— Ната, — произносит он с нежностью, подхватывая мою дрожащую руку, которую он тут же принимается согревать в своей горячей ладони. — Понимаю, с моей стороны несколько преждевременно просить тебя выйти за меня замуж, учитывая обстоятельства с твоим браком. Но глупо тормозить то, что так или иначе просится выйти наружу, ведь мои чувства к тебе живут во мне с самых первых дней нашей встречи. И они растут! Растут с каждым днем всё больше и больше! И я уже просто не знаю, как их удерживать в себе, — прижимает он мою ладонь к своей груди, за которой так лихо бьется сердце, в унисон с моим. — Да и не хочу я их сдерживать. На то они и чувства, чтобы делиться ими с теми, кто этого заслуживает, и чтобы дарить их тем, кого по-настоящему любишь!
— По-настоящему… Ох, Богдан… — захлебываюсь я счастьем и восторгом от услышанного, понимая Богдана, ведь во мне тоже фонтанируют эмоции, которые в любую секунду могут разорвать меня, если я сейчас же не найду для них выход.
— Знаешь, сегодня такой особенный день, и я бы очень хотел, чтобы он стал особенным для нас троих, — подмигивает он Катюше, а затем возвращает влюбленный взгляд на меня. — Наташ, ты станешь моей настоящей женой?
Я совсем забываю, что мы находимся за столом, за которым сидят еще как минимум пятеро наблюдателей. Чувства уносят меня куда-то высоко-высоко. Я словно парю над землей, и в этот момент я вижу только Богдана, и то, как он смотрит на меня выжидающе, с толикой нерва и надеждой в глазах.
— Да, — отвечаю я, не раздумывая, глядя на него безмерно влюбленными глазами.
За меня говорят чувства, которым я могу доверять, ведь теперь я точно знаю, что они взаимные. Богдан не стал бы бросаться такими словами перед своими родными и моей бабушкой. Не такой он человек. А значит, в его искренности нет нужды сомневаться.
— То есть ты согласна? — уточняет Богдан с широченной улыбкой, словно не веря своему счастью.
— Да…. Я согласна… Согласна выйти за тебя, — повторяю, и под бурные одобрения и ликования всех родственников Богдан с пылом вжимается в мои губы, заставляя меня тесно прильнуть к нему.
— Горько! Горько! — кричит Ларион Богданович на пару с моей бабушкой.
— Ой, ну какие же они славные и так подходят друг другу. Молодец, сынок, выхватил лакомый кусочек, — размышляет со слезами на глазах Марина Юрьевна.
— А то, — вставляет словцо Мирон, хлопая Богдана по плечу. — Мой брательник своего никогда не упустит.
— Мирон, ты бы брал пример со своего брата! — наставляет его Ларион Богданович, пихая локтем в бок. — Когда уже жениться надумаешь?
— Да как только, так сразу, — бодро отвечает Мирон, а потом он вдруг задумывается. — Но… вы только крест на мне не ставьте раньше времени. Я же дал обещание, а Никольские свои обещания всегда выполняют.
Богдан одобрительно кивает своему брату, тот озорно подмигивает ему в ответ.
— Вот это уже другое дело! — отрадно заключает Ларион Богданович, бахнув рюмашку за счастье сыновей.
— А это правда, что у тебя есть дочь? — спрашивает Катюша у Богдана, протиснувшись между нами, и теперь мы обнимаем ее с обеих сторон.
— Чистейшая, — с гордостью отвечает он ей.
— А она будет жить с нами? Мне надо будет называть ее сестренкой? — следуют резонные вопросы, на которые мне тоже хотелось бы узнать ответы.
Посмотрев на меня интригующе, он наклоняется к ушку Катюши.
— А называй меня папой, м? — просит он ее, но не настолько тихо, потому что все присутствующие за столом также услышали его. Включая меня.
И, надо сказать, что меня так сильно еще никогда не колошматило. Я еще толком не оправилась от одного потрясения, вызванного нашей скоропалительной помолвкой, как следом приходится переживать еще одно…
Нервно зажевав губу, я переживаю за Катину реакцию. Как бы она не закатила тут истерику.
«Как же так? У меня же есть уже папочка, и пусть, что он нас предал, но он навсегда останется моим единственным папой…» — так она вполне могла бы ответить. Однако этого не происходит.
— Папой? А так можно? — округляет она в приятном удивлении глаза, и мы с Богданом одновременно выдыхаем с облегчением.
— Ну, конечно же, можно. Я просто мечтаю, чтобы ты называла меня папой. Но только, если ты сама этого захочешь, я не настаиваю.
Катя затихает на некоторое время, смутившись от пристального внимания взрослых. Щечки ее покрываются румянцем, а потом она решительно кивает Богдану.
— Я хочу называть тебя папой. Ты хороший папа, намного лучше, чем у меня был, — разоткровенничалась она, вызывая у нас умиление, а вместе с тем кучу вопросов, на которые нам не терпится услышать ответы.
— Катюш, извини, малышка, но так нужно, — Богдан зажимает ладонями Катины ушки и наконец переходит к долгожданным объяснениям. — Отец, помнишь, я тебе говорил, что как-то сдавал свой биоматериал.
— Еще б я не помнил! — отвечает Ларион Богданович, часто закивав. — Тогда ты дал нам с твоей матерью надежду на внуков!
— Точно, — соглашается Марина Юрьевна, с трепетом глядя на Катюшу.
— Так вот Катя родилась благодаря нему. Я ее биологический отец, — заявляет Богдан то, о чем я так или иначе догадывалась.
Еще с момента, когда он упомянул название центра планирования, где я проводила процедуру ЭКО. Я догадывалась, тем не менее боялась очаровываться этой мыслью. Мои догадки могли оказаться ложными.
Но когда речь зашла о тесте на отцовство, честно, я думала, что Богдан не имел в виду Катюшу. Кого угодно, но только не ее… Я всячески отгоняла от себя эту мысль, опять же, боясь в ней разочароваться.
— И это просто чудо какое-то! — ликующим басом Богдан вырывает меня из размышлений, сжимая в объятиях Катю… Свою дочь… Нашу.
Боже, я до сих пор не могу в это поверить. Даже элементарных слов выговорить не могу. Язык просто не слушается. И в голове столько разных мыслей. Но на душе непривычно легко… А я уж думала, что никогда уже не почувствую такую приятную легкость…
Бабуля тем временем поднимается со своего стула, держа рюмку настойки перед собой.
— Ничего и не чудо! Это ж я посодействовала, — сообщает она покаянно, стукнув кулаком в свою грудь. — Я!
И за столом в одночасье поднимается гул.
— Как это ты? А ну-ка, объясни, а то что-то мы въезжаем!
— Твой отец как-то обмолвился мне о том, что ты стал донором, он мне и адрес сказал, и название клиники, — вкрадчиво поясняет бабушка Богдану, который сейчас сидит с раскрытым ртом. Впрочем, как и все остальные. — Ну вот я и посоветовала Наташе обратиться в ту же самую клинику! Ну она и обратилась. Так давайте же выпьем за мою находчивость! — как ни в чем не бывало опрокидывает она в себя рюмку и закусывает пером зеленого лука.
— Погоди-ка, бабуль… Так ты всё знала? Ты специально меня подговорила поехать именно в эту клинику? — наконец ко мне возвращается дар речи, я укоризненно смотрю на бабушку, не веря, что она могла быть способна на такое.
— Специально, — признается она, вздернув подбородок кверху. — Да только не была я уверена, что тебе в итоге попадутся головастики Богдана. Но, как видите, попались! Судьба!
За столом повисает напряженное молчание. Марина Юрьевна с Ларионом Богдановичем пребывают в немом шоке, Мирон сидит, потупив взгляд в тарелку, а на Богдана я даже посмотреть боюсь.
В голову начинают лезть мысли о том, что он может отказаться от своих слов, от предложения, от Кати… В конце концов, он осознал, что это не чудо никакое, как он думал, а всего-навсего хитрый расчет моей бабули. А я помню, как Богдан относится к подобным вещам. Он не терпит расчет.
Мне хочется провалиться сквозь землю или просто выбежать из дома, пока я живьем не сгорела со стыда, как вдруг…
— Ну бабуля! Ну затейница, черт бы вас побрал, — произносит Богдан восхищенно, хохоча во весь голос, а после и все сидящие за столом оживают и начинают подхихикивать. — Да вы прямо-таки тертый калач в области оплодотворительных афер.
— Да какие там аферы, — отмахивается бабуля, — до сегодняшнего вечера это была моя тайна. Но кто ж знал, что судьба вас двоих сведет⁈ Если б не случай, так бы и унесла свою тайну в могилу. Я ж не из корыстных побуждений старалась, а для Натули и для ейного охламона, пропади он пропадом! Чтоб ребенок здоровеньким родился, а у вас, Никольских, генофонд качественный, добротный.
— Ой, Глаша! Что бы мы без тебя делали⁈ — восклицает Марина Юрьевна, вскакивает со стула и вешается на шею бабушки, нацеловывая ее румяные щеки.
— Сначала жизнь мне спасла, а теперь вот долгожданных внуков нам организовала. Такими темпами я с тобой до конца своих дней не рассчитаюсь, — по-доброму посмеивается Ларион Богданович, пальцами смахивая влагу с уголков глаз.
— Сказала же, в расчете! — повторяет бабуля, подбоченившись. — Я ведь не только для вас внучку организовала, но и для себя правнучку, на минуточку.
Вдруг ощущаю на своей талии ладонь Богдана, и вздрагиваю от неожиданности. Несмело поворачиваю на него голову, а в его глазах полно счастья. Даже больше, чем было раньше.
— Теперь и я твоей бабуле по гроб жизни буду обязан, — произносит он на ухо шепотом, задевая губами мочку. — Если бы не она, я бы так и не узнал, что можно так сильно любить…
Ох-х-х… Сейчас точно растаю… Или расплачусь от счастья!
— И я… я бы тоже всего этого не узнала, — отвечаю ему беззвучно, смущаясь и ощущая короткий, но безумно нежный поцелуй на своих устах.
— Я люблю тебя, Ната моя, — шепчет он у уголка моих губ.
— И я люблю тебя, Богдан, — вторю ему со всей искренностью.
— Пап, пап, а что такое головастики? — выдает Катюша, стуча Богдана по коленке, из-за чего мы вынуждены отлипнуть друга от друга.
— Головастики-то? — заикается Богдан, вытянув вмиг раскрасневшуюся физиономию, а потом переглядывается со мной, молча прося меня прийти ему на подмогу, но не тут-то было.
— Извини, — с кривоватой ухмылкой я развожу руками. — Катя обращалась к папе, вот тебе и отвечать.
Богдан всего на секунду тушуется, а потом пересаживает Катюшу себе на колени и принимается деликатно объяснять ей процесс оплодотворения яйцеклетки. Катюша толком ничего не понимает, но слушает Богдана с раскрытым ртом. Просто потому, что он ее любимчик… Он ее папа… А теперь и мой любимый. Мой жених, а в скором времени и муж…