Тийя. Нужна кровь. Просто кровь.
– Я исполню все, Лекант! Ты оживешь!
И тогда он открывает глаза.
И для меня нет ничего прекраснее этих глаз.
Лекант протягивает мне руку, и я взбираюсь на ветку, сажусь рядом с ним. Он обнимает меня. Мне так сладостно и уютно, что словами не передать.
– Мы должны быть вместе, Тийя, – шепчет он. – Разве мы не созданы друг для друга?
– Ты так прекрасен, – вырвалось у меня. – А я всего-навсего…
– Тише, тише, Тийя. Ты еще прекраснее. Ведь ты моя спасительница. А знаешь, что это за дерево, на ветви которого мы сидим?
– Дуб?
– Не в этом дело. Это Древо Дара, Тийя.
– Древо Дара? Что это значит? Объясни.
– Тот, кто выпьет сока этого дерева, становится Дарителем. Ты знаешь, кто такие Дарители?
– Н-нет.
– Это существа или люди, которые никогда не устанут дарить счастье и свет другим. Они разгоняют тьму, с ними можно познать истинное счастье…
– Ты пил сок Древа, Лекант?
– Мне это не нужно, Тийя.
– Почему? – спросила я и проснулась.
…Сон был долгий, но проспала я совсем немного – электронные часы показывали половину четвертого утра. Еще темно.
Я вышла в гостиную. Родители конечно же спали. И слава богу! Им ни к чему знать о том, что их дочь собралась пуститься в очередное приключение.