Потом суета на пешеходной улице, выбор платья. Зайти в примерочную, надеть, пройтись перед дядей и продавщицами. Дядя своего мнения не высказывал.
Какое больше нравится, то и бери, солнышко.
Сказал он.
Продавщицы нахваливали ее осанку, талию. Спрашивали, не подумывает ли она податься в модели. А сами, пока стелились перед ней, украдкой поглядывали на дядю. Высоченный, прямой, явно не в своей тарелке среди манекенов и вешалок с роскошными нарядами, на полу, который больше был похож на небо – так он сиял чистотой. Мариелу смех брал при виде дяди, который не знал, куда девать руки, если они не заняты папиросой, удочкой или ножом для чистки рыбы. И одет в городское, на острове он так не ходит: джинсы, новые холщовые мокасины, рубашка заправлена в брюки. Продавщицы смотрели на его смуглую шею, обветренные загорелые руки, черные усы, прищуренные глаза. Он, наверное, совсем не похож на знакомых им мужчин.
Они обошли не один магазин – Мариела все не могла решиться. По дороге в очередной поглядывала на их с дядей отражение в витринах. Наконец определилась с платьем. Дядя достал пачку банкнот, продавщица положила обновку в пакет.
Перед возвращением на автовокзал они зашли в бар. Дядя заказал пиво, а она – кока-колу. В баре все на них посматривали. Мужчины, сидевшие за другими столиками и за стойкой. На нее – с охотой. На дядю – с завистью.
В тот вечер, когда Мариела впервые надела платье, она ушла с танцев с парнем. Проснулась, когда рассвет розовым серпантином повис на деревьях вокруг. Юбка смялась, запачкалась в листьях и веточках. Парень спал рядом. Мариела бесшумно встала.
Дома мама и Люси сидели в кухне. На обеих лица не было. Мама долго молча смотрела на нее, потом поднялась и сказала:
Идите спать.
В комнате, пока она раздевалась, Люси ухватила ее за волосы и изо всех сил дернула. А потом обняла.
Дура, напугала меня до смерти.
Сказала она.
Они легли на одну кровать.
А теперь расскажи мне все.
Сказала Люси.
Она приоткрывает глаз и видит, что Люси болтает с приезжими парнями. Мариела посмеивается: а сестричка-то раскрепощается.
В ночь, когда случилась авария, они сбежали из дома. У Сиомары был очередной период, когда и без того кислый характер становился совсем скверным. Она все им запрещала и за что ни попадя наказывала. Видела, что они совсем выросли, что вот-вот выйдут из повиновения, ускользнут в один прекрасный день у нее из рук. Боялась, что забеременеют или спутаются с каким-нибудь мудаком. Бесилась от бессилия. В тот вечер, когда она видела их в последний раз, ее вывела из себя какая-то ерунда. То ли они кровати не застелили, то ли одежду разбросали, то ли плохо ответили, то ли еще что.
Чтоб глаза мои вас не видели, прошмандовки!
Крикнула она.
И давай собирать хлам, чтобы сжечь.
Она не видела, как они ушли. И в комнату заглянула только несколько часов спустя. Кровати застелены, но одежда свалена на стуле.
Весь день она была не в духе и совсем уж разозлилась, когда наступила ночь, а девчонки так и не явились. Села за стол в кухне. Там она и встретит их, когда явятся, и покажет, где раки зимуют. Но в какой-то момент ее сморило, и проснулась она, когда уже светало, лицом в стол, шея затекла, нос у переполненной пепельницы. Пошла к ним в комнату. Их не было. Легла одетая на одну из двух кроватей.
Поругавшись с мамой, они отправились к подружке пить мате. Они всегда так делали, пережидали где-нибудь, пока мама не успокаивалась. Но у подружки дома никого не оказалось, и их занесло в продуктовый. Попросили у хозяина пару баночек кока-колы, заплатят потом. Тот немного поупирался. Вот ведь старый хрен, с самого их детства одно и то же. Наконец выдал им колу и пакет чипсов.
Может, хоть клиентов мне привлечете.
Сказал он.
Мариела показала ему фак; старик рассмеялся.
Наглые соплячки.
Сказал он.
Было жарко, солнце грело цинковый навес. Металлические столы и стулья раскалились. Земляной пол, усыпанный крышками от пива и газировки, постепенно вдавливавшимися глубже и глубже, серебристо посверкивал.
Они долго там сидели и ничего не делали. Выпили кока-колу. Съели чипсы, облизали соленые, масляные пальцы.
Уже собирались уходить, когда нагрянула компания ребят. Мариела была знакома с одним, по прозвищу Панда, приятелем приятеля ее приятеля. Панда тоже ее узнал и позвал посидеть с ними. Другие двое были неместные. Выпили пива. Всякий раз, принося бутылки, хозяин поглядывал на Мариелу с Люси и приговаривал: смотрите не натворите чего. Полудурок старый.
Уже на закате парни предложили скататься в бар на большой земле. Фургон ждет, съездят на дискотеку в поселке, это километров десять-двадцать, а потом их обратно довезут. У Панды есть байдарка, через реку он их доставит.
Правда, они не для танцев были одеты: шорты, майки, кроссовки. Но парни сказали, не важно, там все по-простому, они и сами не собираются переодеваться.
Люси понравился один из них, и она сделала Мариеле знак, мол, соглашаемся. Мариела и сама подумала, что хорошо бы им пропасть на несколько часов – может, тогда мама разволнуется и в следующий раз подумает, прежде чем орать, чтоб ее глаза их не видели.
Выпили еще пива и, как только стемнело, ушли.
Хозяин, убирая со стола, долго поглядывал им вслед. Дочки Сиомары еще больше похорошели.
В два захода переправились на другой берег. На большой земле погрузились в фургон. Девочки впереди, с тем, который вел. Панда и третий парень сзади.
Бар оказался просто бараком посреди поля. Стойка, диджей, редкие лампочки вокруг танцпола. Из окрестных поселков съезжалась молодежь на мотороллерах, легковушках и фургонах. Любая машина была битком набита.
Мариела и Люси танцевали всю ночь напролет. Навеселе. Вкусив свободы вдали от дома. Люси немножко поцеловалась с другом Панды, тем, что ей понравился. Но вообще-то кумбия[4] интересовала ее больше обжиманий, пацан устал к ней подкатывать и ушел с другой.
Часов в пять начали ставить медляки, и танцпол постепенно опустел.
Залезли в фургон. Впереди набились водитель, Мариела, Люси и Панда. Сзади тоже много народу, кто-то даже стоя.
Они поболтали о том, что было на танцах, а потом Мариела и Люси уснули. И проснулись, только когда фургон, перекувыркнувшись в воздухе, начал вверх дном приземляться в канаву. Канаву с глубоким слоем ила под тонким слоем воды.
Новость об аварии долетела до острова к полудню.
К тому времени Сиомара уже отправилась на поиски дочерей, пошла спрашивать по соседям. Но видел их только старик из продуктового.
Да, были, уехали с Пандой и его дружками. Панда, да, сын Рыжего.
Сиомара пошла к Рыжему. Панда тоже дома не ночевал. Мать не знала, где он. Но не волновалась. Матери мальчиков не волнуются, где те спят и с кем. Тогда Сиомара двинулась к брату. Она все еще сердилась, но время шло, дочки не объявлялись, и гнев сменялся беспокойством.
Агирре сказал, наверное, остались ночевать у какой-нибудь подружки, скоро вернутся. И позвал Сиомару выпить мате. Потом они вместе еще раз пройдутся по острову.
Сиомара осталась. Ей не хотелось сидеть одной дома, а хотелось поверить словам брата. Пока Агирре добавлял свежей заварки в спитой мате, по радио передали новость.
Фургон, на котором с дискотеки возвращалась группа подростков, перевернулся и упал в канаву, так неудачно, что придавил их и фактически утопил в иле. Девять человек. Погибли все.
Ее дочерям совершенно не с чего было там оказаться. Поэтому она даже не поняла, когда потом ей сказали, что из девяти погибших двое – это ее девочки.
Кроме Панды и девчоночек, в том фургоне ехали еще двое с острова. Бдение по всем пятерым устроили в актовом зале Общинного собрания. Крышки гробов были усыпаны полевыми цветами. На реке как раз недавно после долгого перерыва расцвели крупные кувшинки-ирупе. Два цветка, по одному на девочку.
Плач трех матерей, потерявших мальчиков, заполнял весь зал. Они оказались не готовы: матери мальчиков не бывают готовы к горю. А вот Сиомара не пролила ни слезинки – ни на бдении, которое длилось всю ночь, ни во время траурной процессии по реке, ни на кладбище, где навсегда оставили тела ее дочерей.
Утро тогда выдалось безумно солнечное. Мягкий ветерок качал плот с пятью гробами, который тащили две лодки. За ним на лодках и байдарках плыли родственники и соседи. Некоторые цветы соскальзывали с гробов в воду, и река уносила их течением.
Сиомара не отрываясь смотрела куда-то на воду. Агирре, сидевший рядом с ней, то и дело сворачивал новую папиросу, прикуривал и вставлял сестре в рот. Она курила, пока не обжигала губы.
Она видела тела дочерей, бледные, как рассвет, но не верила, что там, меж четырех плохо сколоченных досок лежат ее девчоночки.
Ей же брат говорил. Они где-то гуляют. Поругались с ней, ушли из дому, но вот-вот вернутся. Скорей бы тут закончить, ей домой надо, их поджидать.
Бедные люди.
Сказала она.
Агирре не понял, уставился на нее.
Бедные люди, говорю. Как им теперь с таким жить?
Сказала она.
Мариела поднимается, отряхивает песок со спины, подходит к компании, с которой заигрывает сестра. Не здороваясь, молча забирает у одного парня бутылку и отпивает. Плюется.
Теплое.
Говорит она.
Парень улыбается.
Да, теплое.
Говорит он.
Мариела поворачивается к сестре.
Пошли?
Не уходите. У нас и холоднее есть.
Говорит другой.
Нам нужно к танцам готовиться.
Говорит Мариела.
Вы идете?
Ты нас приглашаешь?
Говорит один из парней.
Мариела смеется и пожимает плечами. Берет Люси за руку.