После капитуляции мятежного замка изуский воевода поручил дело наведения порядка военачальникам, а сам через Нагасаки и Хирадо отправился в город Кокура в провинции Бузэн, куда прибыл в апреле месяце. Здесь он встретился с прибывшим из Эдо посланцем «бакуфу», провел совместно с ним первую очередь наград и наказаний и в начале мая с триумфом возвратился в Эдо. Приблизительно в одно время с ним вернулся в Эдо и Дзюзо.
В Кокура Дзюзо не понес никакого наказания, но, чувствуя себя ответственным за новогоднее поражение, удалился в добровольный затвор, ожидая своей участи. Однако и по возвращении в Эдо его долго не вызывали к ответу.
19 июля был приговорен к смертной казни нагатоский воевода Мацукура, находившийся на поруках у Мори Найки. Ему было предъявлено тяжкое обвинение в том, что он угнетал население своих владений и довел его до восстания. В тот же самый день был вызван на суд старейшин и Дзюзо. Ему был учинен допрос. Прежде всего его спросили, из каких соображений он решил атаковать замок в день Нового года? Ответ Дзюзо был немногословен:
– С душевным трепетом признаю свою вину в том, что в этот торжественный день, когда вся страна молится о даровании мира и спокойствия государству, я двинул войско на приступ и послужил причиной гибели множества человеческих жизней.
С этими словами он распростерся ниц перед судьями.
– Ведомо нам, что ты был против приступа. Правда ли это?
Вопрос был задан старейшинами, по-видимому, нарочно, чтобы снять с Дзюзо ответственность, но ему это было неприятно. Он считал, что раз дал свое согласие, он должен нести за это ответ по всей строгости.
– Нет. Считаю себя виновным в том, что, назначенный помощником при чрезвычайном посланце, допустил такой позор. Господин стольник по воле Неба пал смертью славных, выполнив свой долг. Я же остался жив, чтобы предстать теперь перед судом земным. Это еще усугубляет мою вину.
Такой ответ, при всем желании судей, отнимал у них возможность помилования Дзюзо. После совещания старейшины постановили применить к нему самое легкое из наказаний, предусмотренных для воинов – домашний арест.
В молодые годы Дзюзо, посаженный под такой арест, хладнокровно убегал из-под него и творил новые проказы. Теперь же он отнесся к приговору с чувством благодарности и совершенно серьезно. Он запер на засов ворота дома, закрыл ставнями окна и обставил строгостями свое заключение. В отличие от сугубого домашнего ареста, когда полагалось запирать ворота и приколачивать засов гвоздями, арест, наложенный на Дзюзо, не требовал держать ворота на засове. В ночное же время не возбранялось даже выходить через калитку на улицу. Дзюзо, однако, придал своему аресту строгий характер. Он, правда, не пригвоздил засов к воротам, но запретил себе выходить из дому даже ночью.
Наступала уже осень, а жара все еще держалась. Сидеть в чинной позе посредине гостиной было мучительно. Рукава исподнего халата промокали от пота и облепляли руки. Будь открыты бумажные створки окон и дверей, было бы легче переносить духоту, но дом со всех сторон был наглухо закрыт, и Дзюзо чувствовал себя, словно в бумажной коробке. Впрочем, он сравнительно легко переносил духоту и даже считал это наказание слишком милостивым для своего преступления. Труднее было сидеть в одной и той же позе, ничего не делая. Первые два-три дня он еще кое-как терпел, но затем почувствовал, что больше не в состоянии проводить в бездействии эти наполненные пустотой часы.
Его вдруг осенила мысль: заняться составлением списка имен тех четырех тысяч воинов, которые легли убитыми и ранеными под стенами замка в тот памятный день. Это было идеальным выходом из вынужденного времяпровождения. Дзюзо сначала решил составить список убитых в бою. Он принялся тщательно выписывать кистью имена воинов, стараясь не делать ошибок и не пропускать иероглифов. В первый день ему удалось таким образом написать не более ста имен. Но он решил, что торопиться некуда, и на другой день так же спокойно и неторопливо продолжал водить кистью по бумаге. С каждым днем роковой список возрастал, и вместе с тем душа Дзюзо постепенно окутывалась мраком. Ах, если бы он немного упорнее стоял тогда на своем! Если бы дыхание в его груди было тогда немного ровнее!..
Впрочем, все равно, как бы он тогда ни упорствовал, он не переубедил бы стольника. Если бы он даже отказался принимать участие в штурме, он в лучшем случае уменьшил бы только размеры поражения. Как жаль, что он не предложил внести вопрос на обсуждение всех военачальников! Возможно, что большинство приняло бы его сторону, и наступление тогда не состоялось бы.
В единичных случаях, как, например, с аистом, убитым рукой его подчиненного, либо с незадачливым ездоком, навлекшим на себя гнев сёгуна, он еще кое-как справлялся с положением. Но в таких делах, как осада замка, он ясно ощущал всю ничтожность своих сил. Он думал раньше, что кое-что понимает в военном деле, а судьба дала ему больно почувствовать собственную ничтожность.
– Да! Пожертвовать жизнью вещь не такая уж трудная, как думают. Но удержать в себе соблазн смерти, повернуть его с пользой для дела – это потруднее, нежели взять какой-нибудь замок.
Дзюзо положил кисть и поднял голову от стола. В наглухо закрытой комнате не было ни одного предмета, на котором можно было бы отдохнуть взору. Лучи заходящего солнца бросали красный отблеск в маленькое оконце в западной стене дома.
Дзюзо отер пот с лица и снова взялся за кисть.
В декоративной нише за его спиной на краю цветочной вазы неподвижно сидел конский овод, неизвестно откуда залетевший в комнату.