На последней странице матенадаранской рукописи за номером 823, написанной в 1266 году, есть трогательный рисунок, не имеющий никакого отношения к тексту рукописи. На полу лежит одетый в красную ризу старик, из груди которого течет кровь, а рядом валяются окровавленные мечи. Под рисунком — памятная запись молодого переписчика, в которой он просит читателей этой рукописи «поминать в своих чистых молитвах» его духовного отца и учителя Ованеса, которого на его же глазах убили чужеземцы…
Буквы расплылись от слез, почерк неровный. Видимо, заметив это, переписчик просит прощения у читателя: «В последних страницах книги будут ошибки или буквы будут большие и неровные, так как горька моя печаль, и я самый недостойный из учеников моего мастера».
…Каждый завоеватель старался уничтожить не только народ, но и его культуру, уничтожить библиотеки, университеты, школы.
Люди бежали из страны, унося с собой спасенные от огня и меча книги. Так появлялись новые очаги армянской письменности — в Феодосии, Амстердаме, Венеции, Иерусалиме, во Львове и Крыму, в Исфагане, Бомбее, Басре, Париже, Киликии и даже на далеких Филиппинских островах.
Каждый раз, когда враги пытались, подобно буре, с корнем вырвать ростки армянской культуры, семена ее той же бурей разносились по всему миру и в далеких его уголках давали новые всходы.
Наряду с центрами культуры, появлявшимися за пределами Армении, вновь оживали библиотеки и университеты на армянской земле.
Выкупались и возвращались рукописи, писались другие, строились новые библиотеки и университеты.
«В год 1235 я и жена моя Хоришан построили это книгохранилище во имя дочери нашей Мамахатун», — гласит надпись князя Вачутянца на стене монастыря Сахмосаванк.
Многочисленные центры письменности, которых в Армении буквально было «не счесть», имели каждый свое направление, свое лицо.
Один из древнейших центров письменной культуры — основанное еще в V веке Эчмиадзинское хранилище рукописей, где с XV века стали сосредоточиваться рукописи из Сахмосаванка и других монастырей. Эчмиадзинское собрание впоследствии стало основой нынешнего главного хранилища рукописей — Матенадарана.
Сколько людей трудилось над созданием каждой из дошедших до наших дней двадцати пяти тысяч армянских рукописей, над тем, чтобы писать или переписывать их, хранить, спасать от гибели и порчи для грядущих читателей!
Взять хотя бы переписчиков рукописей, тех скромных, бедных людей, благодаря легендарной трудоспособности и упорству которых мы имеем эти сокровища. Они, как правило, избегают говорить р себе, а если и говорят, то с многочисленными оговорками: я, мол, «самый недостойный», «первый среди глупцов и последний среди мудрых» и т. п. У них была трудная жизнь, непосильная работа, но сообщают они не об этом, а только о великом утешении, о вознаграждении за все эти трудности — о книге. Они редко пишут о тяжелой работе по изготовлению пергамента, о сложности составления красок и чернил, о том, как годами и десятилетиями сидели они, сгорбившись,( над рукописью. В монастырях переписчики жили беднее всех, довольствуясь куском хлеба и водой, страдая от холода, сырости, болезней.
Вот как описывает их благородный труд армянский поэт Аветик Исаакян:
В уединенье темных келий, в глухих стенах
монастырей,
Историки, от скорби сгорбись, перед
лампадою своей,
Без сна, ночами, запивая заплесневелый
хлеб водой,
Записывали ход событий на свиток
желтый и сухой:
Нашествие орды кровавой, несчастья
гибельной войны,
Врагов жестокую расправу, крушение
родной страны…
Оплакивали Айастана жестокосердную
судьбу
И уповали неустанно, что бог услышит
их мольбу…[39]
Сколько страданий перенесли эти простые люди, спасая рукописи от пожара и грабежа, скольких из них убивали прямо в келье, во время работы, сколько они мучились, бродя по селам и городам, странам и государствам, чтобы выкупить и вернуть попавшую в плен рукопись (они так и писали — «попавшую в плен», как пишут о людях!..)!
Как трудно было им переписывать в нескольких экземплярах скучные, надоевшие канонические религиозные книги или схоластические трактаты! Сколько раз их обманывали, лишив обещанного по окончании работы: выпустить из монастыря, наделить куском земли или одним волом!
Сколько переписчиков погибло во время переселения, на дорогах изгнания, было убито врагами, от которых они пытались спасти рукопись! Во время монгольского нашествия рукописи из Ахпатского и Санаинского монастырей были скрыты в ущельях и пещерах Лори. Враги окружили эти места и стали пытать монахов, требуя выдать тайники. «Не предавайте святыни псам и не мечите бисера перед свиньями», — гордо ответили евангельским изречением три священнослужителя. Говорят, надгробный памятник этим священникам, известный под именем «Три креста», сохранился поныне где-то в окрестностях Санаина…
Эпизод этот не случаен и не единичен. Многие фанатичные переписчики и ученые монахи ценою собственной жизни спасали рукописи, которые были для них святыней, почти живым существом, родным и близким…
Бывали случаи, когда бездетные семьи «усыновляли» рукопись, как усыновляют ребенка, впоследствии оставляли ей наследство и специальным завещанием поручали попечительство о ней какому-нибудь монастырю или хранилищу…
Да, для армян рукопись была существом живым и любимым. Нередко существом живым и непокорным была она и для врага — иначе для чего было рукопись, предмет неодушевленный, заковывать в цепи, как это сделал один персидский шах…
Переписчики думали о рукописи как о самом сокровенном, говорили о ней как о живом человеке («попала в плен», «похоронили в земле») и считали лучшей наградой за все свои страдания возможность расписаться в уголке последней страницы рукописи. Более смелые из них оставили записи, в которых выражали свои мысли, чувства, иногда писали стихи или рисовали себя у ног того или иного знаменитого ученого, историка, поэта.
В одной рукописи описываются страдания армян от ига монголов и то, как некоторые из них предпочли позорное рабство борьбе и смерти. Переписчик не мог оставаться равнодушным и на полях рукописи приписал: «Лучше умереть с чистой совестью, чем жить, не смея поднять глаза».
На полях рукописи по алхимии, где описывается испытание золота огнем, переписчик добавил: «Золото испытывается в огне, а настоящий патриот — в бою».
Другой, заботясь о крестьянах, которые после сдачи урожая князьям и монастырю с горя пьют, приводит двенадцать доказательств о вреде пьянства. Но, видимо, сам чувствуя, что все это не поможет и люди все равно будут заливать горе вином, он переходит к советам более реальным — как пить, не пьянея: «Съешь натощак семь штук миндаля, после каждого стакана сжуй два зерна айвы…»
Описывая убийство армянским крестьянином одного из сельджукских ханов, особенно прославившегося своими зверствами, переписчик добавляет от себя: «Тот, кто убивает бешеную собаку, неповинен».
В одном из многочисленных списков переводов Аристотеля (их больше трехсот!) после мудрых изречений философа с изумлением читаешь: «О блохах: возьми кровь козла, налей в миску и поставь рядом с собой — так избавишься от блох». Это кажется сейчас странным и диким, Аристотель — и вдруг блохи, но в свое время было естественным и вполне понятным.
Переписчику, который работал в душной каморке с земляным полом, блохи не давали покоя. Человек не мог работать, и избавление от блох было для него очень важно — ведь надо было закончить книгу Аристотеля!
В одной из рукописей переписчик допустил в строке ошибку, зачеркнул ее, исправил и приписал: «Если кто заговорит рядом с писцом, получится так неправильно»… Видно, какой-то говорун досаждал ему при работе, может, кто-то делился своими бедами, которые казались ему важнее переписываемого…
Очень интересны комментарии переписчиков к переписываемым книгам. Один из них, переписывая книгу армянского философа V–VI веков неоплатоника Давида Анахта (Непобедимого), недоволен тем, что философ выражается очень сложно:
«О философ Давид, писал бы попроще, чтобы мы тоже кое-что поняли», — иронически советует он.
Другой, переписывая «Грамматику» Дионисия Фракийского, возмущается схоластичными, мертвыми, не применяемыми на практике видами склонений и спряжений, которые занимают в рукописи десятки страниц: «Я кую, ты куешь, он кует… Я ковал, ты ковал…» Настоящее время, прошедшее, будущее, причастие, деепричастие… Но, видимо, спряжению нет конца. На двенадцатой странице переписчик, устав от этого, пишет: «О брат читатель, я уже устал ковать; если хочешь, куй дальше сам», — и, пропустив остальные формы спряжения, переходит к другой части рукописи.
Десятки тысяч переписчиков работали в Армении над рукописями, их памятные записи составляют целые тома. Это благодаря их беззаветному труду дошли до нас все сокровища Матенадарана, и не случайно я мечтаю о том, чтобы увидеть у здания Матенадарана рядом с памятниками историкам, ученым, писателям и памятник простому переписчику рукописи…
«Рука моя уйдет, а письмена останутся» — вот единственное, что утешало этих людей в их тяжелом, изнуряющем труде, которому они отдавали всю свою жизнь. И хоть достойная преклонения рука их обратилась в прах, письмена остались и дошли до нового ереванского Матенадарана…
Совсем не заботясь о себе, о своем здоровье и жизни, переписчики беспокоились лишь о судьбе рукописи. В большинстве памятных записей — мольба к современным и грядущим читателям бережно относиться к их детищу. Вот дословный перевод одной из таких записей:
О читатели, молю вас,
Внемлите моему слову:
Возьмите себе мою книгу, храните
ее и читайте,
Попадет она в плен — верните обратно,
Не кладите во влажное место, отсыреет,
Не закапайте ее свечой,