— Так точно, — по-уставному ответил Фёдор.
— Паспорт, военный билет, — коротко произнёс майор.
— Паспорт потерял. В потоп попал, одежда вымокла вся, пока сушилась в общей палатке, документы пропали, — выдал Трошин заготовленную версию.
На самом деле свой паспорт он в последний раз видел перед задержанием, когда отдал его для проверки старшему лейтенанту. Потом обстрел, арест, выматывающий допрос, камера…
— Но у меня загранпаспорт есть и военный билет, конечно, — добавил Фёдор, извлекая из кармана документы, взятые в квартире.
— От кого бежим, господин Трошин? — нехорошим тоном спросил майор, не спеша просматривая военный билет и загранпаспорт.
Фёдор обомлел, но сумел сохранить самообладание, потому как сразу сообразил, это такая форма общения у майора. Насмотрелся он тут на всяких добровольцев, вот и разговаривает так со всеми пришедшими на добровольный убой.
— Ну, от себя, — нехотя отозвался Трошин, хмуро глядя в сторону и уже уверенный, что не рискует ничем, давая такой ответ.
И оказался прав.
Майор передал оба документа подошедшей женщине, и поучительно сказал:
— От себя не убежишь. Ну, да ладно, это не мои дела, а мои — понять ваши мотивы. Вот если б вы мне сейчас запели о ненависти к врагу, о желании поквитаться за чью-нибудь гибель или ещё за что, я бы вас понял по-человечески, но дал от ворот поворот. Не нужны нам на фронте самоубийцы.
— И много тут таких? — с нескрываемым интересом, но сдержанно поинтересовался Фёдор, припоминая выходивших ни с чем из кабинета.
— Почитай, каждый второй, — без эмоций ответил майор. — Ну что, — обратился он разом к обоим капитанам, — годится господин Трошин в добровольцы?
— Так точно, годится, — почти одновременно ответили офицеры, кивая в подтверждение своим словам.
— Товарищ майор, — подала голос женщина из своего угла, — а как же паспорт?
— А что, загранпаспорт в нашей стране уже не документ? — спокойно поинтересовался майор. — Военный билет в порядке, на учёте человек состоит. Остальные сведения на добровольца в базе данных имеются?
— Так точно, имеются, — ответила женщина, мельком глянув на монитор.
— Оформляйте документы. А вы, Трошин, берите анкету, заполняйте в коридоре, потом без очереди заходите. Дальнейшие указания получите после.
; Фёдор попал в Сибирский Добровольческий полк, специально сформированный и прикомандированный к одной из мотострелковых бригад, обороняющих подступы к Красноярску.
Неразбериха и откровенный повсеместный бардак потрясли Трошина до глубины души. Он и не предполагал, что в регулярной армии такое возможно, особенно в условиях войны. Складывалось впечатление, что командование на всех уровнях плохо понимает, что делает и что вообще надо делать. Всё более-менее держалось на исполнительности младших командиров, и если бы не они — армии просто не существовало бы как таковой, а была бы толпа вооружённых мужиков толком не желающих никому подчиняться. Привыкли на «гражданке», что каждый сам себе умный и знает как надо лучше. А то как же! Будут тут ещё всякие вояки указывать, что и как делать, да ещё требовать неукоснительного исполнения приказов.
Основную часть времени солдаты проводили в промороженных окопах, периодически отогреваясь в блинд ажах. Все жили ожиданием ещё далёкой весны и тепла, и постоянно мусолили абсурдность ситуации: мужики защищают город, а семьи многих и многих защитников находятся под контролем федералов.
На самом деле официально запрещалось обсуждать это. Но не привыкшие к безусловному подчинению люди плевать хотели на такие приказы, желая только одного: безопасности для родных и воссоединения с ними. По этой причине перебегали на сторону противника едва ли не толпами. И это стало для Трошина настоящим откровением. Он-то думал, что один такой умный, а оказалось…
Вот тебе, бабушка, и всё добровольчество, которое идеологи от оппозиции пытались возвести чуть ли не в ранг народного движения. На самом-то деле мужики нашли лазейку: если не выпускали из города, то хотя бы таким способом пытались вырваться к своим семьям.
Командование оппозиции не сразу осознало ошибку, долго раскачивалось, размышляло, не перекрыть ли выход совсем? Как в этом с лучае поведёт себя армия? Вдруг войска взбунтуются?
А если не перекрывать, то федералы получают козырь, о каком можно только мечтать. Да уже получили, чего уж там!
В конце концов, выход перекрыли вообще всем гражданским.
Армия не взбунтовалась.
Командование выдохнуло с облегчением: на этот раз обошлось.
Разумеется, рядовые, младшие и средние офицеры не подозревали о подобных сомнениях высшего командного состава. В противном случае последствия могли быть весьма плачевными для оппозиции.
Федералы на полную катушку использовали ситуацию, обрабатывая сомневающихся путём разброски с вертолётов листовок, а на иных участках с помощью громкоговорителей. Предлагали переходить на сторону законной власти, обещали амнистию и возможность немедленного воссоединения с семьёй.
Чаще всего перебежчиков ловили свои, сильно избивали и содержали как военн опленных, создав почти невыносимые условия. Многие обмораживались, простывали, болели и умирали. Но дезертиров не убавлялось. Тогда по приказу командования их начали расстреливать перед строем.
Это быстро привело к нужному результату.
О таких случаях много говорили, как и о том, что вот-вот создадут штрафные части, где вину придётся «смывать кровью», как в Великую Отечественную.
Ещё много говорили о необходимости соединения с Северо-восточным фронтом Объединённой Оппозиции. Но для этого требовалось массированное наступление войск фронта либо защитников города для прорыва блокады федералов.
Такое наступление, ходили слухи, готовилось на начало весны. А пока противники взаимно обрабатывали позиции миномётным огнём, иногда артобстрелами и залпами реактивных установок. Позиционные, скоротечные столкновения стали привычными и порой переходили по нынешним меркам в затяжные — два-три дня, бои.
Фёдор улучил момент в один из таких боёв.
Атака его роты захлебнулась — нарвались на плотный заградительный огонь, потеряв едва ли не половину личного состава убитыми и ранеными. Началось беспорядочное отступление.
Трошин упал в глубокий снег. Сердце бешено колотилось. Сказывался стресс от боя, опасение быть заподозренным в желании переметнуться к врагу и пристреленным прямо тут же — а чего возиться, тащить назад, когда там тоже расстреляют! Сюда же примешивался страх нарваться на пулю уже от федералов. Те в горячности не сильно-то станут разбираться. Грохнут и все дела.
Постепенно перестрелка утихла.
Тишину заснеженного поля разрывали стоны раненых.
Фёдор приподнялся, осматриваясь, и увидел, как иные отчаянно цепляясь за жизнь, ползли в сторону своих, пятная снег кровью.
Показались фигурки солдат федералов. Они быстрыми перебежками перемещались, часто залегая, стремясь к месту, где оппозиционеров накрыл кинжальный огонь, где лежали раненые, где могли остаться карты с обозначением минных полей и дислокацией войск.
Трошин вновь рухнул на снег, учащённо дыша, испытывая сильный страх: сейчас Судьба решит — жить ему дальше или умереть прямо здесь, в этом снегу; станут враги друзьями или оставят коченеть бездыханное тело.
Весной оно начнёт разлагаться и вонять тяжёлым трупным смрадом…
Федералы приближались, зазвучали первые одиночные выстрелы, добивающие раненых. Самообладание оставило Фёдора и он, уже плохо понимая, что делает, пополз по снегу в сторону своих позиций. Желание жить заполнило всю его суть, он готов был ползти так всю жизнь, но жить! Жить! Жить…
Он наткнулся на убитого командира роты. На теле, поверх бушлата на длинном ремешке покоился планшет.
Трошин интуитивно почувствовал в этом возможность для спасения, с орвал с тела планшет, отполз подальше и немного приподнялся, задирая вверх руки.
— Не стреляйте! — крикнул он.
Федералы как сбитые городошные чурочки попадали в снег. Кто-то даже дал несколько коротких очередей в сторону Трошина.
Фёдор опять заорал:
— Не стреляйте!!! Люди вы или нет?! У меня ценная информация!
— Чё там у тебя, *censored*й ты потрох?! — крикнул кто-то от федералов.
— Важные документы!
— Ладно, медленно поднимайся, руки держи на виду, иди сюда!
Фёдор с бешено колотящимся сердцем встал, до рези в глазах всматриваясь в лежащих и почти не видных солдат противника, которые сейчас либо станут своими, либо убьют…
Он шёл неверными шагами навстречу неизвестности и шептал:
— Господи! Спаси и сохрани… Господи! Спаси и сохрани… Господи…
— Стоять!!! Н а колени!!! Дёрнешься — труп!
Трошин рухнул на колени.
Двое солдат, держа его на прицелах автоматов, быстро подбежали, забрали планшет. Один с размаху врезал Фёдору прикладом по лицу.
Захлёбываясь кровью, Трошин рухнул ничком, слыша будто издалека:
— Валить его?
— Не надо пока. Вдруг на словах что передаст, если сможет — похоже, ты ему все передние зубы выбил.
Фёдор почувствовал, как сильные руки подхватили его и потащили куда-то.
Лицо болело ужасно, сквозь слёзы он видел льющуюся изо рта струйку крови, оставляющую на снегу прерывистую неровную красную полоску…
Тащили долго, потом бросили всё так же ничком.
Трошин скошенными глазами видел только множество чужих ног в валенках и утеплённых штанах камуфляжной раскраски.
Кто-то присел перед ним на корточки. Фёдор опять уви дел чёрные валенки и деревянный приклад автомата между ними.
— Снегу побольше прикладывай, чтоб кровь остановить, — посоветовал незнакомец.
После чего поднялся и пропал из поля зрения.
Трошин вяло удивился такой заботливости, сгрёб ладонью снег, медленно приложил ко рту, почувствовал пронзающую боль от холода, но терпел, пока не растаял комок, слабо сплюнул разжиженную кровь. Снова набрал горсть, приложил к провалу рта, понимая, что передних зубов точно нет, распухшим языком чувствуя развороченную челюсть и острые осколки в дёснах, не пуская страх в себя, чтобы не потерять самообладание.