Удивительно, но за недели разлуки больше всего я скучала именно по ним. По мату, вылетающему из его рта по делу и без, словно он сапожник какой-то. Просторечным выражениям. Потребности распускать руки, звонить по двадцать раз на дню, совершать глупости…
Чайник щёлкает в полной тишине квартиры. Я вздрагиваю. Непривычно. Без Дениса очень тихо. Когда он рядом, то постоянно что-то болтает, шутит, смеётся, рассказывает. Да даже просто молчит если — непременно энергетикой своей окутывает, аж тепло становится. Если же мы не вместе были, мой телефон вечно звенел. Он вспомнит что-нибудь — напишет или позвонит.
Божечки! Аж мурашки сейчас.
Мне холодно. Постоянно. Причём раньше, до Дениса, я была уверена, что холод — это норма.
Подхожу к окну и чувствую, как по телу прокатывается мелкая дрожь. Эти часы последние я в аду горю. Шесть их уже набежало. Да сколько можно-то!
В первые сутки я не нервничала особо, маму его успокаивала. Вызов, задание, он каждый день с чем-то таким сталкивается. Наверное.
Началось всё с того, что в воскресенье, вернувшись домой после обеда с подругами, я новости включила и оторопела.
Сразу поняла всё. Сердце ускорилось, и дыхание сбилось. Можно верить или не верить в интуицию. Спорить сколько угодно, да толку-то.
Террористы, оцепление, заложники…
Номер Дениса набрала сразу же. Месяц настраивалась, решалась, ругала себя, откладывала. Казалось бы, так просто: «Я скучаю. Очень». Возьми и напиши, что чувствуешь, человеку. Откройся. Рискни. Он ответит: «Прости, но поздно». Грубее вряд ли. Но и ладно. Пусть бы. Заслужила.
Я ночью просыпалась и телефон в руках вертела, крутила.
Две недели назад Гришу арестовали. Какой-то кошмар был. Алёну, меня и даже Наташу вызывали в полицию на беседы. Я испугалась сильно. Титов помощь предлагал, он тоже из участка первые дни не вылезал, но я отказала.
Не знаю, почему не позвонила Денису. Хотелось сначала как предлог использовать. Но я ведь гордая, буду ещё звонить и унижаться!
Сидела в машине с телефоном, настраивалась. А вдруг не ответит? Вдруг откажет? Вдруг не хочет меня видеть? Если хотел, приехал бы сам, да? Он бы приехал.
А в это воскресенье новости увидели, и я сразу набрала Дениса. Так легко и просто это оказалось сделать — два касания пальцем экрана. Пошёл исходящий.
Мне ответили, что абонент недоступен. Раз недоступен, значит, работает мой абонент.
Тогда я бегом гуглить начала. Чтобы больше информации узнать.
В одном из крупных коттеджных поселков велись переговоры с террористами, замешан какой-то мелкий политик. Бандиты в огромном доме забаррикадировались с оружием, взрывчаткой и… толпой заложников. Боже.
Не знаю, на что эти гады надеялись, почему не сдались. Не на что вроде бы. Полиция все силы стянула, спецназ там же. Эвакуировали жителей поселка, те упирались, не хотели оставлять нажитое. Нет, большинство послушалось, конечно. Но кое-кто встретил полицию с ружьями, прятался в огородах. Детей прятали. Сумасшедшие. Даже взрыв на соседнем участке никого не смутил, а ведь казалось бы.
Ситуацию пытались мирно решить, заложников хотя бы вывести. Время выиграть.
От взрывов уже пострадало несколько парней, но Дениса среди них не было. Я маме его позвонила: ей бы сообщили. Она, как и я, волновалась.
Все следующие репортажи я смотрела, зная, что он там где-то. Один из многих парней в чёрной форме и маске. Работает.
Когда не знаешь, что происходит, будто легче. Ведь служба с рисками связана, ничего не поделаешь. Они тренируются, готовятся. Всё знают, умеют. И стараешься доверять. А здесь… ситуация будто из-под контроля вышла, СМИ на ушах стояли. Я понимала, что людей спасать будут любой ценой. Любой…
Я снова набрала номер Дениса. Недоступен.
Страшно. Остаток воскресенья не отлипала от телефона. Жадно смотрела и читала любую появившуюся информацию. Ночью спала плохо, всё новостей ждала хоть каких-нибудь.
К утру понедельника лучше не стало. Переговоры по-прежнему шли, в СМИ стали появляться безумнейшие версии, которые меня изрядно раздражали! Я в душ пошла, только шампунь по волосам распределила, как звонок телефонный услышала. Выбежала мокрая вся, трубку схватила. А там мама его не в адеквате тараторила — ей только что сообщение переслали голосовое, что бой случился, дом взорвался и десятки наших легли. И фамилии назвали. Она сообщение это переслала мне, я его прослушала, телефон из рук выронила и беспомощно разрыдалась.
Потом, через минуту уже, выяснила, что фейк это. Но задыхалась ещё час минимум. Такой пронзительный и жуткий голос был у его мамы. Таким уверенным тоном женщина зачитала сообщение, назвала фамилии. Невнятно и много. И одна была очень похожей на «Гончаров». Простая, распространённая в нашем городе фамилия, и эта тварь её назвала наравне с другими.
Некоторые блогеры хуже террористов действовали. Шумиху поднять пытались и охваты своих каналов увеличить. Ощущение сложилось, что не осталось больше правдивых источников. Некому верить, отсюда паника. Кто-то скрывал информацию, кто-то преувеличивал. А оставалось что? Нам что оставалось?
Если до звонка его мамы я немного нервничала, но больше ждала, когда всё закончится, то после… впала в какой-то парализующий шок. Когда умом всё понимаешь — он живой, нас обманули. А поделать ничего не можешь.
Я мысль допустила… пусть ненадолго, на несколько секунд. Меньше минуты. Но на это время я поверила, что Дениса, возможно, нет больше. И уже никогда не будет. Его улыбки, его смеха, объятий.
Дурно стало, я на колени рухнула, руки к лицу прижала и в немой истерике закатилась. Встать не могла, ноги отнялись будто. Я не верила раньше, что горе таким сильным бывает. Казалось, что люди преувеличивают в книгах и кино свои страдания.
Меня иначе воспитывали. О себе думать, о комфорте, об успехах и достижениях. Меня не воспитывали любить — лишь устраиваться получше, чтобы не повторить судьбу мамы. Я такой сукой была моментами.
Мама Дениса после смерти отца десять лет одна ребёнка растила… Как же так? Я всё понять не могла. В глубине души почему-то была уверена: невозможно так сильно любить мужчину, что мира без него не видеть. Света не видеть. Так сильно скучать, что задыхаться.
Я встать не могла, так плохо было. Читала и перечитывала сообщение, что жертв нет. Пока нет.
Я раньше, кажется, никогда не любила.
Денис связался со своей мамой в обед. Объяснил кратко, что занимался эвакуацией людей из поселка, был занят. Поругал её и приказал, чтобы мы с ней дурью не маялись и своими делами занялись. Всё под контролем. Запретил телевизор включать до его возвращения. Он в оцеплении, но в гущу событий не полезет. Она немного успокоилась, а я — нет. Ведь… что ещё он мог сказать матери?
Время шло. Минуты тянулись, в часы никак не желая превращаться. Я была непослушной и вновь полезла в интернет. А там… СМИ нагнетали с особенным усердием. Рассказывали о заложниках, вываливая интервью с их родственниками. Кое-кто из последних объединился в банды и, вооружившись травматическими пистолетами, пытался прорваться в поселок и лично взять этот чёртов дом штурмом, открыв при этом бойцам второй фронт. В комментарии лучше было вообще не заходить: оценки действиям полиции и спецназа сыпались со всех сторон. Поразительно, откуда в нашей стране так много осведомлённых в военном деле людей. Каждая вторая домохозяйка могла дать фору любому полковнику.
К вечеру понедельника ситуация не изменилась, разве что накалилась до предела по обе стороны забора.
Мне стало страшно заходить и читать всё это, но и не читать я тоже не могла. Просто молилась, чтобы всё скорее закончилось и он вернулся домой. Обратил внимание на мои пропущенные. Я почему-то точно знала, что его они разозлят.
Я ужасная трусиха на самом деле. Весь этот месяц, что мы в разлуке, надеялась, что Денис сам приедет или позвонит. Даст какой-то знак. Сама-то обиделась, ни за что на свете бы первая. Серёжки, его подарок, нашла и надела. Простила обман. Что ещё от меня нужно?
В глубине души же мечтала, что он выложит сторис с мостом, тогда я обязательно отправлю реакцию. И он напишет что-нибудь грубое, например: «Успокоилась?». Но Денис ничего не делал, чтобы спровоцировать нашу встречу. Раз не делал, значит, не хотел.
Штурм произошёл поздним вечером. Сначала прогремели взрывы, потом началась атака. СМИ взорвались миллионом версий. На видео с места событий творился какой-то ад!
Заложников спасли, но среди бойцов были пострадавшие. Точных данных не публиковали — каждый плёл, что хотел.
Я подождала немного и принялась звонить его сослуживцам. Всем, кого знала, но они либо не видели Дениса, либо сами не отвечали.
До его квартиры я добралась словно в бреду. Дорогу не помнила. Осознала уже, как в прихожую захожу и разуваюсь. Пока ехала, сообщения ему строчила.
«Где ты?»
«Ты в порядке? Почему молчишь?»
«Я сама тебя убью! Когда ты объявишься? Мы с твоей мамой себе места не находим».
«Денис, господи, я умоляю тебя, ответь».
«Боже, Денис, боже мой».
Чайник щёлкает.
Снова. Да сколько можно греть этот кипяток!
Я качаю головой и закрываю лицо ладонями. Он же не думает, что ему нечего терять?
Как страшно вот так ждать. Шесть часов прошло, как всё закончилось. Где он? Почему не звонит? Где этого бездумного сопляка ноги носят?
Ненавижу его! Как же сильно я его ненавижу!
При этом чувствую себя виноватой. Но не так, как раньше. Мои руки в порядке, ни разу не было потребности ранить себя.
Моя боль совсем других оттенков. Она не связана с презрением к себе или обманутыми ожиданиями, ошибками. Она… о тоске по мужчине. С которым было хорошо. Действительно надёжно и сладко. Даже ссориться — эмоционально и остро. С ним классно даже ссориться.
Я ведь думала этот месяц. Всё время. Вспоминала, слушала себя. И хотела к нему. С каждым днём всё сильнее.
Стоит ли пытаться войти в реку второй раз? Зачем люди мирятся после разрывов?