– Спасибо вам. Будет очень хорошо, если вы будете рядом с ней… Тем более что ближайшие месяцы будут очень непростыми.
– У вас что-то случилось? Ведь мы с вами из разных миров, и как вам интересно театральное закулисье, так мне давно хотелось узнать, что же такое большой бизнес… Помните, я вам рассказывала, как раньше актеры из бархатной ткани клеили брови, чтобы взгляд был жгучим и выразительным? Расскажите, а к каким уловкам прибегают в вашем деле?
– У нас брови не клеят. Меня радует ваш отзыв о дочери, это хорошо, что она выносливая. И даже если по какой-то причине у нее не получится с театром и придется продолжать мое дело, это качество будет кстати. Все, что испытывает артист, – трудности, зависть, интриги, обманы, слава, – это все можно встретить и на моем поприще. А еще надо уметь перевоплощаться, играть, чтобы твой блеф был убедительным…
– Выходит, мы с вами – коллеги?
– Да, и я знаю, что на предстоящем своем спектакле я буду освистан…
– Вы уже не первый раз намекаете на большие трудности. И по вашему виду не скажешь, что вы крепко и долго спите. Что-то серьезное?
– Дело моей жизни может рухнуть. Через несколько месяцев, а именно в апреле, состоится собрание акционеров…
– В апреле? – переспросила Самарина с удивлением. – Это же через четыре с лишним месяца… И за это время невозможно решить проблему?
– Нет, мне нужен год. Или хотя бы полгода. Я и так уже правдами и неправдами переношу это собрание. Больше мне не дадут это сделать.
– И нет никаких вариантов?
– Нет. И там все решится. Если конкретно – акционеры большинством голосов примут решение о слиянии с одной из сторонних компаний, я потеряю контроль над компанией, а в перспективе все поделят на клочки и продадут… А я, заметим, создавал это не один год. Сложно мне будет заново все начинать…
– Одним словом – вас хотят разорить таким замысловатым способом?
– Ну, он не такой замысловатый – только ленивый не написал на эту тему рассказ, роман или сценарий. Но в главном вы правы – фактически это разорение!
– А как получилось, что ни один из акционеров не на вашей стороне?
– Банальный сговор, предательство и жадность…
– Ах, как это по-театральному… Такие страсти…
– Ольга Леонидовна, действительно все очень похоже…
– А что вас может спасти? Не может же быть, чтобы не было выхода.
– Выход есть, но мне нужно время, а мои противники ждать не хотят. Мне нужны деньги. Большие деньги. Одолжить не могу, хотя мои друзья – люди небедные. Сами знаете, сейчас кризис. У всех дела идут не очень. Кроме того, у меня уже есть кредиты. Я не могу рисковать.
– Неужели невозможно что-то сделать?
– Практически ничего. Ждать. Ждать апреля.
– Я вам сочувствую. Но не сдавайтесь. Понимаю, советы вроде этого легко давать. Но все же… До этого злополучного апрельского собрания с вами и с компанией ничего не произойдет?
– Нет. Это отсрочка гибели, – невесело пошутил Кочин.
Самарина наклонилась к нему и сказала:
– Обещайте мне, что вы ничего не предпримите до этого. Вы не сдадитесь. Не пойдете на поводу у недругов. Вы проведете это собрание.
– У меня нет выхода. Я связан по рукам и ногам уставом и обязательствами перед акционерами. Я мог только отдалить собрание. Или продать компанию стороннему лицу и оставить их с носом. Но тогда и я лишусь бизнеса, – Кочин развел руками, – нет, как я уже сказал, – апрель.
– Вот и ждите апреля. Время иногда подсказывает верные решения. Или ждите покупателя, который бы сейчас повел переговоры, затянул их, и это работало бы на вас…
– Покупатель, как я сказал, – самый плохой вариант. Хуже только то, что задумали акционеры. Да и покупателя такого нет, у меня все-таки специфический бизнес… Все возможные участники торгов наперечет, и они пока молчат. Думаю, ждут моей гибели. Впрочем, что это я все о делах? Вон и Артемий Николаевич с нетерпением ждет наших отзывов.
Действительно, шеф-повар уже несколько раз собирался поинтересоваться мнением гостей. Но он видел по их лицам, что разговор серьезный, а потому неловко топтался около сервировочных столиков, боясь упустить подходящую минуту. Увидев, что Олег Петрович наконец посмотрел в его сторону, он сейчас же подошел к ним.
– Добрый вечер, позвольте поинтересоваться, все ли хорошо?
– Все так вкусно, что напрочь забыла о диетах…
– В вашем случае это лишнее. Вы – идеал женщины и, что характерно, вполне осязаемый.
– Вы безумно добры ко мне…
– Нет-нет, я серьезно и искренне. Понимаете, когда я вижу даму модельной комплекции, а такие еще обожают на каблуках ходить, мне становится страшно. Кажется, что эта сложная конструкция рухнет, складываясь косточка к косточке. При встрече с такими я даже непроизвольно ускоряю шаг, как если бы я шел мимо работающего в сильный ветер подъемного крана…
– Гм… – Олег Петрович не решился перебить, но напомнить о себе все-таки надо было.
– Простите, Олег Петрович, я просто не смог удержаться от комплимента в адрес такой замечательной гостьи.
– Мы ждем торт. Ведь вы не возражаете, Ольга Леонидовна?
– Нет, конечно! – не в силах оторваться от лица Ольги Петровны, Артемий Николаевич стал отходить к двери задом. Олег Петрович откинулся на спинку высокого стула. Он на миг почувствовал себя намного лучше, как будто этим разговором с Самариной уже решил проблему. Это был самообман, но тем не менее на душе стало спокойно. Как бывает, когда степень опасности определена и осталось только найти верное решение.
– Удивительно, как спокойно и комфортно мне с вами. А поначалу я вас боялся. Мне казалось, что вы осуждаете меня, мою жизнь, мой дом, мою работу. Я все время ловил себя на мысли, что мне хочется перед вами повоображать – быть лучше, чем я есть на самом деле.
– И поэтому цитировали «Гамлета»? Не нашли ничего оригинальнее… Я скажу крамолу, но мне никогда не нравился этот малахольный принц, который, вместо того чтобы действовать, бродит по кладбищам и разговаривает с черепами…
– Я всегда считал, что это, как бы сказать, философская пьеса.
– Так оно и есть, конечно… Пьеса, полная философии и трупов.
– Наверное, каждый артист мечтает сыграть Гамлета?
– И артист, и артистка… Уж больно костюм хорош! – Ольга Леонидовна помолчала, а затем спросила: – Мне всегда было интересно, какая мечта может быть у такого человека, как вы? У вас же есть мечта?
– Вы знаете, когда я только начинал, у меня не было денег, квартиры и даже приличной одежды…
– Я отлично помню эти времена. Так жила почти вся страна.
– Вы правы. Так вот, мечты у меня не было, у меня было скорее желание. Глядя на то, что меня окружало, и помня, что было в детстве, мне хотелось когда-нибудь жить так, как жил мой отец, выйдя в отставку. Он ходил в шелковой пижаме, по утрам на балконе делал зарядку с эспандером, в августе ездил с матерью в Пицунду… Сейчас в этом даже неловко признаваться.
– Видела я эти теперешние мужские шелковые пижамы! У них такой двусмысленный вид! Хотя мысль, что та жизнь, с теми шелковыми пижамами, может быть еще возможна, очень греет. Старая добрая шелковая пижама – это символ заслуженного мужского отдыха без всякого намека на дешевый разврат!
– Вы прелесть! Давайте потанцуем?
– А почему бы нет?
Музыка звучала старая, французская, как будто напоминание о тех годах, когда слава актрисы Самариной гремела по всей стране, когда мужчины теряли голову от ее голоса с характерным придыханием, интонаций, светлых волос, великолепной фигуры. Это было давно, но в ее душе это все осталось в виде афиши с театральным репертуаром. Она прежде всего была актрисой, а потом уже роскошной женщиной.
– Ольга Леонидовна, почему вы танцуете с таким серьезным лицом?
– Мне кажется, я смогу вам помочь. У меня есть один знакомый – человек состоятельный, сильно в годах, но никак не может от дел отойти, азарт ему нужен. Я попробую рассказать ему вашу историю. С вашего позволения, конечно.
К «их месту» Аля примчалась первой. Когда-то там стояла водокачка. Потом ее убрали. Теперь там росли кусты, листья которых даже зимой не желтели и не опадали. А еще на веточках белели ягоды. Такими ягодами любят швыряться мальчишки. Когда Аля добралась до этого места, она остановилась и огляделась – везде был снег. Он лежал на зеленых ветках кустов, на соснах и даже на красных рябиновых гроздьях. С реки тянуло свежей сыростью и почему-то мокрой шерстью. Аля вспомнила: так пахли ее рукавицы, когда она возвращалась с катка домой, так пахли мамины пушистые варежки. Сергея еще не было, и Аля обрадовалась этому. «Их место» было таким красивым и укромным, что не хотелось разрушать это ощущение тайны. Она стояла неподвижно и рассматривала голубоватые следы-полозья в рыхлом снегу – это проехали лесники. Еще виднелась черная земля и следы детских санок. Аля вдруг заметила, что снег не был таким белым, как в городе. В нем было много цветов – пики поздней зеленой травы, смерзшиеся пласты желтой листвы, осыпавшаяся мокрая черная кора. Аля закинула голову – небо было бело-серым, отчего невозможно было угадать время суток. Это могло быть мглистое утро или пасмурный день, темные стволы только подчеркивали этот жемчужный цвет. На деревьях появились птицы – их, раньше скрывавшихся в кронах, стало много. Они перепрыгивали с ветки на ветку, занятые своими птичьими делами, одновременно косясь на ту, которая побеспокоила их. Аля рассматривала знакомое место, пытаясь справиться с волнением. В ее жизни происходило что-то очень важное, и ей захотелось запомнить этот миг навсегда. Она повертела головой и вдруг на низкой ветке увидела птицу. Птица была большой, похожей на старца – клюв-нос и оперение, схожее с усами и бакенбардами. Аля застыла – птица смотрела на нее внимательно и совершенно осознанно. «Ты что сюда пришла? У тебя что-то случилось?» – говорил ее взгляд. В предвкушении рассказа птица удобнее устроилась на ветке.
– Ну привет! Какая ты серьезная, – обратилась Аля к птице, и добавила: – Представляешь, я буду мамой.