– Нет, Господин, – она склонила голову, но Шейх успел заметить, как горят вожделением ее глаза.
– Что тебя привело в столь неподходящий час? – поинтересовался он, оглаживая округлые бедра жены.
– Так вы сами велели, как устроится дриада, сразу вам сообщить, – удивленным голосом произнесла она.
В голове Хамаса тут же все прояснилось.
– Еυχαριστώ μου Φως [эфхаристО му фос] (спасибо, мой свет), – шепнул он жене на ухо.
Девушка собрала раскиданные возле трона вещи, что снимала с себя во время танца, и, медленно передвигая ногами, поплелась на выход. Но Хамас подозревал, что ей скорее всего хотелось услышать разговор. За многие годы, что он правил своим государством, мысли этих юных дев он предугадывал наперед. Они даже не могли и заподозрить, что как бы они не скрывали свои интересы, таившиеся в их душах, у многих не таких уж и светлых, он их видит и угадывает. Жесткая ухмылка скривила губы Шейха. Халиса. Если бы можно было ее вернуть обратно отцу, он непременно бы это сделал. Стервозная душа этого змеиного отродья отравляла жизнь его «цветника» в гареме. Не зря род шейха Мактуна насчитывал в своем родовом древе не одно женское поколение, которое велось от одной из сестер горгон Эвриалы. И женским особям, что рождались в семействе шейха Мактуна, был присущ не только дар обольщения и убеждения, но и змеиная сущность. Хладнокровный и расчетливый ум, который был превыше всех чувств, и хадин не скрывала этого. Хамас усмехнулся, вспоминая, как после свадьбы, что состоялась прошлым летом, Халиса пыталась взбрыкнуть, отделить его от плотских развлечений с его цветником, хотела запретить брать еще жен. Но Хамасу было плевать на то, чего хочет добиться Халиса. Она добьется только того, что он позволит. Даже мать, что пыталась взять в свои руки правление его гаремом, быстро спрятала пальцы, когда однажды он пригрозил в порыве гнева, что отрубит не только руки, но и голову самолично тому или той, кто позволит себе покушаться на его власть и свободу. Тогда Шейх лютовал несколько долгих дней. После этого Халиса ни разу не заявила право на то, что она может быть и хочет быть единственной женой.
Наконец, когда девушка скрылась за дверью, Хамас обратил все свое внимание на переминающуюся с ноги на ногу кальфу.
– Говори, – разрешил он.
Женщина тяжелой походкой вышла из-за трона и встала перед ним, склонила спину в поклоне.
– Все, что ты приказывал, выполнила, – сказала она.
– Ты радуешь меня, Хадия, – благосклонно сказала Шейх. – А теперь расскажи, что ты видела. И без преувеличений.
– Это чужачка, – в который раз проговорила кальфа. – Ее душа пришла в тело Хельги из другого времени, – она замолчала, по-щенячьи вглядываясь в лицо Повелителя.
Он молча ждал продолжения, ему было интересно узнать, как так все же получилось, что вдруг эта девчонка всего лишь после одного раза смогла так запасть к нему в душу. Уже который день подряд не мог выкинуть ее из головы. До сих пор помнит ее цветочный запах, что исходил от длинных волос и от нежной кожи, помнит, как она отзывалась на каждое его прикосновение чувственным вздохом, вырывавшимся из приоткрытого рта. Плоть Шейха, что еще не пришла в состояние покоя после Халисы, вновь начала напрягаться и пульсировать, отдаваясь внизу паха мерными толчками приливающей к фаллосу крови. Ткань набедренной повязки вздулась бугром, и женщина, заметив эти перемены, тут же опустила глаза в пол.
– Ты не вовремя, кальфа, – просипел Шейх, не в состоянии сдерживать возбуждение, что начало овладевать его телом. – Приведи в мои покои танцовщиц, и пусть их будет пять, – сказал он и, одним рывком поднявшись с трона, широким шагом вышел из зала.
Быстро шагая по коридорам, Хамас приближался к своим покоям, все думая о том, что нужно бы еще раз встретиться с дриадой. Может, это его воспаленный мозг нарисовал в мыслях вожделенный предмет, потому что она не дождалась, когда проснется повелитель, а развеялась, как утренняя дымка над фонтанами, которыми он так часто любовался из окна.
«Нет, это невозможно», – мужчина мотнул головой, но образ нимфы так и не исчез, а лишь все больше въедался в его мысли.
Слуга, что охранял двери покоев, быстро их отворил перед Господином и припал в поклоне к полу.
– Чтобы никого не пускал, – бросил Шейх и зашел в комнату.
Сегодня даже это самое укромное место во всем дворце не приносило ему спокойствия. Сердце чуяло тревогу, но Хамас не мог понять, откуда она исходит. И это его раздражало. Всегда чувствующий приближающуюся беду на расстоянии, он немало выиграл войн благодаря своему чутью, но вот сегодня не мог сосредоточиться и понять, откуда надвигается угроза.
За дверью послышалась возня. Громкие возгласы Хадии и тихий, угрожающий – его охранника. Шейх не стал прислушиваться, подошел к двери и распахнул ее. В коридоре стояли по стенке танцовщицы, разодетые в разноцветные наряды.
– Господин, – разом все пять опустились на колени, склоняя спины.
– Что происходит? – нетерпеливым голосом спросил мужчина.
– Она хочет пробиться к тебе, о мой Κύριε [кирие]18, – голос евнуха дрожал, но в нем все равно были слышны и твердость, и уверенность в том, что он делает.
Хадия поджала губы и ждала ответа Шейха.
– Амин, – Хамас положил руку на плечо слуги, тот поднялся, – больше не пускай ко мне никого. – Хадия, – обратился он к кальфе, – ты свободна.
Та, в очередной раз сделав поклон, шепнула несколько слов наложницам и направилась в глубь коридора.
Как только Хамас уселся в глубокое кресло, что стояло в нише стены, в комнату одна за одной начали вплывать рабыни, принеся с собой мелодичный звон бубенчиков.
Шейх откинулся на спинку кресла и, обводя взглядом наложниц, выискивал ту, что хоть немного могла напоминать ему нимфу. Но рабыни будто чуяли его настрой. Все кружили и кружили в танце, плавные изгибы тел выписывали возбуждающие движения, маня и лаская друг друга. Глаза горели, а вот нижняя часть лица у каждой была скрыта от глаза Хамаса.
Его возбуждение набирало обороты. Фаллос уже натянул ткань, что прикрывала его, до предела.
– Ты, – его палец ткнул в танцовщицу, чьи волосы доходили до талии и ниспадали на спину завитыми локонами, и при каждом движении, что делало ее тело, они подпрыгивали, как пружины, их хотелось смять, остановить.
Девушка, опустившись на колени, медленно, словно готовящаяся к прыжку тигрица, подползла к Правителю.
– Открой свое лицо, – приподнял он за подбородок рабыню.
Та, послушно скинув вуаль, осталась сидеть, чуть приоткрыв полноватые губы. Шейх провел по ним большим пальцем и, дойдя до уголка, нырнул во влажный рот. Она прикрыла глаза и, обхватив палец губами, несмело начала посасывать его.
Хамасу было этого достаточно. Птичка готова. Его вторая рука накрыла полную грудь с тугим соском, зажала его между пальцев и потянул на себя. Девушка по инерции приблизилась к нему.
– Встань, – приказал он.
Подчинившись, наложница поднялась с колен. Хамас, запустив пальцы за пояс шаровар, сдернул их вниз, обнажая рабыню.
Белую кожу выгодно оттеняли шоколадного оттенка волосы, полная грудь ни капли не отвисала, а была подтянута и соблазнительно колыхалась при каждом вздохе рабыни, темные соски затвердели и коричневыми бусинами украшали ареолы, плоский живот и округлые бедра манили взять их в широкие ладони и мять до тех пор, пока на них не проступят красные следы от страстных ласк.
Хамас протянул ладонь и провел ей от колена до промежности танцовщицы по внутренней стороне бедра, остановившись возле впадины, положил мощную пятерню на лобок и, растопырив пальцы, заставил девушку раздвинуть ноги шире. Та покорно выполнила его немой приказ. Тем временем средний палец правителя уже ласкал увлажнившиеся складки промежности, рабыня стояла молча и не смела издать не звука. Продолжая поглаживать и играть с плотью, палец Шейха скользнул внутрь и тут же был сжат плотными мышцами. Хамас внутренне возликовал. Вот что ему нужно – узкая дырочка, которая не познала еще его ласк.
Второй рукой он притянул девушку за бедра ближе к себе, поставил одну ногу на подлокотник кресла, тем самым раскрывая ее для себя, расширяя обзор. А палец все продолжал массировать внутренние стенки, растягивая, раздвигая под себя. Наложница уже не могла сдерживаться, и ее тело начало подрагивать, принимая наслаждение, которое ей дарил Повелитель. Второй палец вошел так же легко, как и первый, но Хамас был аккуратен, знал, что нужна подготовка, ведь это не дриада, которую может восстановить древо жизни. Мысли тут же заполнил образ девушки, и уже перед внутренним взором Шейха была не наложница, что только танцевала для него, а нимфа со своими васильковыми глазами, большими, как две луны, одновременно показавшиеся на небе, и затаенным желанием, что колыхалось в них, когда Хамас входил в нее грубо, жестоко, но ее податливое тело услужливо впускало его в себя, подстраиваясь и извиваясь под ним. И при этом ни капли страха и подчинения из-за необходимости не было в этих глазах, только вожделение и страсть, и это разжигало, заводило Шейха, он перестал сдерживаться, контролировать свои действия. Его пальцы все быстрее и быстрее начали двигаться внутри рабыни, и видимо это ей причиняло дискомфорт и боль, потому что она начала тихо вскрикивать и зажиматься, тем самым усугубляя ситуацию.
Хамас поднял голову и заметил в уголках глаз слезы. Рука замерла, но лишь для того, чтобы в лоно наложницы проник третий палец. Она выгнулась, и стон сорвался с ее губ, соки наслаждения потекли по пальцам Правителя, а тело девушки сотряс мощный оргазм. Не давая ей прийти в себя, Хамас вошел в нее одним рывком до упора. Рабыня вновь затряслась в его руках, он подождал, пока она привыкнет к нему, и начал двигаться, насаживая ее на себя с каждым разом все резче и жестче. Кинул взгляд через плечо наложницы. Танцовщицы продолжали кружиться в танцы, и казалось, что они совсем не обращают внимания на происходящие, хотя Шейху показалось, что теперь они чаще касаются себя, плотнее сбившись в кучку, и руки задевают не только открытые части тела