И только старший сержант Плотников служит на полную катушку.
Дежурным по столовой, через два дня на третий – помощником начальника караула, еще через два дня – дежурным по роте.
А в перерывах перестилает крышу на кафе-чайной. Представляете меня бригадиром кровельщиков? Смешно!
Дембельский аккорд это у нас называлось.
Михал Иваныч позаботился. Вспомнил былые заслуги.
Ведь не сдержался я однажды.
Мало того, что еврей, а еще и наглый!
В конце августа ли, а может и в начале сентября позволил себе проявить в беседе с ним «гражданскую» позицию.
Дело было после отбоя.
Он застукал нас, когда мы с сержантами пили чай и ели дыню в каптерке (кладовая такая большая).
Ну угостили нас дыней, а хранить ее негде, холодильника нет, да и есть постоянно охота. Разве не повод для позднего ужина.
Мы ж не бухали, не курили… На гитаре не трынькали.
Подумаешь – сидят «деды» в кладовке и дыней объедаются.
Я в этот момент внеуставного обжорства в роте был старшим, ну и получил за нарушение режима.
Ух, получил.
Орал он на меня страшно.
А я возьми и возрази. Экий наглец.
Мол, не придираетесь ли вы, товарищ капитан, ко мне.
Покраснел Пигида, как волжский помидор, что-то крикнул и вышел.
Утром построил личный состав, 140 человек (на всякий случай), ну и понеслась душа по кочкам, как прорвало его, словно почти два года терпел и больше не может.
И все же на людях.
Привожу монолог дословно, ибо помню эти слова уже почти 30 лет.
Решайте сами, что я должен был испытывать в тот момент.
Да и вспомните о внешности его, мною описанной. Для полноты картины.
Ух и орал же он своим красно-красным (нет повтора) лицом! Ух и орал.
«Товарищ старший сержант!
Вы сволочь!
Морда жидовская!
На дембель,
в Волгоград,
31 декабря,
под Новый Год,
на лыжах!
Под Новый Год!
Товарищ старший сержант!»
Обидно мне было, что ни словом сказать, ни на письме передать.
При народе там паче.
Вот такая речуга.
Напоминаю, что год на дворе 1985. Ни тебе еще демократии, ни свободы слова.
И в морду ему не дашь – тюрьма.
Думаю, сейчас он меня отправит на гауптвахту суток этак на трое. Но обошлось.
С этого самого дня внутренний голос упорно стал твердить, что спасения нет, что поеду домой последним, может и 31-го декабря.
Под Новый Год.
На лыжах.
В Волгоград.
Со своей жидовской мордою вместе, дуэтом, так сказать!
И дошло тут окончательно до меня, что это именно ротный нарядами и караулами изводит.
Закусил я обиду, но как ни в чем не бывало, продолжал служить.
Но обида – не водка, от ее закусывания и удовольствия никакого, и толку – ноль полнейший.
Справедливости ради должен напомнить, что большинство офицеров в нашей части были людьми почти, а некоторые и весьма, достойными.
Особо повезло нам с комбатом (в нашем случае – он же командир части).
Подполковник Третьяков Валерий Иванович был настоящим русским офицером. Отцом солдатам.
Пользовался непререкаемым авторитетом у офицеров, ненавидел дураков, лентяев и пьяниц, поэтому прапорщики и сержанты-сверхсрочники его боялись пуще огня. Пуще Пигиды!
И жена его работала в нашей части, в книжном магазине.
Я был частым гостем в этой комнате, заставленной столь любимыми мной книжками.
Частенько беседовали мы с Людмилой Ивановной о литературе. Прислушивалась она к моим советам, что купить из новинок, чем пополнить домашнюю библиотеку.
Этой доброй женщине по счастливому стечению обстоятельств я и обязан своим «спасением».
Но всему свое время.
Не помню, что связывало семью комбата с Волгоградом.
То ли служили они там, то ли училась там Людмила Ивановна, то ли родом оттуда ее родители. Не помню, врать не буду.
Но к волгоградцам отношение в книжной лавке было особым. Теплым, домашним каким-то.
А чаще всего ходили туда мы втроем – Олег Князев, Вадик Славуцкий и я.
Все волгоградские, в один день призванные.
А Князя и Вадика записали в первую партию демобилизуемых. Прошли они без проблем национальный ценз.
В середине октября отбыли!
А я опять дежурю по столовой.
Хотелось бы шагать по Москве или Волгограду, а я шагаю по солдатской столовой в Миллерово.
И надо же такому случиться, что в этот же день дежурным по части заступил мой ротный, Пигида Михал Иваныч. Совпадение?
Это вряд ли. Не верю я в такие совпадения. Не верю.
Ну, думаю, конец мой пришел.
Проверками замучает, на губу посадит (отправит в этакую маленькую тюрьму при части дней на 5).
Попасть под арест, будучи дежурным по столовой – пара пустяков.
Тарелки плохо помыли, картофель плохо почистили, ну и еще 1000 способов у дежурного по части наказать дежурного по столовой.
Те еще перспективки.
В наряд всегда заступают перед ужином.
Пришли мы с бойцами в столовую, заняли позиции, и побрел я в штаб за разнарядкой.
Список это такой на кормежку.
Сколько в каком подразделении едоков. Сколько в санчасти, в командировке, в отпуске…
Чтоб лишнего продукта у Родины не взять.
Захожу к дежурному и вижу живописную и неожиданную картину…
Он сидит и пишет что-то в тетрадку. Перед ним несколько томов из полного собрания сочинений… Ленина. Владимира Ильича!
Темно-синие томики открыты, капитан читает и записывает, читает и записывает. И меня не замечает.
Сунул мне листик с цифрами и опять в книги!
Обычно все по-другому, но…
Непонятная такая ситуация.
Я в наряде целые сутки – а он с проверкой так и не пришел.
Мы его ждали, готовились и не дождались.
Странно мне все, удивление растет, но ответа нет.
Все вроде без происшествий.
Смена пришла.
Мы на вечернюю поверку и по койкам.
Только сон приблизит нас к увольнению в запас!
А утром на плацу по плану и распорядку происходит развод личного состава.
Стоит весь батальон по стойке «смирно».
И комбат вызывает сначала к себе офицеров и прапорщиков, общается с ними, задачи ставит.
А потом… Гром среди ясного неба.
Сам комбат, понимаете какой важности вопрос, вдруг как рявкнет на всю Ивановскую:
«Старший сержант Плотников! Ко мне!»
Я чуть не охренел от неожиданности, аж дошло не сразу…
«Есть!» – отвечаю и строевым шагом к центру плаца.
Раз-два, раз – два.
«Товарищ подполковник! Старший сержант Плотников по вашему приказанию прибыл!» – докладываю.
И говорит комбат мне требовательно так: «Военный билет! Доставай! Старшине!»
Ну думаю – попал… Но приказы не обсуждают.
Достал я билет свой военный.
Из кармана гимнастерки своей, у самого сердца расположенного.
Документ, паспорт заменяющий уж почти два года как!
Отдал его не менее меня охреневшему от происходящего старшине. Сунул в протянутую руку.
И отправил комбат меня обратно в строй, а старшину – в штаб.
И вернулся старшина в казарму минут через 20.
И отдал мне билет военный, где синела уже печать части на скромной такой записи
«Уволен в запас в связи с окончанием срока службы»
Все, понимаете?
Свобода. Фридом!
Домой! Гражданка!
А радости почти нет.
То ли не дошло еще, то ли все обиды за два года ожили, собрались вместе и придавили.
Аж дыхнуть нельзя.
А тут и вышел ротный, отец-командир мой.
Желваки ходят, в глазах злость.
Власти больше нет.
Бросил в лицо гадость очередную, только теперь тихо так.
Сквозь зубы.
Про блатных, которым закон не писан.
Нашел блатного…
А я вещички молча собрал, в чайхану нашу зашел попрощаться с тетей Валей (главная там была) и в книжный направился.
Спасибо сказать и подосвиданькаться.
Там-то тайна моего спасения и открылась.
Людмила Ивановна меня увидела, улыбнулась и, узнав о происходящем, рассказала историю…
Другальки мои дорогие, Князев и Славуцкий, домой уехавшие неделей раньше, тоже ведь попрощаться заглядывали.
Ну и в ответ на вопрос: «А Плотников-то где?» – поведали комбатовской жене историю про «морду жидовскую «и дембель мой предновогодний, Пигидой запланированный.
Само собой – дошло это до комбата, до подполковника Третьякова – настоящего офицера и хорошего человека.
Вызвал тогда Валерий Иванович Михал Иваныча и приказал к ближайшему занятию по политической подготовке (кто служил, тот поймет) законспектировать работы Ленина, того самого – Владимира Ильича, по национальному вопросу.
Мол, надо бы освежить коммунисту Пигиде М. И. позицию лидера мирового пролетариата по этому самому национальному вопросу!
А то есть мнение, что неправильно трактуют некоторые члены партии интернациональный характер и дух родной нашей Советской Армии!
И дошло тут до меня, и сложился пазл, и понял я, почему не зашел он ко мне в столовую, и для чего книжки синие лежали в кабинете дежурного по части.
И первый раз поблагодарил я Ленина за язык его витиеватый…
Вроде и не старался я, но с антисемитом поквитался.
И хоть счастья в это момент я не испытал и легче мне не стало, простил я ему все!
И приехал я в Волгоград не 31 декабря, а 27 октября.
Спасибо добрым людям!
На Пигиду с тех самых пор зла не держу.
Может хоть ему Ленин помог, как думаете?
Про кино в воздухе, книжки и нелюбовь
Я посмотрел «Довлатова»
Не сегодня.
А я же не люблю кино.
Я же люблю книжки.
Но многочасовые перелеты надо чем-то заполнять, а читать в самолете мне не нравится.
Слишком часто приходиться отвлекаться на внешние раздражители. Турбулентность опять же.
А просто следить за сюжетом с моим филологическим образованием не имеет никакого смысла.
С кино проще.
Понимаю, что на меня накинутся кинолюбы и киноведы всех мастей, но ничего поделать не могу.