У книжки нет кнопки «пауза», поэтому я стал смотреть кино в самолете.
Начал с сериалов. Коротенькие серии позволяли не делать перерывов.
Потом постепенно начал смотреть «настоящее» большое кино.
Был в шоке от «Трех билбордов…». Непередаваемый восторг. Захват духа!
И быстро понял, что более одного «нормального» фильма за полет позволять себе нет никакой необходимости.
Исходя из всего изложенного выше, не могу претендовать на объективность в оценке того или иного произведения киноискусства.
Но Довлатов особенный. Человек и писатель.
Он рядом, понимаете? Он с первой книжки рядом, он тут, за твоим кухонным столом пьется с нами и с маминым вареньем чай.
Хотя никто его не звал.
Он просто должен быть. Даже стул у него свой.
А тут вдруг кино…
«Довлатова» я посмотрел именно поэтому. В самолете. С осознанными паузами. Из кинотеатра точно бы ушел.
Не выдержал бы. 100 %.
Но думаю об этом кино уже три недели.
И нехорошо мне.
Кино не про «моего» Довлатова. Это точно. Смотреть было тяжело, иногда даже противно, уж простите мне это слово. Это была работа.
Помните у Стругацких был персонаж с другой планеты, который работал читателем. Писателей на его планете было много. Кто-то же должен был читать все это. Справедливо.
Так я два часа работал зрителем-смотрителем. Кем-то из них. Даже больше.
Могу ли я рассуждать о кино профессионально?
Вряд ли. Поэтому решил взять у себя интервью. Как у зрителя, который только что вышел из кинотеатра и был пойман корреспондентом прямо в дверях. Обычно зрители все хвалят. Или по телевизору показывают лишь тех, кто хвалит?
– Вам фильм понравился?
– Я не все понял.
– А Вы знаете, кто такой Довлатов?
– Знаю.
– Читали?
– Читал.
– Не поменяли своего отношения к нему?
– А должен был?
– Вы помните времена застоя?
– Детство не забывается.
– Все было так беспросветно?
– Для меня нет.
– Настроение Ваше до и после фильма одинаковое?
– Нет.
– Можете одним словом описать свое эмоциональное состояние?
– Одним вряд ли. Двумя. Тоска внутри.
– По тому времени.
– По свету. По солнцу. По улыбкам.
– Порекомендуете фильм друзьям?
– Да. Пусть тоже нутро прочистят.
– А ходить с пустым портфелем и пить из горла приходилось?
– Я ж не из Питера…
– Спасибо.
– И вам.
И пошел в толпе к выходу. На воздух!
А в самолете пришлось ждать посадки.
Для меня Герман прежде всего Писатель.
Юрий.
Дед режиссера.
Папа мой очень его любил. Да и я. Шесть томов. Зеленоватого цвета с золотыми буквами.
Хотя может быть, что буквы были другого цвета. Черного.
Пойду перечитаю «Подполковника медицинской службы». Надеюсь, что полегчает…
О нелюбимых словах, русских былинах и других жизненных ценностях!
Начал вспоминать об этой истории и был обязан отправиться в Википедию.
Рад. Жива. Очень надеюсь, что здорова.
Доктор наук, профессор. Большой ученый.
Все хорошо!
А ровно 35 лет назад именно она, командированный в Волгоград кандидат наук из Ульяновска, в первую же мою сессию, на первом же университетском экзамене влепила первую же в жизни моей тройку.
Тройка, понимаете? Ужас! Кошмар! Обрушение мира, ибо не знали мы такой цифры…
Потом их было еще три.
Этих самых троек.
За 5 лет.
Зарубежная литература у Пестерева.
Логика у Амосовой.
История философии у Пигалева.
Но эти были уже безболезненными.
На момент их получения позади осталась служба в Советской Армии, был обретен необходимый и достаточно циничный сессионный опыт и не было погони за красным дипломом или аспирантурой.
А тройка по УНТу было первой и несправедливой.
Очень первой и очень несправедливой!
Устное Народное Творчество.
Фольклор по-современному. Где я, а где русский фольклор?!
Кстати, в дипломе троечки этой нетути. Она волшебным образом превратилась в четверку. Узнал об этом, лишь получив документ о высшем образовании.
Через 6 лет после описываемой истории.
А пока… именно тогда, в январе 83-го, я возненавидел на всю жизнь слово «удовлетворительно».
Даже нынче звучит противно.
С несправедливостью в жизни я уже сталкивался к этому моменту, но обида от этого меньше не была.
Обоснований для такой оценки моего ответа у ученой дамы было два:
– неверное трактование понятия «былина», основанное на использовании не рекомендованного ею же учебного пособия;
– и убеждение экзаменатора, что я не использую свой умственный потенциал на все 100 %, о чем мне и было заявлено.
Я активно вступил в живую дискуссию по обоим пунктам, но тройка осталась тройкой.
И стало в этот момент понятно, что наука не мое, ибо необъективна.
Убили в юноше будущего ученого, как вы думаете?
Шучу. Хотя горе тогда было настоящим. До спазмов.
Помню, что выйдя из аудитории, со зла ударил по расписанию занятий.
А оно под стеклом. Сильно порезал руку.
И не могли долго остановить кровь с девчонками из нашей группы.
Если бы не они, то заплакал бы от бессилия.
За что им отдельное спасибо!
Говорят, что это адреналин виноват. Нервное.
И навсегда.
Даже сейчас неуютно как-то. Словно все было вчера. Мурашки.
А Майе Павловне Чередниковой я благодарен. За понимание, что на педагога нельзя злиться. Он ведь тоже человек! И имеет право на ошибку.
За первый и невольный анализ своих возможностей.
За поиск путей решения проблемы самостоятельно.
За итоговое отсутствие тройки в дипломе.
Это ее “проделки», больше ведь некому.
За умение не держать зла.
Почему вспомнил об этом?
Ответ прост.
Сын сдал первую сессию.
И первой отметкой стала… тройка.
Справедливости ради стоит отметить, что он обрадовался самому факту сдачи. Баллы его интересуют мало.
И Слава Б-гу!
И еще раз спасибо русскому устному народному творчеству и правильной отцовской установке
(это я хвастаю)!
Про неразрывную связь штанов и сексуальности
Ценности со временем трансформируются.
Хорошо, когда ты контролируешь этот процесс.
Понимаешь причины, а самое главное – последствия этих изменений.
Что-то тебя радует,
что-то оставляет равнодушным,
что-то,
само собой,
повергает в печаль. Такова жизнь.
Это, как вы понимаете, преамбула, вступительная часть, так сказать.
Теперь о сути.
Иногда изменения эти фиксируется в местах и ситуациях, совсем к этому не располагающих.
Представьте себе, что вы покупаете брюки.
Обычные брюки.
Обычные, качественные, хорошие брюки для ежедневной носки.
Ничего особенного!
За дешевизной не гонитесь, в моде понимаете!
В весьма приличным магазине пытаетесь осуществить этот акт обмена денег на товар. Это в данном случае очень важно.
Персонал вас знает и вами дорожит, всячески пытается помочь, причем делает это искренне.
Ценник весьма достойный, хотя в пределах разумного.
Приятное времяпрепровождение.
Релакс. Шопинг. Мечты.
Первые брюки пошли, вторые, третьи…
В примерочной мне тесновато. Все происходит прямо в торговом зале!
Надел, в зеркало глянул, скривил мину, снял.
Раз, второй, третий!
И вот он… миг соединения твоего желания и возможностей магазина, простите, бутика, простите еще раз – шоурума, чего доброго.
И живот твой в этих штанах вроде выглядит не таким большим, и ногу можно поднять на нужную для посадки-высадки высоту.
И вид сзади не раздражает…
Оно! И ты набираешь в легкие воздуха, чтобы произнести заветное «Беру!», но тебя опережает продавец, стилист, консультант (нужное подчеркнуть!!)
«Вы, Михаил, в этих брюках такой сексуальный!» – раздается слева и чуть сзади из уст, между прочим, молодой и красивой!
Пауза должна быть здесь, пауза.
Но нет ее в сценарии, не предусмотрена.
А предусмотрена и происходит та самая трансформация…
Почти на автомате, на автопилоте, на профессионализме и мастерстве, что не может не радовать!
«Девушка! Милая! Вы понимаете, как изменился мой мир?
Раньше, чтобы показать свою сексуальность, надо было штаны снять!
А теперь – надеть!»
Буду нескромным.
Самому понравилось, что сказал.
Что быстро сказал.
Что сказал правду.
С улыбкой на лице и радостью в душе!
А брюки я, само собой, купил.
Смотрю теперь на них, уютно и аккуратно висящие на вешалке в шкафу, думаю о символах. И улыбаюсь.
Ведь ежели эти штаны со мной, я еще ничего, еще того, ну этого! Сексуален!
И берегу их как зеницу ока, ношу редко и только по особо торжественным случаям.
Не сажусь в них, чтоб не помять.
И пищу в них не принимаю, чтоб не заляпать.
Кому ж хочется иметь мятую сексуальность?
Да еще и в пятнах?
Личное. Мое 9-е мая
Мой отец, Плотников Самуил Львович, 1923 года рождения,
прошедший всю войну,
часто тащивший на собственным горбу
свою 45-миллиметровую противотанковую пушечку,
трижды раненый,
инвалид 2 группы,
никогда не надевал свои боевые награды.
Даже Орден Славы, который нашел его только спустя 30 лет после награждения.
Стеснялся.
Лишь однажды он изменил этому правилу,
в 1975-м, 9 мая, на 30-летие Победы,
когда я кривовато и неумело, детскими пальцами,
самовольно пришил к его лучшему выходному костюму орденскую планку.
Мне всегда так хотелось, чтобы все знали о том, что отец мой самый настоящий герой.
А он почти никогда не рассказывал мне о войне.
Не видел в ней романтики.
Даже капельки.
И на уроки Мужества ко мне в школу не ходил,
хотя приглашал его многократно.
И учеником, и уже будучи учителем.