Иду мыть руки, но мама следует по пятам.
— Что ты натворила?!
Я к этому готова. Практически. Часть меня довольно спокойно реагирует на мамину критику. К сожалению, пока всего лишь часть. Ориентировочно треть. Еще одна треть — это некоторый ледяной пофигизм, который у меня включается как защитная реакция. В такие моменты я будто безжизненная скульптура, которой ни до чего нет дела. А вот оставшаяся треть… это маленькая девочка, которая падает на свою кровать в слезах.
Я оборачиваюсь и говорю ровным голосом:
— Мама, мы с Андреем развелись больше недели назад. Ты была права, эта машина хуже, более того, она пока не моя. Я взяла ее на «тест-драйв», если всё в порядке, то оформлю кредит в понедельник. «Ауди» принадлежала Андрею. Квартиру Андрей мне оставил взамен на то, чтобы я отказалась претендовать на бизнес. Мы разошлись мирно и без скандалов.
Я знала, что ей будет сложно принять эту новость. Мой брак с бизнесменом Титовым резко поднял меня в глазах семьи. А потом всю семью в глазах деревни. Последние годы если мы созванивались, то обсуждали только Андрюшу и его успехи. Главная тема за столом на праздниках — как мне повезло с ним. Андрей — это наша отрада и наше будущее. Я правда не знала, как сообщить ей эту новость. По-детски откладывала на потом. И вот дооткладывалась.
Я знала, что ей будет плохо. Но не ожидала, что настолько!
Мама бледнеет. Ее глаза опасно закатываются. Мое сердце сжимается, я бросаюсь ее ловить и едва успеваю, потому что мама падает, обессилев.
Скорая уехала десять минут назад, мама сидит на диване и пьет сладкий чай. Медики сказали, что ничего для жизни опасного. От госпитализации она отказалась, хотя я пыталась настоять. Мама и раньше чуть что хваталась за сердце, на меня подобный выкрутасы давно перестали действовать. Но сегодняшний ее обморок был вполне реальным.
— Изменил? — спрашивает она тихо. Смотрит в одну точку.
Я пожимаю плечами. Что тут скажешь?
— Не знаю, может быть.
— Как это? Как не знаешь? — спохватывается она.
— Пойман не был. С другой стороны мужчины так просто не уходят. Андрей… он ведь никогда ничего не объясняет. Решает что-то сам себе и делает. Также и с нашей свадьбой было. Мы поссорились, прошла неделя. И тут мне подружки начинают звонить и поздравлять. Андрей сообщил друзьям, что мы женимся. А я и знать не знала. Думала, что всё.
— В этот раз тоже подружки сообщили, что вы разводитесь? — мама вновь хватается за сердце.
— Нет, — грустно улыбаюсь я. Ноги становятся ватными, и я присаживаюсь в кресло. Беру свою чашечку, а потом вдруг кладу сахар и размешиваю. Захотелось сладкого. Захотелось тепла. Который бы растопил ледяной пофигизм. Хотя… Разве это возможно? — Мы поссорились. Сильно. Он меня ранил очень обидными словами. И я… в сердцах предложила развестись.
— Вот ду-у-ра, — тянет она, закрывая лицо руками. Разочарованно качает головой.
Я сжимаю губы. В детстве у меня никогда не было своей комнаты, только кровать. Я снова маленькая девочка, снова бегу к ней. Залезаю под одеяло и горько плачу. Снова накосячила. Снова всё разрушила.
Встряхиваю головой, покрываясь льдом. И говорю медленно, абсолютно спокойно:
— Он согласился. Охотно. На следующий день мы встретились у загса и подали заявление. С нами был его юрист Слава, поэтому особо не поговорили. Андрей сильно спешил. У него были дела.
— Когда это случилось?
— Чуть больше месяца назад, — повторяю я. — Потом ко мне приезжал Слава, мы обговорили распил имущества. Развелись. Детей нет. Претензий друг к другу — тоже нет. Вот и всё.
— И ты ничего не сделала?
— А что я могла сделать? — В голове вдруг всплывают блестящие советы извращенца Григория. Я неприятно морщусь. — Андрей был категоричен. Поговорить со мной не пытался. Не буду же я караулить его у офиса.
— Извинилась бы!
— За что, мам? — вскакиваю я с места. Вот сколько мне уже лет, но каждый раз ей удается вывести меня на эмоции! — За то, что он обидел меня? За это я должна извиниться? Я его не выгоняла, он собрал вещи ушел.
— Да что он тебе такого сказал-то, что ты не смогла попросить прощения?
— Это неважно.
— Он ведь не изменил, доченька! Не ударил! Работает, зарабатывает, не пьет!.. Ксюня, радость моя, позвони ему сейчас же! Пригласи на ужин, — мама тоже вскакивает с места и засучивает рукава. — Мы суп наварим с лисичками, как он любит! Картошечку запечем с мясом. Поболтаем. Может…
— Мама, перестань, пожалуйста. И так тошно.
Андрей не любит ее стряпню, но он так хорошо воспитан, что всегда молчит или благодарит за еду. Сказать ей правду — смертельно обидеть.
— Может, он сменит гнев на милость? Такой мужчина, а ты… Дура, боже, дал же боженька дуру в дочери! — причитает она, крестясь.
— Мама! — срываюсь я. — Я не дура! У меня всё будет хорошо! Ты можешь просто поддержать меня в трудную минуту?
— Я совет тебе даю, чтобы успела, пока не поздно! Жизнь свою прос*ешь, как и я когда-то! Будешь в деревне коров доить!
— Я не собираюсь возвращаться в деревню. И перестань нас сравнивать! Ты из-за отца учебу бросила в Красноярске, а я не бросала.
— Еще бы учебу бросила после того, как мы тебя тянули!
— На Андрее свет клином не сошелся. Мам, мамуля, у меня красный диплом, успешная карьера. Недавно меня повысили, я стала директором направления! Немного подтяну английский и вовсе стану незаменимой. Мы справимся сами. Без него.
— Незаменимых нет! Сама говорили, что Богдан дружит с Андрюшей. И благодаря ему тебя и взяли на работу.
— Да нет же! — всплескиваю руками, поражаясь ее способности коверкать факты. — Я устроилась сама, и проработала в фирме два года, прежде чем мы с Андреем начали встречаться. Даже если Богдан меня уволит, я найду другое место.
— Ну-ну, устрою тебя техничкой в нашу столовку по блату.
— Тоесть можно работать либо у Богдана, либо техничкой? Третьего варианта по-твоему нет? Всё короче, я пойду пройдусь, — спешу в прихожую. — Я понимаю, что ты Андрея любишь больше, чем меня. И наш разрыв для тебя стал шоком. Но если ты не перестанешь обижать меня, то… — я осекаюсь, подбирая слова.
— Выгонишь мать зимой на улицу? — спрашивает она.
— На улицу не выгоню, но больше не позову. Мне плохо, мам, я сама сильно переживаю, — машинально натягиваю рукава водолазки ниже, хотя они не короткие. Безумно зудятся предплечья. — Но навязываться ему не буду. Бегать за ним не буду.
Я выхожу на улицу, морозный воздух тут же колет лицо, иглами впивается во влажные глаза. Порывистый ветер развивает волосы, и я поспешно надеваю шапку. Иду к машине, воровато оглядываясь по сторонам, словно в поисках черной «Камри».
Если бы она тут стояла, я бы, клянусь, вызывала полицию!
Но ее нет. Есть только пропущенный на телефоне. Один. От Дениса. И сообщение от него же: «Прости, я повел себя как олень». Рано утром пришло. В начале седьмого.
Глава 15
Я возвращаюсь домой только через пару часов. Немного покаталась по городу, постояла в вечном заторе у торгового центра, послушала громкую музыку. Отпустило.
По пути заезжаю в любимую кулинарию, чтобы купить морковный торт и эклеры. Пирожные настолько свежие и аппетитные, что, клянусь, еле довожу до дома в целости и сохранности. Так и хочется откусить кусочек! Попробовать.
Я чувствую сожаление из-за того, что накричала на маму. Планирую помириться. Как бы там ни было, она хочет как лучше и не заслуживает моих срывов. В последнее время я веду себя невыносимо. Самой от себя тошно, но я ничего не могу с этим поделать! Ну почему Андрей просто не мог изменить мне? Это было бы так просто и понятно.
В машине тепло, я снимаю бомбер. Машинально бросаю взгляд на рукава водолазки, на них пятнышки крови.
Передергивает от этого зрелища. Мне так за себя стыдно, что я вновь кидаюсь расчесывать руки, но торможу себя.
Вдох-выдох.
Так, немного отдыха нам не повредит, поэтому я звоню в любимый СПА-центр и бронирую нам с мамой массаж. Мама знает о моей ненормальной привычке наносить себе вред, расчесывая руки. Правда, в последний раз такое было во время защиты диплома в университете. Я думала, что победила.
Больше об этой слабости не знает никто. А, лгу. Денис Гончаров в курсе.
Как он умудрился ворваться в столь узкий круг доверия?! Уму не постижимо!
Входная дверь заперта. Стучусь — никто не открывает. Сразу же начинаю волноваться. Боже, что я наделала! Оставила ее одну после обморока!
Поворачиваю ключ в замке.
— Мама? Мам, у тебя всё в порядке? — спрашиваю громко.
Быстро, даже не разуваясь, пролетаю по коридору, заглядываю в комнаты, но мамы не обнаруживаю. Зато нахожу теплый грибной суп на плите. В духовке печется мясо с картофелем. Судя по таймеру, мама ушла вот только что, минут пятнадцать назад. На столе записка: «Позвони ему. Унизься. Потом спасибо скажешь. Я поехала домой, не буду мешать. Люблю тебя! Мама».
Ниже приписка: «Тебе уже двадцать семь»!
А, окей. Мне объявили бойкот. Вдруг остро хочется швырнуть эту кастрюлю с супом в стену!
Вместо этого я сажусь за стол, смотрю на пакет со сладостями. Попробовала бы мама сама жить с эмоциональным банкротом! Ни душевных разговоров, ни объятий! Ни признаний в любви. Никогда и ничего! Соседи, партнеры, любовники. Но этих ролей в нашем случае оказалось недостаточно, чтобы превратить нас с мужем в «близких людей». Чего-то не хватило, какого-то одного звена.
Андрей сильный мужчина, любое проявление слабости для него табу. С одной стороны это хорошо, он акула бизнеса. Но с другой… Я всегда думала, что он надежный. Но разве можно чувствовать себя в безопасности с человеком, когда не подозреваешь, что у него на уме? Который может просто уйти навсегда.
Сминаю записку и выбрасываю ее в мусорное ведро.
Я бы пригласила Наташу в СПА, но опять же руки…
Позвать Дениса? Я в красках представляю себе эту картину, и мне вдруг становится так смешно!