ях неслась по кругу с такой скоростью, что не успевала уследить за происходящим и уловить хоть один образ четко. Все смывается в одной большой кляксе.
Во рту сухо, и не могу сглотнуть. Слышу сквозь вату стон, такой отчаянный, он ворвался в мое сознание, интересно, кому так плохо? И тут же защемило в груди, сердце уже пропускает не один удар, и боль скручивает, сжимает его в ледяной кулак. Из груди вырывается предсмертный крик, я так решила, потому что не думала, что на такое способна – одновременно хрипеть и рычать, стонать и всхлипывать.
Яркий всполох света в глазах, зрение на миг прояснилось, и последнее, что я запомнила – это черные, как ночь, глаза Хамаса, который, склоняя ко мне голову, смотрел вглубь меня, заставляя утонуть в его тьме. Он будто вытаскивал мою душу, забирал себе, оставляя тело пустой оболочкой. Тьма накрыла меня своим покрывалом так же быстро, как и вспышка света озарила меня. Миг. И я растворилась во мгле, теряясь средь непроглядного мрака.
Пик…
Пик…
Пик…
В мое воспаленное сознание врываются посторонние звуки. Я еще не успеваю прийти в себя, но мое сердце делает кульбит и начинает ускорять ритм.
Пик…
Пик…
Пик…
Не может быть. Я все же умерла и… щурю глаза в щелочки. Боюсь даже подумать о том, что меня ожидает за тяжелыми веками, которые прорезает белый свет. Фокусирую взгляд. Белые стены. Белый потолок. Радость захлестывает меня. Неужели…
Поворачиваю голову, но мне что-то мешает, сжимаю губы и чувствую трубку во рту. Значит, первые догадки по поводу попадания в другой мир оказались верны. Мои губы непроизвольно растянулись в улыбке, даже неудобства не помешали этому. Чувствую, как в горле начинает першить, и мои глаза уже на мокром месте. Не могу сдержаться, переполняет радость от того, что я все-таки дома, от того, что я все-таки спала. Так волнуюсь, что дыхание сбивается, и я не могу сделать полноценный вдох. Эмоции зашкаливают, но вместе с тем начинаю осознавать другую, очень для меня неприятную истину. Трубка, что вставлена мне в рот, мешает дышать. Короткий вдох, но этого не хватает, легкие начинают гореть. Я выгибаюсь, пытаюсь убрать помеху, но мои руки почему-то оказываются прикованными. На фоне начинающейся агонии, на фоне боли, что сейчас захватила легкие, слышу ускорившийся писк аппаратов, превращающийся в сплошной звук.
Дверь распахивается, и если бы не чертова нехватка воздуха, я бы обрадовалась, но сейчас мне просто необходим глоток кислорода, чтобы не задохнуться.
– Доктор! – кричит медсестра и начинает крутить какие-то приборы над моей головой.
– Сейчас, сейчас, – успокаивающий голос, врезается в мое сознание.
– Что случилось? – запыхавшийся мужской голос. – Успокоительное, срочно!
Прохлада прикасается к моей шее.
– Валентина! – кричит в коридор. – Быстрее уже, у нее передозировка…
Чего? Я не расслышала последнее слово, но медсестра, что зашла первой, убрала руки из-за моей головы, вытащила трубку, и я, наконец, смогла вдохнуть. Глоток воздуха прокатился камнем по моему пищеводу и взорвался в легких миллионом острых осколков. На глазах выступили слезы.
– Делай укол, – скомандовал мужчина-врач.
Я хотела сказать, что со мной уже все нормально, но не успела. В мою вену врезалась острая игла, и прохладная струйка лекарства соединилась с моей кровью, предвещая, что я все же скоро усну.
«Что же они делают? Я не хочу спать, не сейчас!» – кричало мое потухающее сознание. Слишком мало я побыла в реальности, слишком стремительно, меня выбрасывали обратно в нереальность врачи. Вселенская тоска затопила меня. Все-таки слезы я не смогла сдержать, и они крупными бусинами покатились по щекам.
«Скажи хоть слово. Скажи!» – кричало мое подсознание.
Я бы с удовольствием, только вот у мня во рту было настолько сухо, что язык прилип к небу и никак не хотел в этой пустыне шевелиться.
– Я думаю, – ответил врач, – завтра уже можно будет делать какие-то прогнозы о состоянии пациентки.
Веки налились свинцом, и я под их тяжестью все-таки закрыла глаза. Спать. Смертельно захотелось спать, и я этому никак не могла сопротивляться. Последняя мысль была о том, что хочу сильно пить, но это ведь не так смертельно. В потухающее сознание ворвалось странное видение, за спиной медперсонала я увидела его, моего личного дьявола. Черные глаза смотрели так пристально, так жадно, что я поняла – так просто он меня не отпустит, и в тот же миг я отключилась.
***
Живительная влага. Это первое, что я почувствовала, когда снова открыла глаза. Я провела языком по высохшим и превратившимся в сплошную корку губам. Серый потолок и каменные стены. Я в гареме. Сердце внутри заныло, и на душе стало совсем погано. Неужели это был сон? Неужели я настолько явственно все это чувствовала, а это был всего лишь чертов сон? Я подняла руку к глазам. Вытерла влажные веки тыльной стороной ладони. Тоска скручивала нутро, разрывая на куски сердце. Почему же я опять здесь? Почему они не отпустили меня? Я повернулась на бок и, накрывшись с головой одеялом, дала волю слезам. Нужно выплакаться. Иначе пустота поглотит, сожрет меня изнутри.
Но долго одной мне не дали побыть. Я почувствовала, как на меня кто-то смотрит, давит своим присутствием. Я и так догадалась, что над кроватью стоит Хамас, и не спешила вылезать из укрытия, лишь только приглушила горький плач, что безудержно вырывался из моей груди всхлипами. Край постели прогнулся, и на мое бедро легла тяжелая рука. Даже через ткань одеяла я почувствовала, какой жар исходит от нее.
– Игбал…
Его слова резанули мой слух. Я затихла. Рыдание застряло в горле.
– Хельга, – позвал он.
Его голос ворвался в меня, снося все внутренние переживания куда вниз, туда, откуда их и не хочется доставать. Почему этот мужчина имеет надо мной такую власть, что лишь от одного его голоса я готова забыть обо всем, лишь бы слушать его вечно? Все проблемы вдруг ушли на задний план.
«Не останавливайся, говори еще!» – взвыл мой внутренний голос.
– Прости.
На секунду я перестала понимать, что происходит, время замерло в этом отрезке. За что он просит прощения?
И ответом мне стало то, что мужчина сгреб меня в охапку и прижал к своей груди, стискивая в объятиях так сильно и нежно одновременно. Боюсь признаться себе в том, что я почувствовала в этот момент, но вот мое женское «я», мое женское самолюбие уже во всю терлось о его широкую мощную грудь всем своим похотливым телом.
– Но я теперь уже не смогу тебя отпустить.
Гром средь ясного неба, и он ударил по моей голове так сильно, что из глаз посыпались звезды. Неожиданная правда, та, которую я пыталась скрыть от него.
– Я видел, кто ты.
Меня порадовало то, что его объятия не стали другими и голос его не изменился, возможно, став лишь чуть проникновенней.
– Тебя зовут Ольга?
Мне казалось, что вся я превратилась в подобие натянутой на барабан кожи, и Хамас выступает в роли того человека, что бьет по мне ладонями. Все внутри пульсирует в такт его ударам. Ударом его сердца. И этот бум проходится по мне, заставляя вибрировать всю меня.
– Можешь ничего не говорить, – продолжал мужчина пропускать через меня ток своих откровений. – Я уже давно догадывался, но… – он сделал паузу, – лучше все увидеть собственными глазами.
Он пальцами приподнял мне подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть в его глаза. И я посмотрела. И увидела то, что нельзя ни с чем спутать. Нежность и теплота плескались в его темно-карих глазах, окропленных по кайме золотом. Его лицо приблизилось к моему, и мои губы оказались у него в плену. Я закрыла глаза. А действительно ли мне хотелось домой? В пустую холодную кровать, где тебя никто не ждет, в дом, где ты никому не нужна, не считая родительницы. Неужели мне хочется променять руки мужчины, что сейчас меня обнимают, на пустоту? И голос сердца прокричал, что нет. Не хочу.
Глава 18
Шейх быстрым шагом преодолевал расстояние от зала совещаний до покоев игбал. Не замедляя шага, спешил. Предчувствия, или даже нет, инстинкт подсказывал, что он должен находиться сейчас рядом с Хельгой. Зверь внутри него бушевал, но он его подавлял с самого утра, когда обнаружил, что кровать пуста. Вспоминая прошедшую ночь, понимал, что больше ее не отпустит. Ни он, ни минотавр. Нашел он ту единственную нимфу, что приносила ему покой, не только ему, но и зверю, что до этого изжирал его душу, заставляя превращаться в монстра. Но вот почему эта маленькая нимфа так на него действует? Хотя первая встреча не принесла ему никаких подобных ощущений, какие испытывает он сейчас. Еще поворот, и вот она, дверь покоев его умершей жены.
Шаг…
Второй…
Третий…
И его взгляду открывается картина, от которой все внутри застывает. Сердце, которого он не чувствовал раньше, останавливает свой ход, и ему трудно дышать. Взгляд заволакивает черная пелена, и зверь рвется наружу, ведь его диада22 находится в опасности. На кровати игбал восседала Халиса и, держа девушку за волосы, впивалась в ее губы. Она настолько была увлечена процессам, что ее сознание было ничем не защищено. Волны ревности и злости, что исходили от Халисы, словно живой туман, расползались по комнате. Хамас вступил на ее территорию, на ту, которую она оголила, забывшись в своем неистовстве. И Шейх воспользовался этим. Вихри в зрачках мужчины набирали обороты, пробиваясь сквозь сплошную тьму в голову к Халисе.
Первое, что увидел Хамас, это насколько черно было в ее душе, можно было утонуть в этой жиже, что затягивала любого внутрь своими длинными крючковатыми щупальцами. Шейх видел, как плечи Халисы напряглись, а пальцы отпустили жертву. Она медленно обернулась, и на ее лице застыла каменная маска, которая несла в себе страх, наполненный отчаянием. Слабая попытка укрыться, спрятаться от Шейха была бесполезна. Он поймал ее взгляд, и она пропала. Ее тело дернулось в судорогах, а в его голове понеслись картинки, которые сливались одна с другой, превращались в поток воспоминаний, и Хамаса там было мало. Арман. Везде Арман.