— Я ведь не виноват, правда? — неожиданно спросил Аларих. — Все было честно, по закону — дуэль и дуэль.
— Да замолчи ты! — накинулась на Алариха Юля. — Какого человека угробили!
— Мы еще не знаем какого, — резонно заметила Эсси.
— Это ничего не меняет, — бурчала Юля. — Эх, какой был мужик! Штучная работа!
"Скорая" подъехала к реанимационному корпусу больницы имени Семашко. Санитары выгрузили тело и резво повезли его через приемный покой. Мы рванули было следом, но нас остановил окрик:
— А вы куда?
— А мы, мы… родственники.
— Не положено. Ждите в приемной. Вам позже скажут как и что.
Мы расселись по пластиковым креслам кричаще-оранжевого цвета и стали вздыхать. Время тянулось до ужаса медленно.
— Я могу развлечь вас, — сказал Аларих. — Рассказать про мою кошку?
— А что не так с твоей кошкой? — вяло поинтересовалась Юля.
— Я ее инициировал. Теперь она выпивает всех собак в округе. А месяц назад она принесла котят. Так они тоже вампирчики.
— Аларих, почему я об этом впервые слышу? — возмутилась Эстрелья. — Разве ты не знаешь, что разведение или клонирование вампиров без разрешения Совета Нечестивых просто запрещено! Хорошо, если ты отделаешься штрафом или принудительными работами. А если тебя развоплотят?
— Не развоплотят, — самодовольно заявил Аларих. Вот чего-чего у него было в достатке, так это самодовольства. — За кошкой и ее приплодом следит моя домоправительница. Она тоже вампир, кстати.
— Кошку надо стерилизовать. Котятам отрубить головы и сжечь! — рыкнула Эсси. — Мне надоело прикрывать твои мелкие грешки, Аларих!
— Погодите, погодите, — примиренчески воздела руки я. — Никому отрубать головы и тем более сжигать не надо. Аларих, ты просто перевези эту кошку и котят к нам в Щедрый. Тут за ними будет надлежащий уход и наблюдение. У нас же есть экзотариум для редких животных.
— Котят отдам, — махнул рукой Аларих. — А вот кошку нет. Она мне очень дорога. Лучше я ее стерилизую. Хотя что она может сделать с ветеринаром…
— Ветеринар тоже должен быть вампиром, — резонно рассудила я. — Я даже знаю одного такого. Практикует на Большой Буденовке.
— Пал Палыч Знаменский, что ли? — встрепенулась Юля.
— Он самый.
— Хороший ветеринар, — улыбнулась Юля и вдруг резко дернулась: — О чем я?! Сидим, треплемся о какой-то кошке, а там — жертва нашей глупости. Нет, я больше ждать не могу. А вдруг его можно реанимировать? Я попробую пробраться.
— Как?
— Невидимость.
— Тогда на всех набрасывай, — решительно сказала Эстрелья. — Все пойдем.
— Хорошо, — кивнула Юля.
И мы стали невидимы.
Мы спокойно миновали сестринский пост и тихо пошли по коридору. Было пустынно и тихо, но вот распахнулась одна из дверей, и из нее буквально выскочили несколько врачей. Они ругались по-черному. Мы расслышали только то, что, если бы больного привезли быстрее, его можно было бы спасти.
Наша компания мимо врачей бесшумно пробралась в реанимационную. Чутье не подвело — на столе лежало тело Тропилина, а рядом с ним стояла его душа. Она выглядела растерянной и задумчивой. А потом увидела нас. Ведь для души что видимый мир, что невидимый — все одно.
— Ах, это вы, — сказал Тропилин. — Пришли порадоваться?
— Нет, — честно ответила Юля. — Мы скорбим о том, что все так получилось. Что сказали? Инфаркт?
— Нет. Тромб в сосуде головного мозга. Какая нелепая смерть. Я столько всего не успел…
— Я приношу вам свои извинения, — склонил голову Аларих. — Если это, конечно, может вас утешить.
— Принимаю, — пожала призрачными плечами душа Тропилина.
— А хотите, я вас восставлю? — предложила Юля. — Я могу. Я восставила вот эту девушку…
— Нет, — помотала головой душа Тропилина, — я еще при жизни написал заявление, что отказываюсь от восставления. Я презираю такое существование. Смерть — значит, смерть.
— Тогда почему вы не уходите?
— Я жду своего ангела-хранителя.
— При жизни вы были верующим человеком?
— Не особенно, но… в ангела-хранителя верил. Чьи это шаги? О боже! О нет!
В комнату ворвалась заплаканная молодая женщина. Она бросилась к телу, размазывая слезы по щекам.
— Слава! — закричала она. — Не уходи!
— Жена… — прошелестел Тропилин. — Столько лет друг друга изводили, а тут, гляди-ка, плачет. Не плачь, Тоня. Все хорошо.
Душа погладила женщину по плечу. Та, разумеется, ничего не почувствовала, но плакать потихоньку перестала. Лицо ее прояснилось.
— Я соберу все твои стихи, Слава, — сказала она, — и издам их.
— Вот за это спасибо, — сказал Тропилин. — Приятно, что ты наконец обратила внимание на мои стихи.
— Стихи? — пробормотала Юля. — Тропилин? Уж не тот ли это Тропилин, что опубликовал поэму "Кораблики" в газете "Вечерняя звезда"? Я ведь бредила этой поэмой!
— Что ж, — сказала душа Тропилина, — теперь я ничего не напишу.
— Это ужасно, — после недолгого молчания сказала Юля. — Умер настоящий поэт. Я хочу проводить его стихами.
— Уместно ли это?
— Стихи всегда уместны. Тем более что это его стихи.
И Юля прочла:
Твой кораблик — из бумаги папиросной —
Белой бабочкой взлетает к небесам…
Я не стану задавать тебе вопросы —
Ты на них не отыскал ответа сам.
Добрый путь! Какой удачный нынче ветер
Для того, кому всю жизнь летать да плыть.
Твой кораблик — невесом, блестящ и светел,
Будет с неба ясным месяцем светить.
Я всю жизнь молюсь о всех, как ты, плывущих
В неизвестность, за небесные края.
Добрый путь! И никогда не будет спущен
Невесомый парус твой, мечта твоя.
Млечный Путь тебя как лентой опоясал —
Сохранить от зла, от страха и тоски.
Твой кораблик все такой же ясный-ясный,
Паруса на нем прозрачны и легки…
Добрый путь!..
— Спасибо, — прошептала душа Тропилина. — Это хорошие проводы.
Юля вытерла глаза. Я впервые увидела, как плачет эта бесстрашная ведьма.
— Идемте, ребята. Здесь мы уже ничего сделать не сможем.
Мы подошли к дверям, и тут…
Нас ослепил дивный свет. Мы на мгновение замерли в благоговении, опустили глаза, а когда подняли, то увидели, что душа Тропилина уже не одна. С нею рядом стоял крылатый некто и держал душу за руку, источая неземное сияние.
— Это ангел-хранитель за ним пришел, — прошептала Юля. — Скорее отсюда. Мне стыдно.
И мы ушли.
Было часа три пополуночи, когда я наконец вернулась домой. Мама лежала на диване с мокрым полотенцем на лбу, а отец при виде меня взялся за тонкий ремешок в своих брюках.
— Тийя! — укоризненно сказала мне мама. — Ну разве так можно?
— Мам, пап, простите меня. Тут такие дела были…
И рассказала им все, чем оказался знаменит этот день. Родители только головами покачали, и я их понимала. Они-то считали, что после смерти дочь остепенится, а дочь осталась такой же непутевой.
Поклявшись родителям, что больше никогда не буду их так волновать, я отправилась натираться тальком. В этот раз моя любимая процедура не вызвала у меня воодушевления. Мне только и хотелось, что спать, спать, спать…
Я уснула, едва голова коснулась подушки. И мне снова приснился сон про Леканта.
Будто иду я по полю, заросшему высокой травой и цветами — яркими до невероятия. Иду и спотыкаюсь на каждом шагу, потому что поле это и не поле вовсе, а какие-то сплошные ямы и буераки. И вот оно кончается, сменяется картинка: теперь я иду по проселочной дороге, взбивая каблуками пыль, и впереди у меня только дорога да бескрайнее пасмурное небо цвета простокваши. Но и дорога кончается. Передо мной высоченный дуб с раскоряками-ветвями. И на одной из них сидит Лекант в какой-то черной хламиде, подпоясанной золотым поясом. Он не видит меня — его глаза закрыты, а пальцы ласкают флейту-пикколо, извлекая из нее чарующие звуки. Я замираю, словно завороженная красотой Леканта и прелестью мелодии, и не сразу понимаю, что он никогда не откроет глаз.
— Лекант, — говорю я растерянно, — открой глаза! Здесь я, Тийя.
— Не могу, — напевает флейта.
— Почему? — вырывается у меня.
— Ты не даешь мне жизни, Тийя. Ты не возвращаешь меня.
— Лекант, я сделаю все, чтобы дать тебе жизнь! Лекант, будь со мной, я не могу так!
— Как?
— Без тебя!
— Верни меня, Тийя. Нужна кровь. Просто кровь.
— Я исполню все, Лекант! Ты оживешь!
И тогда он открывает глаза.
И для меня нет ничего прекраснее этих глаз.
Лекант протягивает мне руку, и я взбираюсь на ветку, сажусь рядом с ним. Он обнимает меня. Мне так сладостно и уютно, что словами не передать.
— Мы должны быть вместе, Тийя, — шепчет он. — Разве мы не созданы друг для друга?
— Ты так прекрасен, — вырвалось у меня. — А я всего-навсего…
— Тише, тише, Тийя. Ты еще прекраснее. Ведь ты моя спасительница. А знаешь, что это за дерево, на ветви которого мы сидим?
— Дуб?
— Не в этом дело. Это Древо Дара, Тийя.
— Древо Дара? Что это значит? Объясни.
— Тот, кто выпьет сока этого дерева, становится Дарителем. Ты знаешь, кто такие Дарители?
— Н-нет.
— Это существа или люди, которые никогда не устанут дарить счастье и свет другим. Они разгоняют тьму, с ними можно познать истинное счастье…
— Ты пил сок Древа, Лекант?
— Мне это не нужно, Тийя.
— Почему? — спросила я и проснулась.
…Сон был долгий, но проспала я совсем немного — электронные часы показывали половину четвертого утра. Еще темно.
Я вышла в гостиную. Родители конечно же спали. И слава богу! Им ни к чему знать о том, что их дочь собралась пуститься в очередное приключение.
Я оделась потеплее, прихватила с собой объемистую спортивную сумку и деньги.
И выбежала в ночь.
Я действительно бежала, я боялась не успеть.
Словно от моей скорости что-то зависело.