— С мужчинами это случается, — посочувствовала Кате я.
Прошел еще примерно час, прежде чем нас допустили к своим рабочим местам. За этот час выяснилось, что из музея ничего не пропало, кроме старого чучела крокодила (помните, я вам о нем рассказывала?). Зачем оно могло понадобиться? На всякий случай еще вызвали экспертов с собакой. Собака — немецкая овчарка по кличке Мушка — обнюхала все закоулки, а возле кладовой, в которой я прятала гроб, села и завыла.
— Так, тут что-то нечисто, — решили эксперты. — Мушка зазря выть не станет. Откройте кладовку.
Выяснилось, что ключ от нее потерян. И тут наш экскурсовод, Андрей Палыч, заявил:
— Тийя, вы попробуйте открыть ладонью. У вас ведь вроде получается. Я раз видел, как вы по просьбе Ольги Сергеевны ее сейф вскрыли без ключа.
Я смутилась — это раз. Я смертельно испугалась — это два. Я хотела улизнуть подальше — это три. Ведь если я открою эту кладовую, что предстанет взорам публики? Мраморный гроб? Скелет? Кровь? Или вообще ничего?
И что тогда делать мне?
Но пока голова размышляла над этими вопросами, руки делали дело — отпирали замок.
Дверь отворилась.
— Я включу свет, — непослушными губами сказала я.
Загорелась лампочка, и оказалось, что кладовка пуста.
Абсолютно. Не было ни гроба, ни крови, ни скелета, ни даже полиэтиленовых мешков, которыми все это дело я старалась прикрыть.
Пусто.
С одной стороны, я испытала облегчение, а с другой… Такая тоска!
Гроб пропал.
Может, это мой мираж, галлюцинация? И Леканта нет нигде, кроме моих снов?
— Странно, — сказал один из экспертов. — Мушка выла так, что здесь по меньшей мере должен был обнаружиться труп. А тут пусто, как в черепе блондинки. Мушка, нюхай!
Но собака отказывалась заходить в кладовку, выла и упиралась всеми лапами.
— Может, тут магия? — спросил другой эксперт и достал замысловатый прибор под названием магитомер. Этот прибор измерял уровень магии в помещении и продавался у нас в Щедром на каждом углу.
Эксперт настроил прибор, поводил им по воздуху, но прибор никакой магии, даже остаточной, не показал.
Все только руками развели.
В конце концов ушли и эксперты, и милиция. И Мушку увели.
Следом за гостями потянулись и наши сотрудники — кто в кафе, кто домой. Все равно музей сегодня работать не будет. Его закрыли и повесили объявление: "По техническим причинам…"
— Тийя, ты идешь? — спросила Катя.
— Да, сейчас. Вот только кладовку запру.
— Поторопись. А то мне сигнализацию включать. Хотя толку-то от этой сигнализации…
— Я уже, — сказала я и вошла в кладовку.
Куда все делось?
Я ощутила такое разочарование, хоть вой. Пока здесь была мраморная гробница, я еще могла надеяться, будто все, связанное с Лекантом, — не игра моего разудалого воображения. А теперь…
…Тонкий лучик золотистого света коснулся моих глаз. Я вздрогнула. Откуда это?
Свет шел из угла кладовой. Странно, что никто, кроме меня, его не заметил.
Я наклонилась и увидела крошечное золотое перышко. Оно-то и сияло, как маленькая звезда.
Я взяла перышко в руки. Оно было пушистым и переливчатым. И так сияло!
— Здравствуй, — прошептала я перышку. — Ты откуда?
Совсем идиотка, да?
— Тийя!
— Иду, иду!
Я положила перышко в карман джинсов, вышла из кладовой, погасила свет и так же рукой заперла замок. Внутри меня было уже не так беспросветно. Золотое перышко развеивало тьму.
Поскольку работы в этот день все равно не было, сотрудники музея разбрелись кто куда: кто по домам, кто по магазинам.
А я решила пойти в храм. Храм Тысячи Звезд.
У нас в Щедром много церквей, представляющих разные конфессии и вообще верования. Про католические, православные и протестантские, а также мечети и синагоги я не говорю — и так понятно, что их имеется в изобилии. Но есть и другие храмы. Например, храм Дианы — для ведьм, храм Белой Лилии — для вампиров; совсем недавно открыл свои двери храм Полной Луны — понятно, что в нем собираются помолиться оборотни. Есть и культовые сооружения, так сказать, темного порядка: храм сантерии и вуду, церковь сатанистов и молитвенный дом поклонников Кали.
Вот только церковь Тысячи Звезд не принадлежит никому. Ее построили и открыли на средства одного нашего местного олигарха. Он узнал, что у него рак, и решил пустить свои деньги на благочестивое дело. И, посоветовавшись с собственной душой, построил храм для всех. Для всех без исключения. Идея была проста: как звезд на небе много, и они все разные, так и вер на Земле много — разных и подчас удивительных. Но если хочет душа не просто веры, а чего-то особенного, дорога ей — в храм Тысячи Звезд. И еще. Часто люди, глядя на звезды, особенно падающие, загадывают желания. Поэтому храм Тысячи Звезд — это храм желаний, просьб и обещаний. Ведь перед звездами каждый чист и честен, и их можно не бояться, как Бога.
Я вошла в храм. Он был выстроен в форме круга и немного напоминал собой планетарий. Да, собственно, почему бы и нет? Внутри его всегда стояла полутьма, и с купола вниз струили свет многочисленные звезды. Говорили, что при строительстве этого храма архитекторы применили некую хитрость, касающуюся теории свертывания пространства, так что его потолок — это в одном измерении действительно мраморный купол, а в другом — просто кусок настоящего звездного неба. В этом была загадка храма и его притягательность. В нем всегда было многолюдно.
Но сегодня я здесь оказалась одна.
И поэтому мне стало немного страшновато.
Нет, я выразилась неточно. Я испытывала не страх, нет, а благоговение, которое всегда касалось моей души, когда я вспоминала:
Открылась бездна, звезд полна.
Звездам числа нет, бездне — дна.
Для меня эти строки были как мантра. Произнеся их шепотом, я опустилась на колени и погрузилась в медитацию.
Прошло какое-то время, и мысли успокоились, чувства угомонились, а сознание раскрылось бездонности звездного неба. Ушел страх, боль одиночества, разочарование оттого, что Лекант оказался лишь моей выдумкой… Я раскрывалась навстречу звездам и в какой-то момент услышала их пение.
Разве вы не знаете? Звезды поют. И если в сознании все чисто и ясно, то можно немного, в меру своих человеческих сил, подпеть им. Спеть свою историю, свою радость, свое горе.
И наступил миг, когда я запела.
Я пела о том, как странно быть и не быть человеком, как трудно найти любовь, а встретив ее — не понять. Я пела о горечи разочарований, о неумирающей надежде на встречу с любимым, о том, что смерть — еще не повод для расставания…
Я пела, и надо мной медленно вращалось звездное небо.
Я допела свою песню и встала с колен. Покой и умиротворение снизошли на меня. Я достала из кармана золотое перышко. Оно нежно светилось, и мое стеклянное сердце преисполнилось радости. Радости такой чистой, какая бывает только в детстве.
Баюкая перышко в ладонях, я пошла к выходу, и тут из-за колонны вышел некто. В плотном сумраке храма не было возможности разобрать, кто это — человек или нелюдь, женщина или мужчина.
Существо заступило мне дорогу. Направив на него свет перышка, я различила черты мужчины и вроде бы человека.
— Позвольте мне пройти, сударь, — максимально вежливо сказала я. — Я спешу.
Он стоял не двигаясь.
— Ну коли вам угодно изображать из себя дорическую колонну, изображайте. А я пойду.
Я сделала шаг…
И тут он протянул мне руку. Ладонью вверх.
На его ладони сияло золотым светом такое же, как у меня, перо.
— Кто ты? — прошептала, отступая, я.
Наступила пауза, в течение которой было слышно, как поют звезды.
— Ты не узнаешь меня, Тийя? — спросил он.
О, этот голос!
Как я могла не узнать!
Дура набитая!
— Лекант, — прошептала я, чувствуя, что ноги меня не держат.
Он, кажется, улыбнулся и взял меня за руку. Тепло и нежность, охватившие меня при этом простейшем действии, невозможно было спутать ни с чем.
— Идем на свет, — попросил он. Его голос обволакивал, как шелк.
Мы вдвоем вышли из храма и сели на резную скамейку в церковном садике. Здесь росли вечнозеленые туи, и мне на миг показалось, что их приглушенная зелень стала невыразимо яркой. Словно мне поменяли зрение.
— Тийя, — тихо сказал мне Лекант, продолжая держать мою руку, — почему ты не смотришь на меня?
— Я боюсь…
— Боишься? Чего?
— Что ты только мой сон. Что ты исчезнешь, развеешься как дым при первом прикосновении.
— Не бойся. Посмотри на меня. Коснись меня. Я не сон и больше никогда не буду сном. Ну же, Тийя!
— Не торопи меня, — умоляющим шепотом попросила я. — Я не могу в себе разобраться, я не знаю, чего я хочу, я словно попала в водоворот…
И тогда он обнял меня и привлек к себе. Мое ухо прижималось к его груди, и я слушала, как бьется сердце Леканта. У него есть сердце! Он живой! Он не плод моего воспаленного воображения!
— У тебя теплая кожа, — прошептала я, робко касаясь ладонью его шеи. — И вообще, ты по сравнению со мной горячий.
— Тийя, не надо сравнивать: ты, я… Мы теперь вместе, ты вызволила меня из заточения… А сейчас скажи мне: я нормально выгляжу?
— В смысле?
Для меня Лекант выглядел сногсшибательно.
Но тут я опомнилась.
Лекант был наг, если не считать браслетов на его руках и нескольких кусков того самого полиэтилена, который исчез из кладовки. Сквозь него просвечивало тело, напоминающее цветом кофе с молоком. Я бы прикоснулась губами… О боже! О чем я только думаю!
Я тихо засмеялась и прижалась к нему:
— Лекант Азимандийский, ты выглядишь потрясающе в этой пленке.
— Я нашел ее в той комнате, больше ничего не было… Ты думаешь, это сойдет? Я никого не напугаю своим видом?
— Не напугаешь. Но удивишь, это точно. Подумают, что ты какой-нибудь поклонник нудизма.
— Я не знаю, что такое нудизм.
— Я потом объясню. А сейчас дай мне хоть немного на тебя насмотреться.