и ежедневная утренняя таблетка от давления.
Про Самуила и Самуиловича
У меня особые отношения с Маршаком.
С Самуилом Яковлевичем!
Великим детским и взрослым поэтом, тончайшим переводчиком.
Во-первых, он тезка моего отца!
А папу я любил и уважал безмерно.
Во-вторых, он тоже гордость еврейского народа!
Но особо нас сблизил, сам того не желая, один из моих учеников.
По причинам, ведомым только ему, произнести мое имя-отчество Денис не мог.
Ну не выстраивались звуки в Михаила Самуиловича.
Может не любил он меня той своей ученической детской нелюбовью.
А может и совсем наоборот, от волнения и большого уважения.
История об этом не распространяется.
Только называл он меня…
Самуилом Яковлевичем. Этакая специфическая реакция на созвучие моего отчества и имени уже упомянутого поэта!
Про других Самуилов он, как мне кажется, ведать не ведал и слыхом не слыхивал.
Поначалу пытался я исправить ситуацию, но тщетны были мои старания.
Самуил Яковлевич, хоть ты тресни.
Без всяких там Михаилов.
Смирился!
Самуилом Яковлевичем побуду.
Знаменитый человек.
Всем советским детям знакомый!
Да и еврей к тому же.
Я уже акцентировал на этом внимание?
На и ладно!
Так и повелось.
Шли годы. Уже давно закончилась педагогическая карьера и ушли времена, когда работал в школе.
Всему свое время.
Холодной зимой 2000-го ехал я в Москву.
На поезде.
Почему решил на поезде – хоть убей, не помню; почему-то не люблю я путешествия по железной дороге.
Но тут под стук колес думал о дальнейшей жизни своей (ехал, как потом оказалось, в Москву на ПМЖ)…
Время в стране было неспокойное.
И по поезду с целью пресечения терроризма ходили милиционеры, проверяли пассажиров. Паспорта глядели, о подозрительных личностях спрашивали.
Дошла очередь и до моего купе.
А я один одинешенек путешествовал.
Даже соседей не было. Так вышло.
Вечер.
Стук в дверь.
Открываю.
Стоит в коридоре офицер транспортной милиции. Может старший лейтенант, а может и целый капитан. Врать не стану.
Стоит и молчит.
Большой такой, в бушлате.
Не представляется, хотя должен.
Сверлит меня взглядом. Мысль мыслит.
Работает мозгом.
Результат этой работы до сих пор не могу вспоминать без улыбки.
Посмотрел, вспомнил, сопоставил, вздохнул и выдал: «Здравствуйте, Самуил Яковлевич!»
Почти 10 лет прошло со времени последней нашей встречи, а ничего не поменялось!
Самуил Яковлевичем так и остался в Денискиной памяти!
А встреча наша была хоть и короткой, но теплой и радостной, но это уже совсем другая история!
Недокуренный Булгаков. Вместо поздравления писателя с Днем Рождения!
Лето 1979-го года.
Июль.
Почти середина. Экватор знойного марева.
Жаркий, потный и от этого липкий до удушья Волгоград.
Я в ожидании 12-го. Числа, а не апостола, естественно.
День рождения все такие он же «только раз в году», но есть!
Большого праздника не намечалось.
Большие праздники с представлениями в этот день начались гораздо позже.
Но речь не о них.
А пока все мои друзья и одноклассники по бабушкам и дедушкам, по дачам, морям, пионерским лагерям. Пустота вокруг! Пустота.
Традиции семейных «отмечаний» как-то не сложились, но праздничный стол и подарок от родителей полагались.
Однако мы очень хорошо знаем, кто предполагает, а Кто располагает!
И за два дня до события, 10-го числа месяца июль, меня валит с ног ангина.
В прямом смысле слова валит.
Сначала скрючивает в три погибели, а потом кладет на лопатки.
Не могу подняться с кровати. Какая-то сложная форма заболевания: гнойные мешки в горле, температура под 40.
И название у ангины даже страшное – «фолликулярная».
Родители из жалости даже поселили меня в главной комнате с телевизором.
Молодым этой жертвы не понять.
Просто дело в том, что в «те времена укромные, теперь почти былинные», в каждой квартире, как правило, был только один телевизор. В главной комнате.
Предмет роскоши!
Кстати, совсем не факт, что цветной! И почти всегда советский.
И про дистанционное управление еще никто не знал. Ну это я к слову.
Болезнь была ко мне жестока. Валялся неделю в полубредовом состоянии.
Потерял 9 кг из 55-ти, имевшихся на момент начала хворобы.
Меня кололи, пичкали таблетками, чаем с малиной, горячим молоком. Приходили врачи из поликлиники, родственники, которые тоже иногда врачи.
Смотрели, слушали, щупали. Давали советы, приказы.
Что-то говорила мама, о чем-то спрашивал папа.
Я плохо все помню. Сквозь пелену какую-то.
Был на другой планете.
Говорят, что даже бредил пару раз. Но свидетелей нет, гарантировать бреда не могу!
Единственное, что четко врезалось, впечаталось, впаялось в больную
на тот момент память – чтение. Удивительно.
Читать мое сознание позволяло.
Более того, это искореженное ангиной сознание влияло на качество прочитанного.
Конан Дойл. Жюль Верн. Стивенсон. Ильф и Петров.
И никаких стихов.
Книги мне приносил папа.
Из соседней комнаты. Там были основные запасы.
И вот
в прямом смысле слова, в детских горячих руках оказалась самая дорогая книга из домашней библиотеки.
Мне доверили большой коричневый фолиант.
С черными буквами -
М. А. Булгаков.
Избранное.
Ко мне пришли «Мастер и Маргарита».
Пришли без приглашения.
Я читал, а вернее пил этот текст как лекарство. Невкусное, кстати.
И он буквально вползал в мой истощенный болезнью мозг. Нарушался весь логический ход событий.
Не было порой связи между действующими лицами.
Была только волна, в которой я чувствовал себя в полной безопасности, в состоянии непонятного мне наслаждения.
Все это вертелось не возле Мастера или Маргариты.
Мне они сразу не понравились. Он больше, она – меньше. Барышня все ж.
Весь мир вертелся вокруг человека в черном.
Вокруг хорошего человека в черном.
Человека?
Почему-то смешного, немногословного, уставшего от вселенской суеты.
И еще не его собака в лунном свете.
Собака не может быть плохой. Ни одна собака не может быть плохой!
Больше всего я хотел домой собаку. Живую.
Но получил Бангу.
И чужую головную боль.
И четко почувствовал, что это уже моя головная боль, вдруг уходящая от меня, освобождающая мой организм и одновременно очищающая его.
Сколько часов я читал?
Кто знает…
Я дочитал.
Уснул.
И проснулся здоровым. Истощенным, изможденным и другим.
Мокрым, вымотанным недугом, но внезапно выздоровевшим.
И повзрослевшим неожиданно.
Потом, через три года, было второе прочтение.
Сюжет тогда уже правил бал.
Близких гостей стало много.
Аннушки, Бегемоты, Коровьевы…
И было еще немало интересного потом.
И лекции о Булгакове, которые читали мне.
И лекции о Булгакове, которые читал я.
И кино.
И книги.
Его книги и книги о нем.
И сомнения.
И иногда разочарование.
Но это уже не так важно.
Булгаков стал частью моего сознания, хотя я его об этом не просил!
До сих пор не доверяю Мастеру и не сомневаюсь в Воланде.
Ни секунды!
И хочу на Лысую Гору.
«Мастер и Маргарита» не стал моей любимой книгой.
И самой важной не стал.
Просто они меня вылечили.
Воланд и компания.
Или заразили?
Наверняка!
Про Маленького Принца, пейсы, Вечный город на закате и танцы под папину скрипочку
У Яффских Ворот при входе в Старый Вечный город на закате танцует ребенок.
Или на выходе из города.
Но все равно на закате.
Солнце уже подобрело.
И почти не пылает.
И танцу не вредит.
Я плохо разбираюсь, но кажется, что мальчик лет трех или чуть более.
Чумазый до невозможности.
В кипе.
С пейсами.
Ни то, ни другое не мешает ему сливаться с собственной тенью,
с музыкой простенькой скрипочки,
на которой чуть поодаль играет его отец.
Уличный музыкант из Иерусалима.
Обычное дело.
Играет папаша так себе, на троечку.
Работает.
Даже я, человек абсолютно лишенный музыкального слуха, слышу фальшивые ноты.
Но этот магический танец исправляет все огрехи солиста.
Знаете, я не смог,
постеснялся
фотографировать ребенка в этот момент.
Жалею до сих пор.
Но не мог нарушить этой гармонии.
Просто постоял,
полюбовался,
наулыбался вдоволь,
выгреб неловко из кармана все металлические кружочки-денежки,
насыпал танцору в маленькие ручки,
а он все отнес и пересыпал в скрипичный футляр отца.
Они ему только мешали.
И моментально, став вновь абсолютно свободным, улыбаясь кому-то наверху, вновь закружился в танце.
Он был так близко.
И так далеко.
Мимо проходили какие-то люди, но они его абсолютно не беспокоили.
Он был с кем-то другим.
И им было хорошо.
Маленький принц, чумазый еврейский принц, танцующий на своей планете!
Не за деньги.
За музыку.
И за каждого из нас.
И великий город на закате!
Пробирает.
Аж дух захватывает.
Спасибо тебе, еврейский Маленький Принц! Спасибо за мурашки.
Бремя колокольчиков. Попытка номер три
Я не помню своего последнего школьного звонка.
Надеюсь, что не по причине плохой памяти.
И не по причине давности лет.
И не из лени.
Просто не отложилось.
Не засело в сердце краешком, не отпечаталось в мозгу уголком.
Прошло и ушло в прошлое.
Не сошлось…
Господи, как много я уже не помню именно поэтому.
Объяснимо. Объективно. Беспокойно.
Исправимо ли?