Детишкам 10–11!
А сколько лет их мамам? Учитываем только тех, у кого первый ребенок.
28… 29…30…?
Молодые и красивые.
Многие уже не замужем!
Многие еще!
И вот они все передо мной.
За школьными партами.
Клянусь, тогда я не думал об этом!
Страстно говорил о наших целях и задачах.
Давал какие-то советы и рекомендации, отвечал на вопросы.
И казалось мне по завершении этого действа,
что сделал все правильно, что выглядел мощно и профессионально!
«Наивно это и смешно», но…
Расходились все довольные друг другом.
С планами на будущее.
Крещение родительским собранием было пройдено!
Но, как оказалось, это еще не конец истории.
Финал ждал меня несколько лет спустя.
И какой финал! Чехов бы позавидовал!
Гоголь бы пьесу написал,
если б Пушкин ему рассказал!
Уже закончилась моя педагогическая карьера.
Уже началась радийно-сценическая жизнь. Появилась кое-какая популярность на уровне родного города.
И как-то солнечным осенним днем в уличном волгоградском кафе встретил я одну из мам, из тех молодых мам, которые сидели за партами в памятный день первого собрания.
Сидели и слушали классного руководителя своих детей, которому казалось, что увлек он их педагогическими идеями и планами, что думают эти мамы только об этом.
Потом-то мы часто виделись – то на собраниях, то на мероприятиях, то в книжном магазине, где и работала эта милейшая женщина. Я был тогда и остаюсь сейчас большим любителем книжных магазинов.
Мы с Людмилой Анатольевной имя отчество не изменено) примостились за столиком, пили кофе и неспешно разговаривали о том, о сем.
О ее выросшей и поступившей в университет дочери, которая до сих пор вспоминает мои уроки.
О книгах, которые читает ее младший сын по совету сестры.
Я что-то говорил про радио. Хвастался наверное.
И было нам комфортно и по человечески тепло.
И тут спросила меня собеседница, а помню ли я то собрание.
Ту первую встречу с родителями.
И посмотрела как-то по-женски. С поволокой.
Помню ли я? Конечно.
Как же это забудешь.
А следующий вопрос заставил меня слегка поднапрячься.
– А знаете ли, Михаил Самуилович, о чем мы думали на этом собрании со своей соседкой…
– Нет, говорю, не знаю!
А у самого в голове мысли разные вертятся. А собеседница продолжает.
– Мы сидели с моей подругой в среднем ряду за третьей партой. С Эллой (мама еще одной ученицы).
Две молодые, красивые. Одна замужем, вторая разведена.
А перед нами, в двух метрах, прямо возле доски симпатичный, харизматичный, молодой и стройный, да и одет хорошо.
Сработали, думаю, костюм и галстук, ой сработали…
И этакий красавец перед нами дефилирует и учит, как детей наших нам же и воспитывать.
Он ходит, а мы его не слушаем,
а раздеваем – одеваем, раздеваем – одеваем…
Вместе, вдвоем с Эллой.
И тихонечко делимся впечатлениями.
– В каком это смысле? – интересуюсь.
– Да в самом прямом, в женском – раздеваем и одеваем, раздеваем и одеваем.
И ни о чем другом думать не можем и не хотим. Симпатичный ведь!
Слышали бы Вы нас в тот момент…
Вспоминает, краснеет и смеется, по-доброму так…
– Надеюсь, что не обиделись на нас за это признание. Не слушали мы Вашей пламенной педагогической речи, не до этого нам было. Нашлось дело поважнее.
Улыбнулась, руки моей коснулась слегка, попрощалась и ушла, оставив меня в полном недоумении.
А я, грешным делом, уверен был, что достиг целей на том самом собрании.
Целей- то достиг, да оказалось, что не тех.
Знать бы тогда.
Хотя скрывать не буду – мне понравилась такая непосредственная реакция на югославский темно-синий костюм!
Умели же раньше шить!
Почти что пьеса длиной в сотни дней с мобилизацией вместо пролога
“Про незапланированную вендетту, капитана Советской Армии, хороших людей и счастливое возвращение домой”
Действующие лица.
Они же и исполнители.
Капитан Советской Армии Пигида Михаил Иванович – командир 1-й учебной роты в/ч 40478.
Человек без шеи, с железными волей и кулаками. Некоторым солдатам – отец, некоторым – отчим. Антисемит.
Старший сержант Плотников Михаил Самуилович – сначала курсант, затем – командир отделения, позже – заместитель командира взвода 1-й учебной роты
в/ч 40478.
Подполковник Третьяков Валерий Иванович – командир в/ч 40478. Настоящий русский офицер.
Третьякова Людмила Петровна – жена подполковника Третьякова, командира части, работник книготорговли. Прекрасный человек.
Сержант Славуцкий Вадим и старший сержант Князев Олег – сослуживцы, друзья и земляки старшего сержанта Плотникова, прошедшие бок о бок весь армейский срок.
Ленин В. И. – вождь мирового пролетариата. В нашем случае интересует нас в качестве писателя.
Старший прапорщик Баранов, старшина 1-й учебной роты.
Настоящий «полковник».
Многодетный отец, добрый человек, хотя и без признаков гениальности.
Описываемые события имели место с 1983 по 1985 год в городе Миллерово Ростовской области и давно не являются военной тайной.
По причине давности лет и бесконечной доброты автора возможны мелкие неточности.
Пигида. Михал Иваныч. Именно так! Коротко, как выстрел. Михал! Иванович.
На Михаила времени не хватало.
Говорили мне лет 10-ть тому назад сослуживцы, что его уже нет в живых.
Жаль, коли так. Очень жаль.
Хотя, исходя из жизненных перипетий, я должен его не любить. Вернее – не должен любить.
Но и теперь, даже по прошествии стольких лет, не могу найти в себе ни ненависти, ни раздражения.
МихалИваныч (именно так в одно слово и на одном дыхании, ибо МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ему не подходит) был командиром 1-й учебной роты в нашей военной части.
Шрек. Человек-медведь (ходили слухи, что он 116 раз делал на турнике подъем переворотом), огромная голова которого практически лежала на плечах, ибо шеи почти не было.
Человек без сомнений в правоте любых своих слов и действий.
Лишенный способности сомневаться с рождения.
Человек-принцип.
Человек-воинский устав.
Человек, четко знавший, кто и в чем виноват.
Его боялись солдаты и сержанты, прапорщики и офицеры.
Опасались также и некоторые вышестоящие начальники.
Не пил никогда на службе.
Все могли себе позволить, а Пигида не мог.
О нем слагались мифы и легенды, в которых порой трудно отличить вымысел от правды.
История же наших взаимоотношений ярка и разнообразна.
Всю ее описывать пока не стану. Выберу самые яркие отрывки.
Она, эта история, началась 13 ноября 83-го. В этот день мы, группа новобранцев, прибыли в часть! Со всеми вытекающими страхами, бытовыми проблемами и неуверенностью в будущем.
Отношение Пигиды ко мне сразу в корне отличалось от его отношения к любому из его 140 подчиненных. С первого дня.
Почему?
Почему же настоящего офицера так перекосило, когда на фамилию Плотников, произнесенную старшиной на первом построении, откликнулся я?
Дотумкали? Нет?
А потому, что среди нас не было больше ни одного еврея.
А фамилия-то по структуре русская…По форме.
А вот к содержанию есть вопросы!
Ну и ко внешности – сами понимаете!
Когнитивный диссонанс, однако!
Если говорить всю правду, то было еще два еврея в нашей роте – Максим Эвентаве и Женя Дрейер.
Но они отслужили с нами позже всего по полгода и отбыли в другие части, а я остался.
Да и во время их службы Михал Иваныч лежал в госпитале с переломом ноги…
Так что, Бог их миловал.
Уловили? Вот-вот.
Мой ротный был убежденным антисемитом.
Первым в моей жизни антисемитом, открыто и прилюдно заявившим об этом.
Впрочем, антисемитизм его иногда уступал место чувству собственности, патриотизму армейскому, что и было удивительно.
Случались моменты, когда меня хвалили (что чаще) или ругали (что реже) на уровне воинской части, т. е. начальники и командиры повыше ротного.
Тогда он сначала мной гордился или защищал, если требовалось, причем защищал по-серьезному, до конца.
Перед начальником штаба, почти с пеной у рта.
А потом, вернув меня в нашу казарму, привычно для всех не любил.
Не могу сказать, что служба была адом. Этот будет полная чушь!
Скорее наоборот. Большей частью люди вокруг были приличные.
Некоторые пьющие крепко, но приличные.
Да и Пигида пару раз исчезал из части на несколько месяцев. Лечился. Ногу ломал, а она срастаться правильно не хотела.
Я тоже иногда отсутствовал.
То почти три месяца провел в командировке в Нижнем Тагиле, то месяц провалялся в ростовском госпитале.
Тоже лечился. По части ухогорлоноса.
Не скучал я по командиру роты все эти месяцы разлуки, ну ни капли не скучал.
Жизнь всем дает свое.
Так что нет повода для сожалений.
До сих пор вспоминаю свою службу с теплотой и улыбкой.
Однако…
Апофеозом наших сложных жизненных коллизий стал мой последний наряд дежурным по столовой.
Октябрь 85-го. Прекрасная теплая осень.
Уже почти месяц, как вышел приказ Министра Обороны СССР о нашей демобилизации.
О демобилизации всех, кого призвали осенью 83-го.
Само собой, что в день выхода приказа
я сразу поменял свой социальный армейский статус с «деда» на «дембеля»…
А это обычно сулит некоторые преференции.
К хорошим дембелям в то время в армии отношение было особое.
И со стороны солдат, и со стороны офицеров.
Этакий режим наибольшего благоприятствования под девизом «По сроку службы положено!»
Но не тут-то было! Не в нашем случае.
У нас свое, особое еврейское счастье!
Все дембеля как дембеля – в наряды не ходят, режимом себя не изматывают.
Ждут отправки к местам постоянного проживания.