А работник-то аптекарского фронта еще ж не в курсе.
«Галазолин и маалокс!» – четко и внятно произношу я.
И открываются глаза, и за секунду в них пропадает сон, и вижу я отчетливо, что сознание пытается уловить смысл в произнесенных мною словах.
«Что, извините?», – с надеждой на недопонимание уточняет барышня в белом халатике.
И я с чувством исключительной гордости повторяю по слогам: «Галазолин… Маалокс!», – чеканю слова и протягиваю деньги.
Возникает неловкая пауза. Девонька, слегка подавшись вперед, внимательно осматривает меня с ног до головы, закрывает окошко и исчезает во чреве ночной аптеки.
Минуты через три оконце открывается, из него высовывается красивая женская рука с пакетиком и сдачей. Лица не появляется. В глаза эти мне уже не посмотреть!
Не удостоен чести, а может стыдно стало, что всех мужиков в ту ночь записали в… Ну вы понимаете в какие списки!
А я поблагодарил человека и сел в машину, улыбаясь.
Маалокс выпил, галазолин закапал и поехал домой без изжоги, дыша носом и в прекрасном расположении духа! По ночной Москве.
Да еще и с тремя сотнями зеленых на кармане!!!
Мораль?
Нельзя терять веру в человека, даже если ты дежуришь в аптеке в ночь с субботы на воскресенье!
О самых вкусных помидорах, тактильной памяти, филологической свободе, трехлитровых банках и их философской связи
А вы когда-нибудь мыли руки помидорами?
Не спешите делать большие глаза и крутить пальцем у виска.
Все не так запущено.
Именно руки и именно помидорами!
Нагретыми жарким осенним степным волгоградским солнцем помидорами…
Устав срывать их с мохнатых кустиков и складывать в ящик.
Нет?
Тогда миру еще есть, чем вас удивить!
Надо просто взять самый большой,
самый теплый помидор и разломить его на две части.
Легким неторопливым движением.
Без рывков.
На секунду замереть в нерешительности, задавшись практически шекспировским вопросом: «Съесть или не съесть?».
Слегка ошалеть от красоты блестящих на разломе и на солнце капелек-кристаллов, так похожих на цветной снег из сказки.
И потом медленно выдавить сок на руки.
Выбросить ненужную оболочку.
И сразу совершить знакомые рукодвижения.
Рука руку сочно моет.
И через пару минут руки ваши… абсолютно чистые. Должны быть красными и липкими.
В помидорных зернышках.
Но нет.
Чистейшие.
Можно даже не облизывать.
Гарантия!
Мне почему-то всегда не нравилось слово ТОМАТЫ. Нет в нем всей теплоты и красоты этого чуда природы. И цвета нет, вернее – цветов: желтого, розового, алого, зеленоватого.
Слово ПОМИДОРЫ вкуснее. На слух, на вкус, на запах, на цвет.
У нас дома делали
томатный сок,
томатную пасту,
томатный соус.
В магазине лежали консервы
с килькой или горбушей в томате.
Но главными были… помидоры в томате.
Иногда мы их называли помидорами в собственном соку.)
Домашнего приготовления, прошу отметить!
Томаты в томате?
Вы себе можете такое представить?
Яблоки в яблоках или картофель в картофеле?
Я не могу.
Ни с кулинарной, ни с филологической точек зрения.
Я томатоненавистник и помидоролюб.
Томатофоб и помидорофил.
И не стесняюсь в этом сознаться прилюдно.
Вернемся, однако, к нашим помидорам в томате.
К тем самым, к маминым…
Не в рассоле или маринаде, а именно в томате.
Мама консервировала небольшие, продолговатые и крепкие плоды разных сортов в трехлитровых банках, заливая помидорки (вкусненькое словечко, согласитесь) свежевыжатым томатным соком с разными специями.
Это было волшебное лакомство.
Не закуска, не дополнение к водке или мясу! Самодостаточное кушание!
Закатывали банки в сентябре и октябре, в самый разгар помидорного безумия.
Но есть разрешалось с декабря.
На зиму ж заготовки!
В те годы свежих помидоров зимой не было.
Вернее сказать, что они были, но мы об этом только догадывались.
Где-то очень далеко, в другой жизни.
Утверждать, что кто-то от этого сильно страдал, было бы большим преувеличением.
Давайте допустим на пару минут, что наступил декабрь. И в кухне, на обеденном столе появляется столь знакомая многим трехлитровка.
Лучше, если холодная.
Неописуемой внутренней красоты.
Банку надо было обязательно наклонить, чтобы убедится, что все на месте.
Лавровый листочек, чесночные зубчики, горошины перца.
Теперь внимательно следим за моими руками.
Все строго по схеме.
Это очень важно.
Открыть банку.
Долой крышку, долой!
Ложкой столовой, именно ложкой, извлечь из недр помидорку, не повредив цельности кожицы.
Взять ее, эту помидорку, в руки (можно прямо из банки, минуя манипуляции с ложкой), поднести ко рту, слегка прокусить оболочку и моментально высосать всю красную плоть, оставив в руках уже никому ненужную, сморщившуюся от пустоту обертку…
Закрыть глаза,
прижать язык к верхнему небу, ощутить послевкусье и замереть на секунду практически без сознания.
А потом еще раз…и еще.
А когда заканчивались в банке плоды, начиналась вторая серия под названием «Помидорный сок».
Но нет, никакой это не сок. Сок – слишком скромно и неуважительно.
Это нектар с легкими вкраплениями чесночка, перчика, укропчика и обязательно с золотыми зернышками, покрытыми сверкающей оболочкой.
Ничего вкуснее из помидоров и никогда не пил.
Конечно, можно было сложить помидорки в глубокую тарелочку и подать на стол.
Но это, когда гости.
Сегодня-то никого на кухне нет.
Вы меня понимаете? Выросшие на настоящих волгоградских помидорах!
Собиравшие их десятками ящиков, будучи школьниками.
Понимаете. Я знаю.
Я помидорный космополит и против прекрасных узбекских, азербайджанских, херсонских, краснодарских помидоров я тоже ничего не имею.
Я их преданный поклонник.
До сих пор!
Пришло время и я повторю свой вопрос.
Вы мыли когда-нибудь руки помидорами?
Теперь он имеет смысл.
Не мыли?
Сейчас начинается сезон, самое время попробовать!
Амэн!
Режиссер, ты чего?
Меня отругал режиссер. Жестко. При всех и не за что!
Как в детстве ругали старшие.
А ты задыхался несправедливостью.
Без надежд на оправдание.
Мне кажется, что этот режиссер был женщиной.
Молодой, но знающей все и поэтому так быстро уставшей от жизни.
Формальным поводом для скандала стал текст.
Кто раздает тексты артистам?
Второй режиссер? Администратор? Директор картины?
Кто-то же раздает. Но молча.
Оказывается, что его не нужно учить слово в слово.
Его нужно создавать прямо на сцене или на съемочной площадке. Творчество ведь.
«Так я именно этим и занимаюсь всю жизнь» – я пытался оправдать свои действия, медленно закипая.
Но барышня-режиссерша оставалась глухой к моим словам.
И в этот момент стало абсолютно понятно, что текст не при чем.
Было что-то еще. Личное.
То ли любовь, то ли зависть, то ли было лень понять. Ей меня. Мне ее.
И тогда мы легко расстались.
Допускаю, что меня выгнали, допускаю, что с позором и «волчьим билетом» в кармане, но скорее всего я ушел сам, как в детстве.
Меня просто не приняли в игру.
Как тогда, большие пацаны во дворе.
Я никогда не стану актером?
И тут должен зазвонить будильник.
Но я проснулся без посторонней помощи.
На тумбочке лежал недописанный сценарий завтрашнего мероприятия.
Даже не сценарий – сценарный план.
И тут я понял, где главная ошибка.
Режиссер – я. Текст мой.
Места мне на сцене нет. Выгнал себя сам.
Жаловаться некому.
Больших ребят больше нет. Выросли все.
Вокруг только малышня из соседних подъездов.
И я лучше лишу роли себя, чем их.
Хорошее начало дня.
За него не будет стыдно.
Пошел раздавать тексты!
Амэн!
Аккордеонический кошмарик
мне приснился страшный сон.
я играю в симфоническом оркестре на аккордеоне.
а слух отсутствует напрочь, тот самый случай, когда не просто нет слуха, а минус слух…
а зрение и обоняние в порядке.
особенно обоняние.
а слуха нет и никогда не было.
и не будет.
даже на одну песню в караоке в очень-очень пьяном виде не наскребу.
а тут… я сижу справа от дирижера и активно растягиваю меха с большой амплитудою.
и оркестр какой-то важный.
с регалиями.
и дирижер меня поддерживает,
специально мне какие-то знаки делает, подмигивает.
мол давай, как ты можешь.
на всю катушку.
ахни, жахни, не посрами.
вроде я первая скрипка, но с аккордеоном.
понимаю, что первая скрипка слева, а я справа.
значит не скрипка.
а про первый аккордеон в оркестре я никогда не слышал…
и никто никогда не слышал.
и так еще двигаю телом, растягивая меха и аккордами вдавливая клавиши в такт музыке.
и качаюсь из стороны в сторону,
и глаза у меня прикрыты.
вроде как от музыкального удовольствия,
вроде один я в этом зале понимаю, чем «ми» отличается от «ля».
а бемоль от диеза.
и всем нравится.
моя музыка нравится, понимаете?
именно это и приводит в ужас.
всем нравится…
нет ее, музыки, а всем нравится.
хорошо, что меня из музыкальной школы выгнали через неделю.
не слушайте. бога ради, не слушайте.
спите, люди добрые. смотрите свои цветные сны про любовь и счастье. не отвлекайтесь.
и тут наступила тишина. музыка смолкла.
это же сон, и ничего не было!
но дирижер отчего-то протягивает руку, берет мою, трясет и хлопает по плечу, благодарит за что-то, закрывает ноты и медленно поворачивается лицом в зал. поклон.
доигрались.
цветы. аплодисменты.
крики «браво». занавес.