Вдруг под ногами начинает происходить что-то странное. Попасть меняет цвет. Клубящиеся туманные облака делаются прозрачнее. Я осматриваюсь по сторонам. За спиной, оказывается, стоит могучий ствол дерева, а я сижу у основания толстого сука.
– Оля! – слышу голос матери и подскакиваю на месте. Пытаюсь понять, откуда он исходит. – Оля!
Он доносится снизу. Я выглядываю из-за сука, но мне мешают нижние ветки. Поднимаюсь и делаю шаг вперед. Не разглядеть. Еще один. Рассеявшиеся облака дают возможность увидеть то, что происходит внизу. Словно в экране телевизора, вижу происходящее внизу действо.
Белая палата. Ничего не изменилось с прошлого визита, кроме того, что на стуле сидит, сгорбив спину, мать. Мое тщедушное тело укрыто белой простыней, но даже из-под нее можно заметить, что я сильно похудела. Впалые щеки и темные круги под глазами совсем не красят мое лицо. Тихий стон, и я открываю глаза. Когда-то ярко-зеленые, они теперь кажутся бесцветными.
– Оля, – снова зовет мать, но я не реагирую.
Мой взгляд направлен в пустоту, и сейчас он напоминает мне взгляд шейх-вайлидэ, которая смотрела точно так же сквозь времена и пространства. Я смотрю на себя со стороны и хочу понять, что чувствую. Чего желает душа? Но душа молчит, а неожиданно оживший взгляд вперился в меня в ожидании чего-то. Но что? Что она хочет от меня?
– Хельга! – сквозь толщу воздуха слышу голос Хамаса, и сердце, подпрыгнув, забилось быстрее. Поворачиваю голову на звук.
Дворцовые палаты. Комната, в которой я лежала, пока не попала сюда. Белые простыни в крови, и мое тело содрогается от напряженных сокращений. Большой округлый живот оглаживается руками Халифы. Глаза защипало. Ноги согнуты в коленях и максимально раздвинуты в стороны. Мне страшно смотреть, но ничего не могу с собой поделать, вперила взгляд в происходящее. Хамас стоит на коленях в изголовье кровати, прислонившись своим лбом к моему. Глаза закрыты. Спокойствие на лице порождает спокойствие и в моей душе.
Хадия становится между ног.
– Давай, – командует она, я задерживаю дыхание, а Халифа обхватывает под солнечным сплетением живот и резко надавливает на него.
Тишина давит на уши. В моих глазах застыла боль.
– Халифа, еще, – разрывает застывшее безмолвие голос Хадии.
Халифа делает усилие и снова давит на живот, и в этот момент на руках Хадии появляется малыш. Душа, как и сердце, выпрыгивает наружу, тошнота от радости подкатила к горлу. Детский плач разносится эхом под сводчатым потолком.
Я расправляю руки, кидаю последний взгляд на Олю. Ее губ касается ободряющая улыбка, будто она знает, что сейчас творится у меня внутри. Конечно, знает. Ведь она – это я. Ольга закрывает глаза, теперь уже навсегда. А я делаю шаг в бездну. И стремительно лечу вниз. Мои легкие забивает горячий воздух. Я задыхаюсь. Глаза застилает влага. Я хватаюсь за шею. И тут моих рук касается теплое прикосновение широких ладоней. Открываю глаза. Мою голову приподнимает Халифа и подносит пиалу с питьем. Я, не задумываясь, делаю глоток, потому что понимаю, как ужасно хочу пить, и если сейчас же не пригублю живительной влаги, то точно умру от обезвоживания. Утолив жажду, бросаю на женщину благодарный взгляд. Щеки касаются мягкие подушечки пальцев Хамаса.
– Я люблю тебя, – шепчет Шейх мне в ухо, а мной уже овладевает безмятежный сон.
Оказывается, спать без сновидений – это очень чудесно. Я потянулась всем телом и, повернувшись на бок, замерла.
Открываю глаза и откидываю одеяло. Хватаюсь за живот. Не может быть. В ступоре застываю на месте, и события, что произошли накануне, стремительным потоком обрушиваются в мое сознание. Дыхание перехватывает.
– Kαι εδώ η μαμά σου [а вот и твоя мама].
Поворачиваю голову на голос Хамаса.
– Καλημέρα Αγάπη μου [Калимэ́ра агапи му] (доброе утро, любовь моя).
Его губы растянуты в улыбке, глаза светятся любовью и нежностью. Опускаю глаза на маленький сверток, что покоится на его руках.
– Он ждет тебя, – Хамас взглядом указывает на ребенка, – как и я.
А мои ступни уже холодит каменный пол. Я, будто во сне, подхожу к мужчине, безграничная любовь к которому распирает грудную клетку, и я готова разорваться от этого чувства на мириады осколков счастья. Протягиваю руки, и Хамас отдает мне сверток, а сам замыкает меня в кольцо своих рук, прижимает к себе. Отворачиваю краешек полотна, и на меня с детского личика взирают карие, по ободку с золотыми вкраплениями, глаза Хамаса.
– Наш сын, – я поднимаю счастливый взгляд на мужчину, а он склоняет голову ко мне, и его губы целуют мои нежно, страстно, самозабвенно.
Конец.