Дзюзо вполне понимал стольника и в душе был совершенно с ним согласен. Мало того, его больше, чем кого другого, подмывало желание броситься очертя голову в схватку: это так отвечало его буйному характеру. Он чувствовал, что слова стольника захватывают его. И все же он был уже не прежний Дзюзо. Он помнил о том, что назначен помощником и советником в делах при посланце правительства, помнил, что он – государево око – и не может дать своего согласия на предание смерти ради восстановления чести одного стольника множества своих воинов. Пусть принимают это за проявление слабости, нужно примириться.
Дзюзо старался переубедить стольника, но его доводы не имели никакого действия. После долгих словопрений каждый остался при своем. Последними словами Дзюзо были: – Во всяком случае, пока еще изуский воевода не прибыл и неизвестно, когда прибудет. Поэтому едва ли нужно сейчас же брать замок приступом. Решимся мы на это или не решимся, другой вопрос, а пока лучше будет еще раз хорошенько подумать каждому наедине: авось, что-нибудь и придумаем.
С этими словами Дзюзо вышел от стольника. Порыв ветра, дувшего с гор Унзэн, освежил его разгоряченное лицо и пронесся дальше. Дзюзо шел тихо и смотрел на горы, лежавшие в противоположной стороне от замка.
Стольник был на шесть лет старше Дзюзо и в обычное время отличался спокойным и ровным характером, но сегодня он был возбужден, как никогда. Возбуждение его было столь велико, что Дзюзо пришлось даже образумить его. Но что, если бы стольник в данном случае проявил невозмутимость и хладнокровие? Несомненно, тогда оба поменялись бы ролями: возбуждение перешло бы к Дзюзо. В самом деле, чем больше он думал, тем больше охватывало его чувство обиды. Назначение изуского воеводы состоялось, оказывается, еще до того, как они доехали до Симабара. Иными словами, им было выражено недоверие еще до начала военных действий.
– Впрочем, что же думать об этом? Хорошо будет, если еще я дам волю своему негодованию, нечего сказать! Нельзя забывать о роли помощника и советника. Щади живот свой! Щади живот свой! – говорил самому себе Дзюзо.
На следующее утро от стольника явился вестовой и передал Дзюзо, что стольник хочет его видеть. Оказалось, что стал известен день приезда изуского воеводы. Сообщал об этом ведавший порядком во дворце сёгуна воевода Ии, с которым стольник был в большой дружбе. Воевода прислал это известие тайком со специальным гонцом. Новый посланец правительства прибывал на Новый год, около 3-го или 4-го числа. Значит, через несколько дней обоим придется слушаться уже распоряжений изуского воеводы! Стольник заговорил совсем другим тоном:
– Такое же уведомление получил я и от старшего брата из Киото. Итак, день приезда выяснился. Дальше откладывать дело нечего. Что вы думаете по этому поводу? Дзюзо снова был поставлен в затруднительное положение. Уклоняться от ответа было уже невозможно. Тем не менее он сидел с опущенной головой и не отвечал. Стольник, повысив голос, спросил снова:
– Вы все-таки остаетесь против штурма?
– Я это не говорю, но…
– В таком случае я настаиваю на вашем согласии, и если вы ничего не имеете против, тотчас отдам приказ готовиться.
Дзюзо, однако, все еще не давал прямого согласия. Он продолжал раздумывать. Стольник с выражением нетерпения схватил со стола письмо и протянул его Дзюзо.
– Вот смотрите! Это письмо от брата. Вот что он пишет: «Что ты там копаешься? Восстание каких-то землеробов! Раздави их одним ударом, и только. Неужели ты позволишь, чтобы эта возможность отличиться перешла в руки другого? В роду Итакура никогда еще не было подобных случаев». Вы понимаете? Если я буду терпеть и мешкать дальше, то заслужу презрение не только от чужих, но и от своих. Да и не я один.
Дзюзо надо было что-то отвечать, но отвечать значило снова начинать вчерашний спор. Дзюзо предпочел не говорить ни слова. Молчание само по себе уже было ответом. Решив так, Дзюзо упрямо сжал рот.
– Гм! Значит, вы не согласны? Хорошо, я буду действовать один. Не беспокойтесь, вы будете вне ответственности.
Раздражение стольника дошло, по-видимому, до своего предела. Он говорил решительным и резким тоном.
Дзюзо все-таки продолжал хранить молчание и сидел, стиснув зубы. Он чувствовал, что у него начинают дрожать руки, сложенные на коленях, и он крепко сжал их в кулаки.
– Да, все, что говорит стольник, вполне резонно, но нельзя поддаваться этому, – думал Дзюзо.
При мысли о престиже их, как посланцев правительства, о чести рода Итакура, чести собственного рода Исигая ему хотелось сейчас же вскочить на ноги и отважно броситься вперед, в самую середину опасности, но он продолжал оставаться на месте, только сильнее сжимая кулаки и изо всех сил удерживая ими готовые подняться с циновки колени.
Он почувствовал, как что-то обожгло его глаза. Затуманенным взором он украдкой взглянул в сторону стольника. Тот продолжал сидеть в такой же чинной позе на циновках, держа руки на коленях. Продолжал сидеть, несмотря на сказанные слова: «Значит, вы не согласны? Хорошо, я буду действовать один». Он сидел и смотрел в упор на Дзюзо, должно быть, сознавая, что без согласия Дзюзо ему все-таки трудно на что-нибудь решиться. Дзюзо даже показалось, что глаза у стольника тоже стали влажны.
В комнате царила тишина. Ни стольник, ни Дзюзо не раскрывали ртов.
Сильные порывы ветра сотрясали сколоченный на скорую руку деревянный домик. Из дверных щелей набивался белый песок. С коновязи донеслось звонкое ржание.
Дзюзо еще раз взглянул на стольника. Тот тоже поглядел на Дзюзо. Глаза обоих сверкали, словно от гнева. Они сидели молча друг против друга на расстоянии 5–6 футов с чинно сложенными на коленях руками, а у Дзюзо было такое чувство, словно между ними происходит ожесточенная схватка. Все мускулы тела были напряжены, под мышками проступил холодный пот. Казалось, они наседают друг на друга с занесенными над головой смертоносными клинками. Их глаза налились кровью, груди дышали все учащеннее.
В этот напряженный момент перед глазами Дзюзо вдруг воскресла яркая картина из прошлого. Это было 22–23 года тому назад, во время зимней осады Осакского замка. После объявления перемирия стольник Итакура, которому тогда было всего лишь 26 лет, был назначен посланцем в замок для получения от его владельца клятвенной грамоты. Сёгун Иэясу совершенно забыл предупредить своего посланца, чтобы грамота была составлена на имя его одного, но спохватился об этом слишком поздно. Тем не менее догадливый посланец повел дело так, что грамота была составлена точь-в-точь, как желал Иэясу, и заслужил этим необыкновенное расположение своего господина. В награду за заслугу он получил звание первого стольника, затмив этим даже своего старшего брата, суоского воеводу, проживавшего в Киото и заведовавшего там историческими памятниками. По сходству названия провинции Суо, где воеводствовал старший Итакура, со словом «суоо», означавшим оранжевый цвет, его называли в простонародье «оранжевым воеводой». В знак же того, что его затмил младший брат, того стали прозывать «пурпуровым стольником».
И вот теперь Дзюзо ведет смертельную схватку с «пурпуровым стольником». Он, Дзюзо, не имеющий ни цвета, ни аромата, свойственных знатному происхождению, осмеливался упорствовать перед этим крупным вельможей! Дзюзо почувствовал, как краска стыда заливает ему щеки. Как он не сообразил того, что этот закаленный в боях, многоопытный, с крупным размахом человек сам прекрасно понимает вещи, ставшие теперь доступными пониманию его, Дзюзо? Если он настаивает на штурме замка, значит, у него есть на то какие-то основания.
При этой мысли Дзюзо почувствовал, что дыхание его спирается, а голова невольно клонится долу.
– Да, да, но… – промолвил он, смотря вниз, и не договорив глубоко вздохнул.
«Нет, нельзя поддаваться. Сейчас мы соревнуемся в твердости духа. Стоит только поддаться в такой ответственный момент, и все пойдет прахом. Держись, Дзюзо, держись до самого конца!»
Так пытался он подбодрить себя. Он сидел по-прежнему в чинной позе со стиснутыми на коленях кулаками, но чувствовал, что из глаз капают непослушные слезы, и он не в силах совладать с ними.
«И чего они текут?» – с досадой думал он, а слезы лились уже безостановочно. Дзюзо не знал, что ему предпринять. Вытереть глаза на виду у стольника он не решался и, сидя с опущенной головой, только время от времени подергивал носом.
Вдруг до его слуха донеслось такое же подергивание и со стороны сидевшего напротив стольника.
Дзюзо почувствовал, что больше не выдерживает. Сжатые кулаки бессильно свалились с его колен. Он выкрикнул вдруг каким-то сдавленным голосом:
– Хорошо! Согласен…
– Что? Согласны?
– Согласен брать замок приступом.
– Исигая-доно! – воскликнул стольник. Дальнейшие слова застряли у него в горле. Глаза обоих были полны слез
8
Итак, Дзюзо не выдержал борьбы и уступил стольнику. Но сознание поражения не только не удручало его, а, наоборот, было даже радостно. У него словно камень свалился с сердца. Ему казалось, что он снова возродился в своем настоящем облике.
Умереть, так вместе! Разве не с этим решением выступили они в поход? Разве не готовились быть вместе и в жизни, и в смерти? И разве мог Дзюзо цепляться за жизнь, когда стольник уже приготовился умереть?
До сих пор он более всего боялся обречь на гибель тысячи других жизней. Но ведь на то и война. Кому-то все равно придется умирать. Атака же на замок не обязательно должна окончиться неудачей. Кто знает? Может, будет поражение, но может, будет и удача – они возьмут замок и утрут нос изускому воеводе.
Решение было принято, и оба посланца, созвал в ставку стольника старейшин всех владетельных князей, объявили им приказ начать штурм замка в самый Новый год. Этот день был избран для атаки в расчете на то, что праздничное настроение ослабит бдительность врага.
Приказ об общем наступлении, выпущенный обоими посланцами, гласил следующее: