— Ты можешь объяснить, что происходит? Ты чего такой переполошенный? Неужели выборы досрочно выиграл? — в шутку я делаю предположение, которое кажется мне самым правдивым из всех прочих.
— Да какие, к черту, выборы! — отмахивается он, а потом снова берет нас в охапку, словно мы самые любимые его цветы. — Я выиграл, но совсем не выборы!
— А что же тогда? — изгибаю бровь вопросительно и откидываю голову, чтобы получше рассмотреть его глаза, в которых сейчас вспыхивает огонек.
— Эту жизнь я выиграл! — возбужденно он провозглашает, стискивая нас сильнее, мы уже как селедки в банке, а ему всё мало. — А в этой жизни мне повстречались вы — мое самое заветное сокровище!
Ну ничего себе заявленьице! Какими громкими словами он вздумал разбрасываться. И когда это мы успели стать для него сокровищем?
Как-то всё это сомнительно. Может, он снова что-то задумал в отношении меня и Кати? Если так, то я за себя не ручаюсь…
Сердцу же не прикажешь… Я влюбляюсь в него, с каждым прожитым часом всё больше и больше… А признаваться не хочу и не могу…
А если он снова меня разочарует? А если разочарует Катю?
Даже думать об этом не хочу… Уж лучше моя влюбленность к нему пройдет сама по себе, когда мы разбежимся, нежели он раздавит ее под грудой неоправданных надежд.
— Богдан, я ничего не понимаю. Ты можешь объяснить, в чем дело?
Пристально заглядываю в его лицо, но не наблюдаю ничего подозрительного.
Обычное выражение лица, только счастливое до безобразия. Катюша бывает такой же счастливой, когда катается на аттракционах. А на каких эмоциональных качелях Богдан покатался перед приходом домой — черт бы его побрал.
И ведь молчит как партизан!
— Объясню…. обязательно, но чуть позже, — расстраивает меня своим ответом.
— А почему не сейчас?
— Боюсь, тогда эмоции разорвут меня в клочья.
Я хмыкаю, прищурившись.
— А о моих эмоциях ты не подумал? Меня же тоже разорвет, если я сейчас же не узнаю причину твоего восторженного состояния, — проговариваю я ворчливо, на что Богдан лишь пожимает плечами, ослепляя меня своей блаженной улыбкой.
И я бы его дожала, выведала бы у него ответ, если бы не почувствовала, как полотенце начало постепенно сползать с меня.
Ой-ей…
Судорожно хватаюсь за край мертвой хваткой, но понимаю, что оно зацепилось за запонку Богдана.
Не успеваю и слова сказать, как вдруг он дергает своей рукой, решив опустить Катюшу на пол… А заодно и мое полотенце…
Караул!
Катя, к счастью, выбегает из гардеробной пулей, не застав маму голышом. А мой немой крик застревает у меня в глотке, ведь в таком виде меня застает Богдан воочию.
И я не придумываю ничего лучше, чем осесть на пол и прикрыть руками все свои стратегически важные «объекты», прячась от позора, но от него так просто не спрячешься.
— Ох, ёлки-палки! Вот это ты кренделя выписываешь, — роняет обалдело Богдан, таращась на меня.
— Ничего я не выписываю, — булькаю я стыдливо, зажмуриваю глаза со всей силы, только бы не видеть его бесстыжий взгляд, словно ощупывающий меня. — Это всё твоя запонка виновата! Полотенце за нее зацепилось, и оно слетело с меня! — зачем-то оправдываюсь.
Слышу удивленное хмыканье. Открываю один глаз и вижу, как Богдан вытягивает перед собой руку, с которой свисает злосчастное полотенце.
— О, и правда зацепилось, — произносит он сквозь грудной смех, — а я уж грешным делом подумал, что это была такая попытка разговорить меня.
— Вот еще! — буркнув, я разеваю рот в возмущении, а потом Богдан становится серьезным. Он отцепляет полотенце и подходит ко мне, заставляя меня захлопнуть рот и сильнее сжаться.
— Да шучу я, Нат… Просто забавно вышло… Неожиданно, — заботливо накрывает меня полотенцем, а затем достает из шкафчика тот самый халат, который я так и не смогла найти. Поднимает меня, помогает надеть халат, глядя мне точно в глаза. — И не переживай, я же моргнул, когда ты оголилась, так что ничего не успел увидеть.
А мне в это слабо верится. Но надо отдать должное, что он вовремя исправился и повел себя, как джентльмен.
Хотя… с выводами я поспешила.
— Ната моя, — выдыхает он собственнически и так сладко, обвивая меня своими руками и околдовывая потемневшим взглядом.
— М? — протягиваю хрипло.
Мы стоим слишком близко друг к другу. Грудная клетка Богдана трется о ворот моего халата при каждом его шумном вдохе. Дыхание его ложится на мое лицо обжигающим теплом. Богдан прикасается к моей руке, которую я держу на узелке пояса. Сжимает мягко, а потом тянется ко мне, будто бы намереваясь поцеловать.
А я хочу этого… Очень сильно… С момента нашего первого и последнего поцелуя…. Хочу и в то же время не могу.
Трусиха я потому что!
— Так… ты не скажешь, что все-таки произошло на заседании? Почему ты выиграл эту жизнь? Что это вообще значит? — вырывается из меня сбивчиво и крайне возбужденно.
Богдан замирает в считанных сантиметрах от моих губ. Вздыхает шумно, а потом прижимается своим горячим лбом к моему.
— Я прошел тест на девяносто девять баллов из ста возможных, — наконец произносит после приличной паузы.
— Тест? Какой еще тест?
После моего вопроса его руки надежно смыкаются на моей пояснице, отчего мне становится невыносимо трудно дышать.
— На отцовство, — отвечает он с теплотой в голосе, но меня от его слов пробирает холодом.
— Подожди, — передергиваю плечами и с трудом выпутываюсь из его объятий. — Хочешь сказать, у тебя есть ребенок?
— Угу, представляешь? Только сегодня узнал. Нет, конечно, у меня были некие догадки, что она мне родная дочь, но сегодня всё подтвердилось. Я отец чудесной девочки! — тараторит он как заведенный, а его улыбка настолько широкая, что щеки вот-вот треснут.
Я туго сглатываю, чувствуя, как холод уже сковал меня всю.
— Девочки? И… где же твоя дочь? — кое-как проговариваю, и ровно в этот момент в гардеробную залетает моя Катя. С как попало накрашенными губами.
То-то она так лихо умахнула из гардеробной. Краситься втихушку побежала.
— Мам, мам, а когда мы уже будем в платья наряжаться?
— Вспомнишь солнце — вот и лучик, — Богдан произносит себе под нос, нажимая пальцем на кончик Катиного носика. — Ну всё, девчонки мои, собирайтесь, через час выезжаем, — снова он тараторит, а следом просто сбегает, да так, что только пятки успевают сверкать.
А ровно через полтора часа мы уже находимся в доме четы Никольских-старших, где сидим впятером за накрытым столом со множеством блюд и закусок, приготовленными золотыми руками Марины Юрьевны.
С первых минут знакомства с родителями Богдана, с этими замечательными людьми, я ощутила себя желанным гостем в их уютном доме. Своей без преувеличения. Нас с Катюшей окружили заботой и теплотой со всех сторон. Семейство Никольских хлопотали вокруг нас, обхаживали. Не давали даже из-за стола выйти, пока каждый из присутствующих не произнесет тост.
А когда тосты закончились, к нам за стол подоспел еще один гость.
Я тогда сдуру подумала, что у меня в глазах двоится. Грешила на настойку, которую осмелилась пригубить по наставлению Лариона Богдановича. Но, как оказалось, это был брат Богдана — Мирон.
Можно было сразу догадаться, что перед нами близнецы, ведь они невероятно похожи. Оба высокие, отлично сложенные и по-мужски красивые.
Но как бы там ни было, мое сердце отзывалось только на одного мужчину — на Богдана, на коленях которого практически весь вечер просидела моя Катюша.
Он особенный, что ли. В моих глазах так уж точно. А то, что у него есть ребенок, и то, как он отреагировал на данную новость, — так это делает его еще более привлекательным и желанным.
Глава 28
По прошествии времени, когда тосты прошлись по кругу на три раза, мне кое-как удалось выпросить, чтобы Марина Юрьевна разрешила мне помочь ей с горячим блюдом. На кухне мы с ней и разговорились.
— Ой, какая же у тебя Катюша лапочка… И такая смышленая для своих годков, — с улыбкой на устах произносит Марина Юрьевна, надевая прихватки и подходя к духовому шкафу. — Дай бог, чтобы у вас с Богданом всё сложилось. Мы с Ларионом моим всегда мечтали о такой славной внучке.
— Эм-м, очень приятно слышать это от вас, — сконфуженно отвечаю, не желая преждевременно расстраивать милую женщину.
Сейчас бы у меня язык не повернулся сказать, что наша история с Богданом уже завтра должна закончиться. По большей части по моей инициативе.
Дабы скрыть свои неприятные эмоции, так и отпечатывающиеся на моем лице, я разворачиваюсь и открываю духовку, откуда Марина Юрьевна достает божественно пахнущую утку, запеченную в винном соусе. Женщина кивает на большое блюдце, которое я сразу же подставляю под дичь.
— Батюшки! Так вы уже помолвлены? — поставив противень на стол, Марина Юрьевна хватает мою руку и принимается разглядывать кольцо на безымянном пальце.
Вот что я за человек? Ну разве можно было идти сюда с фальшивым помолвочным кольцом? Как мне теперь объясняться перед ней?
— Да нет, это совсем не то…
— То, всё то! Что я не вижу кольцо с гравировкой ваших инициалов: Наталья и Богдан! Батюшки, радость-то какая! Вы скоро поженитесь! — женщина ставит меня в еще более неловкое положение, обнимая меня, а я словно воды в рот набрала, нечего мне ей ответить. Ничего хорошего, потому я могу только опустить глаза в пол и скорбно вздохнуть.
— А я чёт не пойму, а кто это у нас тут женится? — раздается позади женский голос, знакомый уж больно, но этой женщины тут быть не должно.
— Как кто? Внучка твоя и мой старший сын! — объявляет Марина Юрьевна нежданной гостье, после чего я медленно поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с моей горячо любимой бабушкой.
— Бабуля? — взираю на нее изумленно, намертво врастая ногами в пол. Во дела! — А ты… ты здесь какими судьбами вообще?
— Так пригласили меня, Натуль! — с довольной физиономией указывает она своей клюкой в сторону гостиной, где сидят все мужчины и моя Катя. И ведь указывает в верном направлении, словно она здесь